Рик Часть2 Ключ.

Я вперил взгляд в холодное, застывшее лицо вновь прибывшего. И по спине побежали мурашки. Знакомые черты, но в таком оформлении? Обезображенные совсем не присущими ему чувствами.

— Мишаня?..

Брови у мужчины полезли вверх, щёки начали оттаивать, он перевёл взгляд с надсадно дышащего Бланда на меня. Я прямо физически ощущал, как снайперский прицел вгрызается в лицо, скальпель пластического хирурга удаляет царапины и шишки, ровняет нос, а парикмахер скупыми движениями возвращает пряди на базу.

— Рик?!

Он сорвался с места, подскочил, предварительно отдавив ноги мне и Бланду (ничего, я потерплю), схватил, обнял...

Дальше несколько минут не помню.

Глава 2. Радости общения.

Как же я рад был видеть своего с давних пор неизменно товарища. Мишаня... Сколько разных событий в моей жизни связано с этим именем...

Вовремя подставленное плечо в затяжной регате на определённое количество и малое время. И удивительно эрудированные разговоры по Уолту Диснею до утра с любезно представленной Мишаней девушкой — такая приятная усталость наваливалась с первыми петухами на бескостный орган речи, что при прощании не хватало сил сказать: "До свидания". И ложка рыбьего жира у моего пытаемого, сражённого ангиной рта, когда карцерный постельный режим под двумя одеялами — ещё цветочки. Панический ужас на трёх человечески неприятных лицах, посмевших возжелать попинать его товарища, неудачно посмотревшего на их землистые хари — я сам впервые видел Мишаню в таком гневе, и даже будучи в полусидячем положении, мои ноги автоматически делали убегательные движения. И вовремя сваренный кофе. И смех, этакая смесь летаргического сна с энурезом — всё равно им стоит делиться. И одна вилка на три смены блюд на двоих. И одна ириска, так и оставшаяся жалостливо на столе для следующих посетителей, более нуждающихся в ней. И судно, иронично уносимое под всеми парусами из-под лежачего больного. И красноречивое молчание, согревающее почище грелки в ногах. И улыбка — следствие из комбинации морщин, которые хорошо знаешь. И дельные советы более квалифицированного товарища (так сказать — профессора — студенту) по изучению женской анатомии — и, соответственно, как правильнее держать скальпель, чтоб не дрогнула рука. И... И... И...

Будучи человеком стадным (в одиночку пить — ни-ни), я с превеликим удовольствием лицезрел эту интеллигентскую рожу с пудовыми кулаками, в которых даже двухсотграммовый выглядит детским ведёрком. В чёрно-золотом прикиде он выглядел совсем другим человеком, нежели я его знал, этаким королевским фонарным столбом — стержень-то — во! — на грудь принять любую ёмкость не слабо, а все остальные рюшечки и чепчики — от Кутюрье драных, по совместительству венценосных особ. Навроде армии Папы Карло: чтоб у каждого по колпаку и сверло заместо шнобеля, а в руках "Буквари" для страны дураков, а за спиной Мальвины, спешно готовящие борщ для утомлённых воителей, возвращающихся из "Букиниста".

Нет, конечно же не портила Мишаню форма, но, зная этого пацифиста, рубящего одним взглядом, в его лексиконе было только одно военное слово — "Вольно". А во всяких там "бежать в сторону зелёного свистка", "копать окоп основательно, с фундаментом... скоро подтянут канализацию" и "рабочее место солдата — тумбочка, оружие — веник" он мог поучаствовать сугубо отсутствующим животиком — поржать.

