| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Никакой я разведки не видывала, — отвечаю я.
Опять меня отпустили.
Много мучаться пришлось.
РУКАВИШНИКОВА ( муж и сын были добровольцами в Красной Армии, разстреляны один в Тюмени, другой в Тобольске).
Муж уехал, прибегаю на станцию, там уже ни кого нет, возвращаюсь домой. Что делать? Теперь нам крышка будет.
Прошло немного времени, вдруг слышу, стрельба начинается, а затем окружили со всех сторон наш дом. [26]
Зудихин тут был. Он ездил с красными, потом вдруг оказался белым. Самого старика Зудихина не видела, а двух сыновей видела. Они меня допрашивали:
— Где сын?
Говорю:
— На фронте.
Стали обыскивать, распороли все подушки, всё вытрясали. А у меня было 8 человек ребят, и все ушли добровольцами, и своих было двое. Он пришёл из Глазова с Германской войны и все вещи, какие остались у меня, забрал и увёз. Говорит: "Тут красноармейское гнездо, надо всё отобрать, ничего не оставлять".
Немного погодя опять приезжают и снашивают:
— Где муж?
Я говорю, что был на Дутовском фронте. Тогда меня оцепили 15 человек и повели. Была знакомая женщина, и я её послала последить. Она ходила к буржуям и говорит, что они кого то допрашивают. На утро посылают дедушка Зотин арестованным хлебца.
Опять приезжают и говорят:
— На Вас соседи доказывают, что у Вас было красноармейское гнездо, что вы никому покоя не давали, что у вас всё время была безконечная стрельба. Еганов гоюрит, что у на всю ночь под кроватью всю ночь стоял, боялись на улицу выйти.
Поискали, поискали, но ничего не нашли. Тогда Ермохин говорит:
— Подай золото, которое с фронта навезли.
У меня ребенку всего 4 дня было и они говорят:
— Что ты думаешь, щенка твоего пощадим?
Я говорю, что золота у меня нет, а что есть только николаевские деньги.
— Нет, ты подай Оренбургский платок, привезённый из Дутовского фронта.
— Вот смотрите, господин Ермохин, у меня есть худой Оренбургский платок. [27]
Ищут, закричал на своих:
— На вышку.
Все стали искать. Уехали.
Потом опять пришли, говорят:
— У вас в огороде напрятано оружие, соседи доказали. Срочно перерыть весь огород.
У меня только после родов прошло 4 дня, заставили меня и дочурку копать. Дом кругом оцепили. 20 гряд пришлось выкопать. Николка Логинов издевался. Я копала, копала и упала, приходит казак Виткус:
— Что вы делаете?
Дали холодной воды. Когда я очнулась, вижу, около меня сидит парень с винтовкой и храпит. Я думала бежать, но куда? Да ещё ребята у меня.
В 2 часа приезжают, а часовой всё спит, я его бужу:
— Вставай, смена приехала.
Спрашивают:
— Докопали?
— Докопали.
— Ну, что есть?
— Ничего нет.
— Одевайся.
— Ребят взять с собой?
— Да, взять с собой.
Беру ребят, приводят меня в штаб. Ермохин говорит:
— Ну, что добилась с умом-то, не хотела сказать добром, где оружие у тебя.
— Никакого оружия нет, что хотите, то и делайте, — говорю я.
— Уберите его, — кричит Ермохин.
Тут какая-то барышня была, она сказала:
— Пощадите его, хотя ради ребят.
— Разве это ребята?
Привели меня в другую комнату, смотрю Десятиха на нарах ползает, словно она ненормальная, присела к ней. [28] Её потом выпустили. Кто сидел не помню.
Помню, что сидели две девочки, одной 14, другой 16 лет, их привела нянька. В одно прекрасное время напиваются пьяными и слышим, забрякали ключами. Один мне говорит: "Ты баба ничего, да пока не годна ещё. Эти девчёнки, конечно, не идут, но мы их силой уведём". Прошел час времени, этих девочек вводят, они дрожжат, их изнасиловали. Они же все пьяные кто где, кто на бочке спит, кто прямо на полу. Между прочим Петька Воронин тоже на бочке пьяный спал.
