Повесть о каменном хлебе.

— Знаешь... Вот там, в самом конце Властелина, когда все уплывают... Помнишь — про серый туман, который превратился в серебристую завесу, и она отворилась, и все увидели зеленый берег и сияющие вершины гор... И про Прямой Путь — как некоторым... удостоившимся... искавшим... если идти и искать как следует, если этого очень хотеть... однажды таким людям... или не людям... открывается тот берег... — голос девочки пресекся и она замолчала, сглатывая слезы. "Ну вот... Опять невовремя..." А что же делать, если именно эти образы каждый раз заставляли ее сердце сжиматься от боли и тоски...

— Молодец... — тихо-тихо, голос-шелест у самого уха, — Значит, Видеть ты умеешь... — Лави так произнесла это "видеть", что сразу стало понятно — это именно Видеть с большой буквы. — Еще есть?

— Немножко, — таким же едва слышным шепотом ответила Айлэмэ, — когда про эльфов в Ведьмаке читала... Там есть... Вот где у эльфов — мелкие такие зубы, и почему-то когда про кровь он там пишет... И про розы... На развалинах, на белых камнях...

— Хорошо... — Лави кивнула, — значит, умеешь — хоть немножко... Это и называется — Видеть. Похоже, что ты помнишь все это — значит, тебя там было, и ты можешь это увидеть — если захочешь, если будешь стараться.

— Но разве это... Я же просто представляла...

— Нет, нет, это совсем другое! Знаешь, я вижу в тебе что-то... Знакомое... — Лави помотала головой, — Нет, об этом потом. Сначала просто — посмотри, что я тебе скажу...

Она начала рассказ, и Айлэмэ слушала, затаив дыхание — настолько удивительный, новый мир открывался пред ней! Существа, умевшие видеть другие миры. Помнившие свои предыдущие жизни. Вспоминавшие друг друга. Встречавшие прежних знакомых, друзей, врагов... Существа, которые не просто читали про Арду, про мир Ведьмака — а видели их. Были там. Существа, не имевшие тел — приходящие "на погостить". Существа, от которых приходилось отбиваться. Существа, которых приходилось спасать... И — "Я помню. Я вижу." — когда знаешь и осознаешь себя — себя другого...

— А ты научишь меня? — робко спросила Айлэмэ, когда Лави сделала передышку, — У меня получится — вот так, как у тебя? Может, и правда — я тоже?..

— Я думаю, все у тебя получится. Ты же уже немножко умеешь, сама же сказала... — проговорила Лави и оценивающе взглянула на девочку. — Кстати, расскажи о себе. Ты вообще кто?

И Айлэмэ вывалила Лави свою немудреную жизненную историю — родилась-училась-доучилась-поступила...

— Куда поступила? — немедленно заинтересовалась эльфка, и отчего-то очень обрадовалась, услышав, что учится девочка "на бутафора-кукольника" и неплохо рисует. — Молодец, ребенок — не маешься дурью, как некоторые-разные... А еще?

Время шло, и Айлэмэ сама не заметила, как рассказала не только обо всем, что творилось в ее жизни, но и поведала все свои надежды, мечты и страхи:

— Понимаешь... Вот мама... И другие там... Они меня хвалят, что рисую хорошо, вообще что у меня здорово получаются такие вещи... Ну, там, лепить, или еще что-то такое... Но ведь это — то, что я делаю... А не я сама... Никому не интересно, что у меня внутри, о чем я думаю, что чувствую... А если я перестану уметь рисовать — я уже никому не буду нужна?

— Что ты, пушистая... — Лави легко коснулась плеча девочки, — Я тебя совсем немного знаю, но уже вижу, что ты необычное создание. Удивительное и красивое... Но не только. Что-то в тебе есть такое... Ты добрая и нежная, а сейчас это такая редкость. У тебя чуткая душа...

— И кому это надо?

— Надо, пушистая, надо... Поверь мне. — Лави заглянула девочке в глаза и улыбнулась ободряюще, — Веришь?

Та кивнула, смущаясь и радуясь, что в темноте не видно залившего ее щеки и лоб румянца.