Обвёл насмешливым взглядом нашу славную, маленькую, но такую тёплую... гм... компанию. Идиллия... Иной сельский пейзаж выглядит суровее. Изрядно потрёпанный, но мечущий якобы незаметно молнии наподобие карманного Зевса, Бланд, надсадно похрипывал остатками кислорода, обнаруженного в коленных чашечках и жалобно прилипая локтями к асфальту, то бишь, полу. Его неизменный сопровождающий и представляющий (наш провожающий), коего я обозначил, как Брадобрей. И нечё ему так демонстративно заламывать руки над опрокинутым, адъютант фигов... фиговый листочек. Вот-вот, именно фиговый — ничего не прикрывает: вся брезгливая анатомия наружу, отмечающая пол. Или потолок? Как у Буратино: сверло в носу, а сам дрова — дровами, выходец из мебельной фабрики... Следующий: наш бравый Бурый, цветом под светло-зелёную мебель — что поделаешь, автоматическая мимикрия, косит дяденька под весенний листочек. Зимой. А самое смешное — лыжи смотрят в разные стороны. Думает, небось, связался с придурочным Риком: вроде свой, то есть бьющий яйцом о левое колено, не правое — короче, из одного лагеря, да компашка подобралась — впору анфас пяток показывать, пока есть, чем бегать. Да долг требует проследить за несносным землянином, так сказать, для отчётности — вот, мол, Дрол, вам мизинец правой ноги Рика (узнаёте?) — всё, что от него осталось. Грудью падал на телоразборочный комбайн, дабы уберечь, защитить, устеречь ентого ненаглядного призового командира. Да вот незадача — промазал. Грудью мимо комбайна. А вот Рик типа нет. Вот и мается, Бурый, бедняга, вроде на горячей сковороде голой задницей, масло топит. Ничего — ничего, оладушки потерпят — всё равно ему некуда деться — не умеешь ходить сквозь стены, оставайся на подводной лодке.

Перевёл взгляд на озабоченное лицо Мишани.

— Ну, рассказывай, Добрыня, быль свою. Не забудь злодея Горыныча и деву прекрасную, аки солнышко, не дающее спать, упомянуть.

Мишаня покривил нижней губой, цепко пропеленгировал мои глаза и удовлетворённо отвёл взгляд в сторону.

— Показалось, будто скальп твой дал течь. Так сказать, пробоина ниже ватерлинии, — усмехнулся. — Но, вижу, что всё нормально: пострадала только палуба и... — кивнул на мой нос, выставляя на обозрение свои белоснежные, шутник хренов, — капитанский мостик.

— Смешно тебе, бревну бесчувственному, — огрызнулся насмешливо. — А может это моя эрогенная зона похлеще нижепоясной мишени для ботинка, — попытался левой рукой оценить размеры раздувшегося чуда, но сразу же болезненно отдёрнул конечность и пожаловался: — И, главное, приседаниями тут не поможешь...

— Вот-вот, — беззлобно пробурчал Мишаня. — Заставить бы тебя отжаться энное количество сто раз да построить на подоконнике, чтоб не сунул свой флигель, куда не след... Вляпался ты, Рик, комнатный любитель фантастики...

— А я... что я?! — возмутился.

— ... и товарищей потянул за мыльную верёвку, — ровно и непоколебимо продолжал мой лепший друг. — Влипли мы с тобой, Рикушка, как голуби на памятнике Ленина — заклеймила нас партия, загупает лозунгами. Будем драить зелёную бронзу, аки Сизифы... А то загнёмся на очередной плантации сахарного тростника в поисках противокариесной карамели... — посмотрел на меня грустно.

И был у него такой пессимистический настрой, что меня будто холодом обдало — как при открытом и совершенно пустом холодильнике. Давно я не видел товарища таким угнетённым. Последний раз — после героической проверки организма портвейном собирательного разлива.

— Ну ты чё? Давай как индейцы: сопли зарываем и выходим на тропу войны? А? — спросил, с надеждой заглядывая в глаза. — Хоть поулюлюкаем вволю?

— Влипли... — а Мишаня продолжал заторможено смотреть сквозь меня, — ...как...как муравьи под танк...

— Вот уж апокалипсис нашёл. Да мы между траков, между траков... И пущай машина скрипит, гусеницами елозит — нам её па, как балерине манекен вместо партнёра — никаких твёрдых сосков при крепкой каучуковой ладони на талии. А то раздразнят ещё совершенно бесполезно — ты помнишь, какие мы в раздражении? Месячные отдыхают.

Мишаня внимательно посмотрел на меня.

— Эт точно, — задумчиво поскрёб подбородок, взгляд пролеветировал выше моей головы. — Нам бы билетик в обратную сторону пробить или прорваться на местный трамвай, идущий в нашу сторону. Как тут с общественным транспортом? — спросил заинтересовано.