Обычно женщин водили помогать чистить картошку, а когда они кончали работу, они их тащили к себе. Женщины же кричали: "Хоть растреляйте, мы не пойдём". Одна женщина была знакома с Мадьяровым. Я думала, что у него такие грязные не-промытые ноги, а на самом деле они были избиты.
Как то подходит офицер Кожевников и говорит:
— Вы кончили работу, можете итти.
Мы же говорим:
— Не пойдём, там изнасиловали двух девочек.
Тогда офицер говорит, чтобы мы собирались, и чтобы женщины помогли мне, потому что я не могла ничего делать. Приводят нас в штаб на допрос. Эти девочки были освидетельствованы доктором, одна из них чуть не умерла. Потом их расстреляли в самое Успенье у заводской ограды.
Арестованных каждый вечер выводили. И вот если нужно было кому в отхожее место, то били прикладом и говорили: "Иди, иди". Когда же очередь дошла до меня, то я не помню, что было. Такие издевательства были всю ночь.
Когда наступила самая последняя ночь перед расстрелом, часовые у нас попали хорошие и спели нам даже похоронный марш "Чёрный ворон". [29]
В 12 час. слышу шум, я поднялась, все спали смертельно. Слышу, выкрикивают: "Сотин В. и др."
Потом повели — мёртвая тишина. Когда их увели, я поняла. Женщины, которые ещё спали, соскочили. Корридор опустел.
Утром приходит ко мне девочка, приносит две порции (она всегда по две порции носила), глядит на меня, а у самой слезы в глазах:
— Как мне, мамонька, тоскливо без тебя.
На другой день об"явление: их куда то погнали, они сбежали, некоторых растреляли.
На следующий день опять приходит девочка, приносит две порции, а на меня со слезами смотрит.
— Не надо две порции носить, — говорю я ей.
Она думала, что я ничего не знаю.
Я не Верх-Исетская, никого здешних не знаю, но вот одного человека встречала в этом самом зале, но он улизнул от меня. Я хотела его проследить, да немогла найти, скрылся. Видимо, он меня узнал.
Потом нам говорят, что мужчин угнали на копи. После этого произшествия нас в штаб перевели. Там было спокойнее. Через 25 суток меня выпустили.
Прихожу домой — всё разграблено. Я жила 9 лет не венчанной с мужем, тут вступился дядя Николай и говорят: "Очисти дом в 2 часа, ты не хозяйка".
Две недели выходила, квартиру искала, никто не пускает, как узнают, что красноармейка, говорят: "В тюрьму за тебя итти что ли?" Деваться некуда.
Пришла на 2 Опалиху к Масловой, вдруг предлагает квартиру Байбородин. [30] Он земляк, родственник моим родителям, говорит мне:
— Ты квартиру ищешь, перезжай ко мне.
Только я вхожу к нему во двор, вдруг вбегает мой сын.
— Откуда ты?
— Ничего не спрашивай. Иди на Обсерваторскую улицу ? 25.
Потом он бегом побежал за извозчиком и угнал. Я было хотела пойти туда, но Байбародов говорит:
— Ты куда пошла, у тебя сын скрывается, никуда мы тебя не пустим и караул поставим.
Ну чтож, никуда не пошла.
Прошло два дня, вдруг приходит девочка, приносит записку, из которой я узнаю, что сын мой арестован, сидит в Палё-Рояли и спрашивает, почему я ему не посылаю хлеб, что он голодает уже четыре дня. Я послала ему с этой девочкой хлеба.
Потом девочка опять приходит и приносит записку: "Почему мама не идёт, пускай она мне принесёт тужурку добрую, нас хотят отправлять". Только прибегает эта девочка. Он говорит: "Ты ничего не смей передавать, а то они тебя самую растреляют".
На другой день я всё равно пошла, понесла тужурку, котомку хлеба, а мне говорят, что их уже увели из Ардашевского дома. Я им говорю:
— Скажите, товарищи?
— Какие мы тебе товарищи?
— Скажите, есть ли тут красноармеёц Рукавишников 17 лет?
— Нет, нету.
Один из них очень славный говорит мне: "Сходи к офицеру". Я пошла к офицеру и спрашиваю, где тут Дутовские красноармейцы.
