О людях и нелюдях

— Осинка поколдовала, — объяснил, ничуть не смущаясь наготы, Вьюн. — Веселая бабенка, пошутить любит, ворожить умеет. Взяла и наложила заклятье, чтобы мы без ее ведома не могли перекинуться. Видать, боится нашего общества лишиться. Сказала, если выполним какое-то неизвестное условие, сможем опять по собственному желанию оборачиваться.

— И какое же условие?

Винка потихоньку, незаметно, как ей казалось, пробиралась к кровати, отчаянно желая одеться. В голову, будто нарочно, лезли мысли о кошачьих и песьих ласках и купаниях на озере.

— А мы знаем? Сказал же: не-из-вест-но-е. Я попробовал тебя потискать — вроде помогло, — похабно ухмыльнулся кошак.

— У тебя одно на уме, — проворчал чернявый. — Условием наверняка было, чтоб мы всерьез сцепились, — он провел кончиками пальцев по носу, где темнели несколько царапин.

— Ну, заклятие с вас сошло, а как же я теперь тут с вами буду?.. — выдавила девушка.

— Веселее прежнего! — заверил Вьюн. — Не боись: человечиной не питаемся. Жизни научим, и отправляйся домой. Господину из замка, как я понял, порченые девки не нужны.

Девушка сжалась в комочек и снова тихонько заскулила. Дрозд, на лице которого появилось сочувственное выражение, двинулся было к ней, но она испуганно попятилась в угол, и он остановился.

— Хватит над ней издеваться.

— Эк ты в роль-то свою вжился, защитничек! Не забывай, она не нашего племени, — проворчал котяра, но тон сменил. — Не трясись, — обратился к Винке. — Пошутил я, не удержался. Уж больно смешно было слушать про твою беду, которой так легко помочь. Попросила б кого из знакомых парней, и все. Такой лапочке никто не откажет. А ты в бега пустилась... Чего сокровище-то свое так бережешь? — Винка шмыгнула носом. — Не тронем тебя, не больно-то и хотелось. Мне опытных кошечек подавай, а этому кобелю — сучек. Девочка-ромашечка, на чей цветочек ни один шмель не садился, нам ни к чему. Да и с людиной связываться себе дороже.

Винка залилась краской, чувствуя облегчение с некоторой примесью обиды. И еще ей не понравилось слово "людина", произнесенное чересчур пренебрежительным тоном.

— А чего вы ко мне все лизаться лезли? Ластились? — неожиданно для себя самой спросила она.

Чернявый пожал плечами, рыжий фыркнул по-кошачьи.

— Знаешь ведь, ласковый телок... Стала б ты меня сливками угощать или этому обжоре кашу варить, если б мы ворчали, огрызались и погладить не давались?

— Ну-у, не стала бы, пожалуй...

— Ну-у, во-о-от, — передразнил Винку котяра. — Оборотням свежатинка нужна, но когда только ее лопаешь, очень быстро надоедает. Осинке, лентяйке, неохота было нас каждый день кормить. Жить, говорит, у меня живите, а пропитание сами себе добывайте. А пожрать-то и по-человечески хочется. Ты к тому же готовишь неплохо.

— Одеться бы... — выдавил Дрозд, безуспешно пытаясь обмотаться невеликих размеров рушником.

— Ты, приятель, вечно влезешь не вовремя и с какой-нибудь глупостью, — недовольно зафырчал рыжий. — Может, ромашечке нагишом больше нравится? Может, она стыдливость девичью забудет, выпрямится, ручки опустит? Сам на озере с нее глаз не сводил, а тут одеться ему! Кстати, грудки у нее и на ощупь не хуже, чем на вид, я проверил. Эх, кабы еще глазки голубые, а не серые, я б не устоял...

— Ты же говорил... — пролепетала девушка, чувствуя, что краснеет еще больше, и поспешно ныряя в спальный закуток за одеждой.

— Да помню я, что говорил. А ты лишний раз подтвердила, что с мужиками дела не имела. На такую хорошенькую просто посмотреть приятно, вот и все. Сдался мне твой цветочек. Сорвешь — неприятностей не оберешься. Знаю я вас, людин. Сначала сами льнете, а после бегом к страже, мол, грязный оборотень меня снасильничал. Да еще и Осинка прицепится, приревнует. Надо мне это? А Дрозду и подавно не нужно. Он у нас серьезный, с убеждениями, а семью заводить не хочет, то ли пока, то ли совсем, я так и не понял из его нытья. Говорю же, черного только сучки интересуют, которые сами подставляются.

