Третья сила

Подмосковное село Петровское — Лобаново не было облюбованной дачниками местностью, но здесь, на гребне, на откосе, обосновались в нескольких уютных виллах, за строгими неоклассическими фасадами которых скрывались причудливые интерьеры, поражавшие своей экзотической роскошью. Одни из них становились местом пиров — праздников, и устроители не раз поражали гостей невиданной пышностью и изобретательностью. Были, впрочем и другие виллы, отстроенные в спокойной манере, без архитектурной вычурности. И жизнь там протекала почти что камерная. Владельцами вилл были известный табачный магнат Стамболи, купцы — миллионщики Второвы и Денисовы, писатель — политик Николаев, нефтепромышленник Манташев, московский заводчик Прохоров, бывший председатель Земского Собора Алексеев, музыковед Леонид Сабанеев, актер Осип Рунич и другие.

Среди тех, кто облюбовал Петровское — Лобаново, был и некоронованный "калийный король" и один из самых богатейших людей России Пантелеймон Рязанцев, чья доля на мировом рынке калийной соли составляла двадцать два процента (остальное делили между собою Франция, Испания, Соединенные Штаты и Германия, вернее, три германских концерна, игравшие наибольшую европейскую роль: "Винтерсхалль", "Бурбах — Гумпель" и "Зальцдетфурст"), с легкостью неимоверной опрокидывавший железнодорожные тарифы, скупавший складские помещения и взвинчивавший цены на калийные удобрения. Купив в Гаграх участок земли у моря, Рязанцев отгрохал настоящий дворец в мраморе и граните, и каждый год, летом, заказывал два железнодорожных пассажирских состава, которые курсировали от Соликамска, "столицы калийного края", до Черного моря, перевозя семьи мастеровых — дворец был предназначен именно для отдыха рабочих и их семей. Он основал в Соликамске ремесленное училище, где готовили солеваров, открыл авиаклуб, художественную мастерскую для детей мастеровых, радиокружок, библиотеку, автомобильный класс, и любой желающий мог обучиться вождению машины. Он пустил в городе автобусные маршруты, проложил трамвайную линию. Пантелеймон Рязанцев обладал особым чутьем нового, пониманием потребностей экономического развития.

Когда в 1907 — м году в знаменитой лаборатории Тальфгаузена в Москве подтвердили, что в пластах соли из Петровской скважины оказался сильвинит с содержанием от тридцати до шестидесяти процентов хлористого калия, прекратились наконец разговоры в правительственных инстанциях и хозяйственных кругах об отсутствии промышленных залежей калийных солей и безнадежности их поисков в России. Химические анализы говорили о бесспорном наличии калия в твердых солях и растворах Соликамска. Неверие и скептицизм, несомненно поддерживаемые зарубежными кругами, особенно германским калийным синдикатом, отошли на второй план, а затем и вовсе сошли на — нет. Не помогли даже ряд статей и книг, заказанных немцами, о месторождениях калийной соли на востоке Европы, в которых говорилось о том, что калийные отложения должны находиться на глубине, исключающей всякую мысль об их поисках, разведке и промышленной эксплуатации. Немецкий синдикат, будучи монополистом по добыче калия, стремился умолчать об открытии Верхне — Камского калийного месторождения. В 1913 — м году "Акционерное Общество Уральских калийных солей" купцов — солеваров Рязанцевых приступило к разработке месторождений в промышленном объеме. Через два года общество выдало первую партию отечественного сильвинита. Тогда же выяснилось, что при сравнительно небольшой глубине залегания, колоссальной протяженности залежей и мощности пластов, по чистоте солей и по технико — экономическим показателям добычи и химической переработки, Соликамские калийные соли Рязанцевых резко превосходят все другие известные месторождения.