— Их ночь отправили в Тобольск, в Следственную Комиссию.
— Я знаю Вашу следственную комиссию.
— Ты что думаешь, расстрелять повели?
— Нет, мы пока только красноголовиков отправили в Тобольск. [31]
Сына растреляли в Тобольске — не знаю, куда деться. Может быть, знаете Мараков, работает на марте, партиец, вместе сидели. Пришлось переходить к белогвардейцу.
Он уехал в Режь растреливать. Тяжело с ним было жить, но другого выхода не было: квартиры нет.
Потом он стал собирать со всем и говорит:
— Скоро красные придут, радуйтесь, а нам приходится собираться.
Дождались красных.
И вот, дорогие товарищи, сейчас я живу в подвале, и то мне говорят, что я его не стою.
ВАГАНОВА. Когда пришли красные, стали выкапывать наших ребят: у кого зубы выбиты, да это у Ротина, и правая рука у него по кисточке отломлена. У Вагина — ноги связаны. Ваську Чапурина нашли в сидячем положении. Худин, говорят, с ума сошёл, его растреляли. 17-ти летнего Бертенева живым закопали. Остальные 16 человек друг на друге лежат. Гробы валили без разбора, один мужчина вывалился из гробу. [32]
КАТАЕВ (доброволец, красногвардеец, попал в плен к белым):
Я работал на Монетке. Был записан в Красную Гвардию с самого начала. На Дутовском фронте мне не пришлось быть, потому что нас призывали по милиции: меня, Черных, Воеводина и Лузянина. Черных был комиссар. Когда пришли белые, я его спрашиваю: "Отступать или нет?" Он говорит, что нельзя. Мне пришлось остаться вместе с арестованными: шинель я отдал арестованным ребятам и стал говорить, что я арестован как рецидивист.
Потом мне пришлось пойти на работы, и там командир говорит: "Ты красногвардеец, тебе давно в тюрьму надо". Я только успел прийти, моментально меня выдала Суставиха, у которой мужа убили. "Если бы я действительно был, так был, но я совершенно не был". Я пошёл на работу, зашёл по пути на толчёк, вдруг меня допрашивают:
— Ты Катаев?
— Да, я.
— Так пойдём до отделения. [33]
Я пришёл в 1 отделение, меня тут бросили. Где дом Хромова был, просидел день, на второй день в Милицию — Ленка с Монетки из малярного цеха, потом опять перевели в 1-е. Там собирали партию. Много ребят было политических. С месяц просидели, потом в тюрьму запрятали, где Борбов сидел.
Потом мы стали узнавать, кто тут из Верхисетских есть. Потом Барбова не оказалось. Я начал хитрить, прикинулся профессиональным кузнецом, меня вызвали коней ковать. Дальше я связался с женщинами, там ещё сидела Жаркова, которая теперь, кажется, находится в Омске. Жаркова стала просить: "Нельзя ли письма передавать?".
У меня старша дочь была, которая ко мне ходила, я стал письма передавать из женском половины в мужску и наоборот. Дочке специальный фартук сшили, она стала носить письма на волю, получали продовольствие на всех политических заключённых.
Просидел год, меня вызывает Кожухов, говорит: "Давай, поедем в Камышлов, там освободим". Я жену жду, её нет. Собираюсь ехать — как же, ведь там освободят. Жены всё нет. Оказывается, жену и тёщу арестовали на Главном, на углу, посадили в одной рубашке, напороли её, стали спрашивать: "Кто ты такая? Кто муж? За что он сидит в тюрьме?" Один солдат её научил сказать, что я рецидивист, сижу за убийство. Жена так и сказала. После этого жену и тёщу выпустили, а куму расстреляли. У кумы в ушах серьги были, их вместе с мочками выдергали, [34] губы раскроили и серьги вместе с мочками выдернуты.
Когда нас стали отправлять, приехал Ермохинский отряд, и Ефремка Коваев и Ковшарин сказали, что меня нужно взять в пекарню. Я это окно зашёл и запер окошко и дверь с другой стороны. Когда партию стали собирать, я вышел с ребятами и пошёл вместе с Сивковым под Косулино. Ковшарин мне говорит: "Тебя спрашивает здоровый карявый парень". Я узнал, что это Ефремка Комаев.