— Заткнись, ты, кошак драный! — вспылил парень. — В следующий раз хвоста лишишься!

— Устал уже это от него слышать, — Вьюн взглянул на Винку, томно закатывая глаза. — Кошечкам без разницы, есть у меня хвост или нет. А в людском обличье его отсутствие и вовсе незаметно. Может, шрам пониже спины появится, я байку какую-нибудь жалостливую придумаю. Девочки как услышат, тут же захотят меня утешить, поцелуют, где болит.

— Успехов, — вырвалось у надевшей, наконец, платье Винки. Рыжий зашел в скабрезной болтовне так далеко, что девичья стыдливость не выдержала и спряталась в какой-то дальний-предальний уголок, для верности зажав уши. — Я не собираюсь целовать ни тебя пониже спины, ни кошака под хвостом. Обернешься зверем, получишь веником и жрать будешь только мышей. А сейчас оденься!

— Во что? — кошачья наглость была непробиваема. — В Осинкины тряпки? Может, еще набелиться-нарумяниться? Побриться только сначала придется... — задумчиво потер медную щетину на подбородке. — А ты мне косички заплетешь? С бантиками? — и тряхнул рыжими кудрями.

— Давай выкинем его на двор? — Винка обернулась к Дрозду, чувствуя его молчаливую поддержку.

У пса, похоже, и безо всяких просьб кулаки чесались разобраться с дружком-охальником. Парень кивнул, отбросил не желавшую завязываться на поясе тряпку и направился к приятелю. Рыжий, видя, что на него надвигаются без колебаний и стеснения, вскинул вверх руки.

— Да ладно вам, пошутил я. Ну, увлекся, молчать-то долго пришлось. Оденусь-оденусь, во что угодно, — Дрозд и Винка не думали останавливаться. — Что еще-то не так? Я ж не знаю, где одежда. В сундуке? Так он у вас за спинами. А, понял. Не хмурься, черный, сейчас зарычишь, а то и гавкнешь. Ромашечка, прости, ежели обидел. Не хотел, пытался развеселить, по-доброму, по-приятельски.

Винка остановилась, чернявый сделал еще шаг вперед. Девушка, опасаясь, что Дрозд и Вьюн вновь сцепятся, на сей раз в человеческом обличье, пересилила робость и дотронулась до плеча своего союзника. Тот вздрогнул и обернулся.

— Не деритесь больше, хорошо? Поищите в сундуке одежду, потом я твои царапины посмотрю.

— Да чего там смотреть, ерунда, зарастет...

— Как на собаке! — вякнул рыжий.

Дрозд хотел ответить в том же духе, но встретился с умоляющим взглядом Винки и побрел к сундуку.

К удивлению девушки, там нашлась и мужская одежда. Когда парни оделись (Дрозд — в холщовые штаны и рубаху на сельский манер, Вьюн выискал себе кожаные штаны, батистовую рубаху и темно-зеленую бархатную куртку), девушка оглядела их и удовлетворенно кивнула.

— Теперь бы сливочек, а, хозяйка? — промурлыкал котяра и скорчил умильную рожу.

— С клубничкой? — наигранно-простодушно поинтересовалась Винка.

Дрозд хмыкнул, его приятель расплылся в довольной улыбке.

— Ромашечка-то не так проста, — промурлыкал он. — Только кошака шутками да прибаутками не кормят.

— Кошак должен мышей ловить, — отрезала девушка. — Или вы теперь не сможете в зверей перекидываться?

— Сможем-сможем, — заверил ее Вьюн и вытащил из штанов пушистый хвост.

Дрозд украдкой глянул на свою руку, подернувшуюся черной шерстью. Винка заметила еще и длинные толстые когти, появившиеся на месте ногтей. Парень почувствовал ее взгляд, и кисть тут же изменилась, принимая человеческий вид. Заодно исчезли и царапины на лице.

— А чем же вы Осинницу рассердили? — полюбопытствовала девушка.