— Мы еще поговорим, пушистая. Обязательно. — Лави улыбнулась еще раз, встала и перешла на противоположную сторону круга. Ей тут же вручили гитару, она засмеялась и потребовала "чего-нибудь, чтобы смягчить горло", сделала пару глотков, облизнула губы и замерла. Сразу стало необыкновенно тихо — только потрескивали поленья в костре. Лави поставила пальцы на гриф, другой рукой провела по струнам — тихий перебор, словно журчание ручейка, затем ударила — отчаянный резкий звон — и запела.

Айлэмэ смотрела на ее залитое отсветами огня лицо, любовалась ее движениями — как она встряхивает головой и склоняется к грифу, и волосы скрывают ее лицо, как она запрокидывает голову, и снова — вперед, и тени, и блики, и не разглядеть огромных потемневших глаз, брови — страдальческим изломом, а голос, голос парит и опускается, срывается на крик, переходит в полушепот и взмывает вновь...

Лави спела несколько песен подряд. Закончив последнюю, так и осталась сидеть, одной рукой сжимая гриф, а пальцы другой, еще касавшиеся струн, слабо подергивались. Наконец рука бессильно соскользнула с округлого бока гитары и повисла. Голова Лави была опущена, волосы совершенно закрывали лицо. Кто-то осторожно забрал у девушки гитару, передал кому-то еще — потекла новая мелодия, тихая, спокойная. Кто-то сел рядом с Лави, обнял ее за плечи — она шевельнулась, подняла голову. Неверным движением поправила пряди. Ее о чем-то спросили, она ответила — Айлэмэ не расслышала ни слова, но увидела, как двигаются губы эльфки, и облегченно вздохнула: никогда еще ей не попадалось никого, кто вот так, целиком отдавал бы себя песне, словно выпевая свою душу...

* * *

— Но я хочу остаться! Ну подождут меня еще немного, не в первый раз! Перебьются! — Айлэмэ умоляюще заглянула в глаза Лави. — Ничего страшного не будет!

— Будет! — отрезала та, но посмотрев на готовую расплакаться девочку, мягко улыбнулась и легко коснулась кончиками пальцев ее щеки: — Сама подумай, пушистая. Тебя же отпустили на вполне понятных и четких условиях. Если ты не приедешь вовремя — могут быть неприятности. Могут тебя перестать отпускать на Эльфятник? Угу, вот видишь. А мне не хотелось бы лишиться замечательной возможности тебя видеть...

Айлэмэ просияла:

— Правда? Ты там бываешь? А... А я тебя не видела...

— Бываю, но редко. Обычно народ у меня дома толчется. Только избранные... — с улыбкой, — И тебя я тоже приглашаю. Только сейчас тебе надо уехать, а то, судя по твоим рассказам, родители у тебя те еще... Могут запретить ходить-ездить... Нет, сейчас езжай обратно, ага?

— Нуууу...

— Пушистая, не надо спорить. Пожалуйста. Ты говорила, к пяти тебя ждут? Так, до станции еще топать и топать, электричка у нас... Ага... — Лави достала из кармана джинсов расписание и углубилась в его изучение.

Игра уже час как закончилась, но Айлэмэ узнала, что никто не торопится ехать домой! Все, кому надо было спешить, уже уехали, но остальные явно никуда не собирались. Намечался общий костер, народ намеревался сидеть до ночи, а вообще-то, как сказала Нэр, и всю ночь, и разъезжаться игроки будут только на следующее утро. Айлэмэ готова была зареветь от досады: она-то сказала родителям, что будет дома именно сегодня, причем днем, а это означало, что остаться ей никак не получится. Может быть, она сама и рискнула бы, наплевав на все, но оказалось, что Лави (которой она имела несчастье рассказать о требовании родителей) решительно против.

Игра получилась чудесной, хотя по большей части Айлэмэ приходилось заниматься такими прозаическими делами, как приготовление еды (макароны, тушенка, каша, чай) и мытье посуды. Девочке запомнилось превращение в дриаду какой-то человечки из заблудившихся, захват в плен нескольких человек — двух приспособили "для выполнения особых обязанностей" и долго хихикали по этому поводу, третьего убили — картинно повалившись на землю, он долго хрипел и стонал, и успел всем порядком надоесть, потом все-таки застыл, а через пару минут поднялся, выудил из кармана белую тряпочку, повязал вокруг головы и проворчал, с упреком взглянув на дриад: "Подлые вы... Третий раз уже через вас мру..." Дриады дружно захохотали, а парнишка еще более обиженно посмотрел на них и печально убрел в мертвятник.