Я безнадёжно пожал плечами.

— Выпить бы, — логически завершил мою мысль Мишаня и красноречиво пошлёпал губами.

Сочувственно кивнул головой, синхронно изобразив на лице мечтательное выражение. Практически не прикладывая к этому усилий.

— Но сперва нужно кое-кого вызволить, — озабоченно посмотрел на меня.

Я невозмутимо изучал свои поцарапанные ладони. Мне всё понятно — тут явно не обошлось без дамы. Очень уж намагничен Мишаня на слабый пол. Так бы и присасывался, и присовывался, и прикладывался — компас не собьёшь, стрелку прикрути к другому направлению — ногу оторвёт.

— Ну, давай, колись уже! — недовольно подстегнул его. Какую ещё юбку оставил в залог ключам от квартиры.

— Да понимаешь, — замялся он, виновато водя зрачками вне зоны действия моих глаз, — Лиза за мной увязалась. Спонсор там такого нарассказывал, муфлоног древнегреческий, кот учёный, блин, после твоего исчезновения...

— Ага.

— ...прямо Диснейленд какой-то...

— Ага.

— ...навроде аттракционов сказочных...

— Ага. И Баба Яга на восьмицилиндровой метле с откидным верхом. И дворниками.

— В общем, взял её с собой...

— Отличная гормоносточная труба.

— Да что ты всё перебиваешь! — вспылил он внезапно не на шутку. — И так настроение поганое, хоть беги и ищи падающий с крыши кирпич. А ты тут иголки под ногти загоняешь. — Начал успокаиваться (он у меня отходчив), снова спрятал глаза. — Хоть бы капелька сочувствия...

— Я бы тебе лучше благоразумия накапал... — и сам осёкся — если бы в своё время, вот так "благоразумно" залили глаза, всего этого могло и не быть. — Ну что там случилось?

— Взял Лизу с собой — уболтала-таки, соплюха. Совсем заморочила мой... — красноречиво посмотрел вниз, на что я понимающе покачал головой, — костюм. А здесь её тут же охмурил этот... — посмотрел в сторону стонущего Бланда, — этот, как его? Козёл непривязанный. Девочек несовершеннолетних совершенно безнаказанно лишает калорий. И это растущие организмы, нуждающиеся исключительно в... в... в...

— В чём? — ухмыльнулся. — В витаминах?

— В отеческой опёке, — тяжело закончил он.

— Че-го? — изумлённо протянул. Да как заржу. — Ты хоть инцестом не занимайся. Отец родной нашёлся.

— Вот-вот, — прорезался внезапно окрепший старческий голосок. — На старших спихивает собственные влажные портки и грязные носовики.

— Ты чё, дедуля? — возбудился Мишаня. — Давно не брился об асфальт? Смотри, а то и багаж лет за спиной не поможет, взопреет твоя бородка аки веничек берёзовый, разлетится на соломиночки по всей сауне.

— Вы бы, молодой человек, поуважительней, — безбоязненно продолжил Бланд, укоризненно качая головой, и недобро зыркнул исподлобья. — И не смотрите, господа хорошие, что дохляк дохляком — вот щёлкну пальцами, и приделают вашей дамочке вместо ушей ещё пару ног — для удобства пользования. А вам щели отходные замуруют — будете в отхожем месте на четвереньках упражняться. И ни чистка поминутная зубов, ни освежитель рта не спасут. Понятно? — спросил с улыбкой.

Зарождавшийся где-то глубоко внутри Мишани словесно-утробный ответ завершился клацаньем зубов. Так и не озвученный. Мой товарищ, провалив глаза, застрял на переваривании раннее сказанного.

Я конечно же постарался, чтобы мышечные массы на лице не рванули беспорядочно в разные стороны — только спокойствие и невозмутимость. Нечего недругам нашим, заглядывая в подмышки и штанишки, определять степень нашего испуга. Не дождётесь! Может у меня памперсы для дальнобойщика! Или фаталист я такой, имеющий расписание движения поездов, гуляющий по рельсам... Гм, не хватало загреметь под дрезину.