Дрозд опустил глаза, Вьюн скабрезно ухмыльнулся.

— О таком с невинными девами не беседуют, — заявил котяра. — Видишь, Ромашечка, сколько неудобств доставляет девичья честь. И лиходеям всяким для волшбы требуется, и с симпатичным парнем не поболтать. Подумай, может, все-таки распростишься? Я ласковый, ты ж знаешь. И опыта не занимать. Все сделаю в...

— Хватит, Вьюн, — оборвал приятеля Дрозд, видя смущение девушки. — Если хочешь, мы уйдем, — обратился к Винке. — Только покорми уж нас в последний раз, а? Меня от одной мысли о сырой крольчатине наизнанку выворачивает.

— Уйдем! За себя говори, — фыркнул рыжий. — То из города меня утащил, теперь и здесь надоело? Мне тут нравится, да и от Осинки удирать, не попрощавшись, себе дороже. Я по молодости от ворожейки одной улизнул по-тихому, потом год блохи заедали. Пришлось с такой каргой путаться, чтоб от напасти избавила!

— Я сейчас схожу корову подою, потом каши наварю, — обратилась Винка к Дрозду, стараясь пропускать мимо ушей откровения кошака.

— Спасибо! — улыбнулся пес. — Тебе помочь?

— Чем ты ей поможешь? Корову за дойки подергаешь?

— Принеси, пожалуйста, воды и растопи плиту.

Дрозд кивнул и двинулся за ведром, Вьюн упал на кровать, закатив глаза.

Винка отправилась в хлев на слегка трясущихся от пережитого потрясения ногах. Оборотней как таковых она не боялась. Даже ребенку известно: по-настоящему опасны могут быть лишь те, что перекидываются в волков и медведей. Дрозд уже доказал свою благонадежность в облике пса, да и человеком держался на удивление смирно. Вьюн тоже ничего особенного себе не позволял, кроме похабной болтовни, которая не слишком-то и задевала. Винка наслушалась подобных разговорчиков от дружков сводного брата, здоровенных прыщавых лбов, которых родители еще не успели женить. И надо отдать кошаку должное, его сальности звучали гораздо изящнее. Возможно, не последнюю роль тут играло обаяние рыжего пакостника.

Пускай парни остаются до возвращения хозяйки, тем более что та поручила пса и кота ее, Винки, заботам. Оборотни здорово скрасили одиночество, особенно в первые дни, и выгонять их, навлекая возможное недовольство Осинницы, не хочется. Даже если оно выльется всего лишь в нашествие блох. Винка, доя корову, хихикнула, представив, как мучился от зловредных тварей привередливый кошак.

Девушка закончила дойку, выпустила Бурушку из хлева, и та неспешно побрела пастись. Умная животина сама находила места с хорошей травой, к вечеру неизменно возвращаясь домой.

Войдя в хижину, Винка застала Вьюна по-прежнему валяющимся на кровати. Дрозд сидел у стола верхом на лавке, спиной к двери, лицом к приятелю. Видно, только что разговаривал с ним. В плите гудел огонь. Девушка разлила молоко в кувшины, поставила варить кашу.

— Я тут подумала... Лучше вам хозяйки дождаться.

— Я ж говорил, девочка меня не выгонит! — мурлыкнул Вьюн.

— Только ночуйте на дворе.

— Конечно, — кивнул Дрозд.

— На дворе? — возмутился кошак. — Я — городской кот, к тому же давно мечтаю поспать по-людски! На дворе... У меня от росы знаешь как шерсть намокает? Согласен спать кошаком, но в хижине.

— Да ты ко мне кошаком и залез! — возмутилась Винка. — Меня парни так не лапали.

— Ромашечка, не умеешь кокетничать. Тебе все очень нравилось. Ты не орала в голос, а страстно шептала и довольно хихикала. Мне очень льстит, что я могу доставить такое удовольствие людинке даже в кошачьем обличье.

Винка задохнулась от возмущения. Дрозд, вопреки ее ожиданиям, не одернул дружка, как прежде, а усмехнулся.

— Не обращай внимания на его треп, — подмигнул девушке. — Он по-другому просто не может. Я поначалу даже пару раз ему морду бил. Не помогает. — Вьюн при этих словах привычно закатил глаза. — Спать мы, конечно, будем не в хижине. На чердаке полно места, там и устроимся. И в зверей обращаться не нужно. А я прослежу, чтобы этот потаскун держал лапы при себе.