— В общем, собирайся. — Лави убрала расписание обратно. — Через двадцать минут тебе надо выходить.

— Но я не помню, как идти... — слабо попыталась сопротивляться девочка.

— А я тебя провожу, — усмехнулась Лави, — и помогу собраться. Кстати, у тебя моего телефона до сих пор нету? Сейчас напишу... И свой мне оставь... Ручка есть?

* * *

Айлэмэ так и не решилась первой позвонить Лави — и через пару дней Лави позвонила ей сама.

— Пушистая, слушай — я хочу тебя лицезреть... Но в ближайшее время вряд ли получится, мы всей стаей исчезаем на Хибины. Я тебе звоню, чтобы ты знала — я тебя не забыл. Как вернусь — сразу же позвоню, и ты придешь ко мне в гости. Идет?

Краснея и бледнея, запинаясь от волнения, девочка выдавила, что да, конечно, что она будет ждать, что она будет рада...

— Вот и хорошо, пушистая. Я тоже буду ждать. Удачи тебе, муррр?

Прошел июль, прошел август, начался сентябрь. Айлэмэ продолжала ходить в Эльфятник, старательно избегала Айку, готовилась к началу учебы — а Лави все не появлялась. Поначалу, стоило телефону зазвонить, как девочка кидалась к несчастному аппарату, сворачивая все на своем пути, хватала трубку и кричала в нее срывающимся голосом: "Алё?!". Но это была не Лави... И опять не Лави... И снова не Лави. Айлэмэ тихонько хлюпала носом, стараясь, чтобы родители не заметили, и все продолжала ждать и надеяться. "Она обещала... Она позвонит. Обязательно..."

И однажды вечером, когда девочка уныло ковыряла вилкой остывший омлет и рассеянно скользила глазами по строчкам учебника истории, раздался звонок.

— Доча, возьми трубку! — голос матери из комнаты.

— Я ем! — возмущенно отозвалась Айлэмэ.

— А я занята. Возьми, возьми — все равно, наверное, это тебя...

— Ну щас... — девочка вскочила, с досадой швырнула вилку, плюхнула на стул несчастную книжку и кинулась к телефону. — Алё?!

В трубке, у самого уха — такой знакомый переливчатый смешок:

— Ка-акие мы бываем грозные... Привет, пушистая. Узнала?

— Ой... — только и смогла выговорить Айлэмэ.

* * *

Переминаясь с ноги на ногу перед обитой потертой кожей дверью, девочка никак не могла решиться позвонить. В "глазке", старательно обведенном восьмилучевой звездой, был виден свет, а из квартиры доносились голоса и смех, и все же... Айлэмэ в который уже раз потянулась к звонку, но так и не нажала на кнопку и снова опустила руку, тяжело вздохнув. "Хоть бы кто-нибудь вы..."

Внезапно дверь отворилась — девочка даже шарахнуться не успела. На пороге возникла Нэр — в джинсах и мятой черной тунике, такая же лохматая, как и тогда, в лесу, и с мусорным ведром в руках. Завидев девочку, она сделала огромные глаза и заорала, не оборачиваясь:

— Ха, ни фига себе! Лав, к тебе тут пришли! — к Айлэмэ, уже нормальным голосом, — Ты чего тут торчишь, не заходишь? Давай быстро сюда, — и, не обратив ни малейшего внимания на тихий всписк девочки: "Да я только что...", схватила ее за рукав и втащила в залитую уютным желтым светом прихожую.

— Ау, там, встречайте! — снова закричала Нэр, и кто-то откликнулся: "Уже иду...", — Я ща... — и выскочила на лестницу. Ошеломленная такой бурной встречей Айлэмэ осталась стоять, оглядываясь по сторонам. Тесная прихожая плавно превращалась в широкий коридор, заставленный, впрочем, коробками с книгами. Стены — там, где еще оставалось место — были увешаны листочками с каким-то надписями и, кажется, даже рисунками. Девочка потянулась было посмотреть поближе, вспомнила, что еще не сняла обувь, замялась — и тут одна из дверей напротив распахнулась (плеснули голоса и смех), и из нее выскочила Лави:

— Ой, пушистые пришли! Муррррр! Класс какой! Давай, кысь, раздевайся, проходи...