Может Бланд и блефовал, да вот только очень неприятные образы рисовались в моём мозгу. Даже если мы Бланду "щёлкалки" открутим, где гарантии, что он свой сигнал не продублирует пальцами ног? Проверять чё-то не хоцца. Но и марку риковскую нужно держать, поэтому я расправил плечи, добавил холоду (до обморожения) в глаза и навёл взгляд на вредного старикашку.

— Ты, Бланд, хоть и князёк местный, так ска-ать, вершитель судеб, но с нами, землянами, лучше не задирайся, — втянул в свой взгляд его зрачки, помассажировал хорошенько ежовыми рукавицами ресниц, добавил в уголке губ ироничную ухмылку. — Ты нас морщинами своими не стращай, зубками искусственными не пужай — видали мы и поприкольней чучела. — Навёл на него указательный перст правой руки. — А то напортачишь по глупости чего-нито с нашими организьмами, сам увидишь, боком вылезут все твои колдовские понты. Мы ж, земляне, дурные, — добавил широты в улыбку, приобнажил зубы, в надежде, что блеснёт огонёк на резцах. — Распилишь на части — всё равно какой-нибудь мизинец доберётся до тебя и устроит такой запор!.. — красноречиво замолчал.

Мелькнувший на мгновение в глазах Бланда ужас был так отраден. Как лучик солнца в хмурый день.

Мишаня, недоумённо следивший за моей речью, смекнул, к чему я клоню, и, как всегда, как бы невзначай выставил наперёд буфера своих кулачищ.

У остальных же слушателей этого концерта без заявок яснее заострились профили, а сцепленные панически зубы выводили грустные, а фактически похоронные мелодии. Что характерно, вторая лыжа Бурого тоже смотрела прочь от нас. Да он уже был согласен бросить свои приборы катания по снегу, самому растаять, как оный и утечь... хотя бы в сторону настороженно выглядывающих из-за дальнего поворота телохранителей Бланда, не смеющих приблизиться.

Вообще, конечно, Мишаня лихо всё это проделал, унеся в руках меня, потерявшего сознание, и слабо трепыхающегося Бланда. Чёрно-золотые так и не посмели ничего возразить. Тем более, мой товарищ вновь продемонстрировал мощь своей глотки, а также израсходовал изрядный неженский словарный запас, чем невольно озадачил солдат. Единственно, от кого он не смог отбиться даже пинками (руки-то заняты), так это Брадобрея. Да ещё Бурый по дурости увязался за нами, а теперь икает втихомолку и пучит глаза, будто болотное квакающее существо, и исходит всеми цветами радуги.

— Раз так и перетак! — хлопнул красноречиво по коленке — и сам же покривился от треска в мениске. — Будем заседание вести, как быть дальше, — окинул всех хмурым взглядом. — Высказываемся по очереди, у кого что за пазухой и чего желать изволит.. Начнём с тебя, Бурый, распрягай свои мысли и начинай нас кормить овсом.

Тот угрюмо покачал жвалами и, не глядя, завернул:

— Я дюля простой, мне звёздочки с неба руки колют, и променять известный нагоняй на иллюзорную поляну каши манной я не горазд. Мне бы в родную конуру, где на каждой стене вешалки для моих глаз и бельевые верёвки для извилин в совершенно не напряжённом натяжении, — мечтательно вздохнул. — И макароны вовремя подают и бьют по одному месту — у меня там мозоль, — зло скривился. — А от ваших сфер высоких у меня стул размягчается. Ничего поделать не могу! — разошёлся не на шутку. — Вы же не озаботились тащить за собой вагон запасных подштанников. С тобой, Рик, свяжись, чую, нужно не меньше барахла тащить, — вздохнул. — Вон Чернявый, небось, подрагивает правой толчковой при одном упоминании о Зоопарке... Отпустили б вы меня, а? — бровки выстроили треугольник. Равнобедренный. А взгляд жалостливо заметался между мной и Мишаней.

Эх, жалко болезного, нечё сказать. Да только выпусти его, так газанёт, не жалея пяток, что через секунду Дрол будет здесь. А нам совет надо держать беспристрастный.