Когда пришли в Косулино, расстреляли печников, и потом, чем дальше, тем больше стало расстрелов. Издевательства над нашими женщинами были большие. Я не помню, в каком селе, одна девочка не давалась, тогда фельдфебель задрал ей подолишко и напонужал нагайкой.
Потом, забыл в каком месте, с тов. Сивковым была такая история: Он заболел, не мог итти. Он выворотил шабку, наложил в неё соломки, на спину положил тоже мешок с соломой и сел на подводу. Тогда фельдфебель спрашивает: "Кто ещё заболел?" Заболели многие, но говорить боялись, молчали. Тогда фельдфебель подходит к Сивкову и давай его нагайкой бить в голову, и куда попало, и тот сразу здоровый стал. Я, было, тоже думал заболеть, но промолчал, а то бы тоже не здобровать. Потом ещё в одном месте шесть мужчин и семь женщин, и две девочки все лежали убитые.
Фельдфебель у нас ехал так, что всех сбивал с ног. [35] Фельдфебель, когда сшибал с ног, затыкал рог саблей и мешал ей во рту.
Из под амбара многих вытаскивали, не знаю, сколько человек, тоже были растреляны. Растрелянных было много.
Когда дошли до Ишима, вывели партию женщин и мужчин, отвели несколько человек в сторону и растреляли. Холодно, голодно было итти, походили к реке, думалю — на берегу, что-нибудь растёт, нечего не оказалось. Перевезли на плотах на другую сторону Ангары.
Когда подходили к Кельну, я был босиком, вижу, покойник лежит, содрал с него и надел сапоги на себя. В Кельни ребят много осталось, оттуда пошли дальше. Дошли до Централа, нас посадили в пересыльный барак ?2. В этом бараке человек, кажется 200 было, мы там просидели до декабря месяца.
Когда в Централе растреливали, мы стали проситься копать могилы. Я ходил могилы копать с целью попросить милостыню в Александровском селе, а потом оказалось, не пришлось этого сделать.
В декабре нас освободили, и мы пошли обратно, некоторые вступили в Красную Гвардию. Мы все, как спички, худые были, чёрные, вышли из Централа не узнаваемы. [36]
Из Сибири карательный отряд Ермохина едет дальше. И вот, кажется, это было в Тайшете, а Ефремку Камаева мы поймали на ст. Зима, но убить побоялись, потому что только из тюрьмы и опять в тюрьму попадаем. Видели также Казанцева и Логинова, но куда они уехали, не знаю.
Председатель: Когда ты сидел в Централе, туда не приезжал Широков?
— Нет, что то не слыхал. [37]
ВАГАНОВА. (муж расстрелян белыми). Мой муж был добровольцем. Когда он отступал, то даже со мной не простился, чтобы не безпокоить. Мамаша же ушла его провожать, а потом приходит и говорит, что Василий уехал. Я обиделась, что он ничего не сказал. Потом слышу, поезд едет из В..., отступает наша красная армия, и у меня сердце забилось. Думаю: "Наверное, убили моего Васю".
На другой день утром часом в 5 приходит мой муж с братом, а я в это время выхожу из огорода: "Вася, ты жив ещё!" — и руки у меня опустились. Я в это время самовар поставила, сварила свежую картошку, чтобы накормить гостя. [37]
Вася сказал:
— Сходи за Рыбаковым, надо вернуться, — он не шёл.
Деверь говорит:
— Куда мы пойдем, если здесь застанут — не ладно, пойдём — можем под огонь попасть.
Мы сидим, разговариваем, я нет, нет, да заплачу, а муж говорит: "Не оплакивай".
В 5-6 час. муж пошёл в баню, наган и винтовку около бани положил. Я за водой пошла. Иду с водой, вижу — два чеха на лошадях едут. Я не знаю, куда деться. Мать отворяла ворота, они стучались. Спрашивают про мужа и про деверя
— Где они?
— Нет дома, ищите.
Они повернулись и уехали. Мне бы бежать надо, но я словно остолбенела. Потом вдруг возвращаются снова: кто-то, видно, донёс.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