— Потаскун! А сам-то! Тебя не Дроздом надо было называть, а Дятлом!

— Почему Дятлом? — удивилась Винка. — У тебя же нос не длинный, — на всякий случай внимательно пригляделась к чернявому.

— Нос у него нормальный, — подтвердил кошак, подозрительно покусывая губу. — Даже, я бы сказал, породистый. Куда до него моей картошке. Только долбит-то Дроздок не им.

— А... — начала было девушка, но внезапно вспомнила любимое ругательство отчима и залилась краской.

Вьюн покатился со смеху, Дрозд, державшийся пару секунд, присоединился к приятелю. Винка терпеливо ждала, пока они просмеются.

— Понятно все с вами, — вздохнула она. — И почему хозяйка вас в зверином обличье держала, тоже яснее ясного.

Затихший было смех разразился с новой силой.

В последующие дни скучать Винке было некогда. Оборотни наслаждались вернувшимся человеческим обликом, а ей приходилось кормить их и выслушивать неумолкающую болтовню. Чесал языком главным образом Вьюн. Дрозд то ли смущался, то ли вообще не отличался разговорчивостью. Девушка про себя дивилась тому, насколько навязчив теперь Вьюн и сдержан его приятель. Будто кот с псом поменялись характерами.

Одним особенно жарким днем все трое отправились на озеро. Кошак, нимало не смущаясь, разделся и потопал в воду. Дрозд, бросив на медлившую Винку быстрый взгляд, стащил рубаху и пошел купаться в штанах. Девушка не спеша сняла платье, досадуя, что побоялась пойти одна. И правда: сколько времени она живет у Осинницы? Не меньше двух седмиц. И ни разу не встречала в лесу зверя крупнее лисы. Правда, хищники посерьезнее могли избегать сопровождавшего ее пса-оборотня. Как бы то ни было, а плавать пришлось в рубахе. Неудобно, и удовольствия мало.

Винка выбралась на берег первой, быстро переоделась за кустами, заодно развесив сушиться мокрую одежку. После уселась в теньке и стала украдкой наблюдать за парнями. Те не мешкали, вышли на берег вскоре после нее. В сторону девушки вроде бы и не смотрели, но о ее присутствии определенно помнили.

Вьюн вышагивал не спеша, красуясь. Дрозд, несмотря на одетость ниже пояса, ссутулился и быстро нырнул в кусты. Отжимать штаны, подумала Винка с легким сожалением. Кошак остался у воды, выпятил грудь колесом и поворачивался то одним боком, то другим. Девушка тайком разглядывала его, с трудом сдерживаясь, чтобы не прыснуть в кулак. Если закрыть глаза на повадки наглого кошака, то сложен Вьюн неплохо, хоть и невысок. Ноги, пожалуй, кривоваты, да еще и покрыты густыми рыжими волосами, почти шерстью. На плечах и спине полно веснушек. И несмотря на это уверенность делает его привлекательнее широкоплечего длинноногого Дрозда, вечно стесняющегося и сутулящегося. А в песьем облике у него горделивая осанка...

Легкий на помине Дрозд вышел из зарослей и направился к Винке.

— Это тебе, — протянул цветок кувшинки, который до этого тщательно прятал за спиной.

— Спасибо! Красивая... — девушка взяла цветок и понюхала. Белые лепестки издавали странный запах, терпко-сладкий, с едва уловимым болотным оттенком.

— Хочешь, я тебе целую охапку надеру? — любезно предложил плюхнувшийся рядом Вьюн.

— Не надо, они завянут, пока мы до дома дойдем. И водяницы рассердятся, им не из чего будет плести венки.

— Водяницы! — фыркнул кошак. — Ты их хоть раз видала?

— Ну, не очень ясно... В сумерках, когда туман опустился...

— А-а, понятно. Я когда валерьки нажуюсь, тоже, бывает, всяко-разно вижу. Один раз пригрезилось, что меня королевна домогается. Котик, котик хорошенький, я рыженьких люблю... Я ее сгреб, в койку завалил, а утром с такой страхеладиной проснулся! Еле ноги унес, потом весь день икал со страху.