— Вот... Привет... Держи... — Айлэмэ неловко сунула ей в руки пакет с коробкой конфет. Конфеты были такие, какие сама Айлэмэ любила, и оставалось только надеяться, что вкусы Лави не слишком отличаются от ее собственных.

— Ой, это мне-е? — Лави вытащила коробку, вгляделась в надпись ("Русская тройка, с ромовой начинкой"), — Класс! Спасибо, солнышко пушистое! Я такие обожаю! — потрепала девочку по волосам, — Ты прелесть! — обернулась и крикнула в комнату, — Гэлюшка, иди забери! — и снова повернулась к девочке, сияя улыбкой. Та расплылась в ответ и так бы и стояла дальше, зачарованно глядя в глаза эльфке, но тут подошедший Гэль молча забрал конфеты, а Лави ойкнула:

— Пушистая, что же ты стоишь! Давай я тебе помогу! — и, несмотря на протесты девочки, помогла ей раздеться, отобрала тяжелую промокшую ветровку и попыталась пристроить ее на вешалку, и без того уже жалобно прогнувшуюся под грудой курток. Все нижние крючки оказались заняты, и Лави запрыгала, стараясь достать до верхних. Напрасно — роста эльфки явно не хватало. Она сердито фыркнула (Айлэмэ внутренне сжалась), огляделась, встала одной ногой на полочку для обуви, свободной рукой уцепилась за какую-то закорючку наверху — и ловко повесила ветровку на единственный незанятый крючок.

— Оп! — она легко спрыгнула на пол и обернулась к Айлэмэ, отбрасывая со лба волосы и улыбаясь, — Вот так вот!

Окончательно смутившись, Айлэмэ опустилась на низенькую скамеечку и склонилась к ботинкам, радуясь, что волосы закрывают ее залитое краской лицо. Как назло, мокрые шнурки стянулись, запутались, и пальцы девочки напрасно скользили по тугим узлам.

— Ты чего, пушистая?

"Ой..." Закусив губу, Айлэмэ дернула за что-то — за что попало — и узел затянулся еще туже.

— Дай-ка я... — и Лави, к изумлению и ужасу девочки, опустилась возле нее на колени.

— Что ты! Я сама, честно! Не надо!

— Надо, кыса, надо. К тому же, — эльфка лукаво взглянула ей в лицо, — это ведь так приятно — сидеть у ног прекрасной девушки...

Айлэмэ ничего не ответила — больше всего ей сейчас хотелось провалиться сквозь землю. Но все-таки как же приятно... Правда, когда в дверь ворвалась Нэр, девочка даже зажмурилась, но Нэр не стала ни хихикать, ни вообще что-либо говорить, а Лави только и сказала:

— Солнц, сделай нам чайку... — на что та деловито кивнула и умчалась.

Несмело войдя на кухню, Айлэмэ огляделась. Обычная маленькая кухонька: окно напротив двери, слева от окна — холодильник, древний пузатенький ЗИЛ, обшарпанный, но урчащий вполне исправно. У левой же стены — небольшой стол, и Айлэмэ, по знаку хозяйки, робко присела на табуретку между холодильником и столом. Сама Лави уселась напротив и ободряюще улыбнулась. Нэр скользнула к плите, защелкала зажигалкой — и спустя несколько секунд и несколько этажей шепотных ругательств синие огоньки весело обежали черный круг конфорки, а Нэр фыркнула что-то неразборчивое и загремела чайником.

— Лимону порежь нам, ага? — негромко бросила Лави, и Нэр кивнула, не оборачиваясь.

Эльфка обвела взглядом стол:

— Так... А где пепелац, радость моя? Давай сюда. — она командовала, не сводя пристального взгляда с Айлэмэ; та отчаянно стеснялась, но глаз не опускала, а в свою очередь внимательно рассматривала эльфку, пытаясь как следует запомнить ее лицо, чтобы потом нарисовать.