Соликамск родился вторично — в первый раз как мощный источник поваренной соли империи Строгановых, во второй раз — как богатейший источник калийных и магниевых солей империи Рязанцевых. Из отсталой вотчины Строгановых Соликамск превратился в крупнейший индустриальный центр мировой калийной соли. С 1922 — го года калийное дело сосредоточилось в руках Пантелеймона Рязанцева, человека предприимчивого, умного, оборотистого и мыслящего на перспективу. Его интересовало буквально все: морские растворы, нерастворимые природные алюмосиликаты, растительная зола, глауконит, нефелин, прикладная химия, промышленные отходы...Он вложился в науку — основал институт прикладной химии и исследовательскую лабораторию по удобрениям, по уровню оснащения которым могли позавидовать первоклассные германские исследовательские центры. Рязанцевские агенты просматривали горы старинных литературных источников о солеварении в России, о повышенном содержании солей в буровых, речных и озерных водах. Рязанцевские специалисты бывали в самых разных закоулках России, от Минска до Урала и дальше, бурили в Нерехте, Юрьевце, Галиче, Кинешме и много еще где...Рязанцевские отделения действовали в Москве, Минске, Архангельске, Владивостоке, Гаджибее, Вене, Праге, Варшаве, Загребе, Мюнхене, Милане, Лондоне, Эдинбурге, Каире. Были бюро в Дублине, Рио — де — Жанейро, в Гаване, в Токио, в Нью — Йорке...

Петровское — Лобаново образовало собою нечто вроде подвижного "парламентского клуба" из беспрестанно наезжавших и пропадавших здесь целыми днями литераторов, депутатов Земского Собора, профессоров, отставных министров, артистов, сановников и "именитых людей".

А совсем рядом, в двух верстах от небольшой железнодорожной станции, на речке Химке, посреди холмов, помещичьих усадеб с прудами напереди и с густыми садами позади, посреди полей, растворилось сельцо Козьмодемьянское, с церквушкой, со старыми деревянными, но добротными домами. Исконная вотчина царская. Годуновская. В 1585 — м году в документах появилась запись: "За боярином за конюшим Борисом Федоровичем Годуновым вотчина купли село Козьмодемьянское, на речке Химке, а в нем церковь Кузьма и Демьян".

Род Годуновых вел родословную от татарского мурзы Чета, в крещении Захарии, который в 1329 — м году выехал из Орды к великому князю московскому Ивану Даниловичу Калите и построил Костромской Ипатьевский монастырь. Старшая линия потомков Чета — Сабуровы, в конце XV века уже заняла место среди знатнейших родов московского боярства, тогда как младшая — Годуновы, выдвинулась столетием позже при Иване Грозном, во время опричнины. Основатель династии, Борис Федорович Годунов через свою сестру, Ирину Федоровну, породнился с московскими царями и это обстоятельство немало поспособствовало его избранию на царство в 1598 — м году. За его спиной спесивые бояре, кичившиеся своей родовитостью, постоянно плели интриги, распускали нелестные слухи о "неприродном царе". Казалось, неустранимой была двойственность статуса первого Годунова, сохранялась шаткость положения в качестве царя. Борис Годунов устоял. Династия не пала, удержалась. Сын основателя, Федор Борисович, правивший сорок с лишним годков, преодолел тяжелый династический кризис, подавил смуты, прекратил соперничество в борьбе за трон, укрепил власть. Боярская знать не заявляла своих поползновений на царские скипетр и державу. Династия вполне легитимировалась, основательно укоренилась в русской почве, превратилась в монолит.

Селение Козьмодемьянское, облюбованное царями, как было крохотным, так и осталось им, разве что числилось за Государевым двором и уделами, да чуть в сторонке стоял старый государев, Борисов, дворец, "Верхние палаты", тяжелые, крепкие, на красно — кирпичных стенах которых можно было увидеть вековую замшелость. "Верхние палаты" в Козьмодемьянском не отличались грандиозностью и пышностью. Это было двухэтажное здание, вытянутое вдоль склона террасы. Небольшой объем, простота и ясность архитектурных форм, довольно скромная декорировка — все эти признаки, характерные для зодчества конца XVII века. Лишь центральный выступ с прямоугольным фронтоном, высокими арочными проемами окон и дверей, с пилястрами, а также окраска стен и наличников придавали "Борисову дворцу" торжественный вид. На втором этаже "Верхних палат" был отделан большой зал, с окнами на юг и на север, предназначенный для торжественных приемов, церемоний и празднеств. Из северных окон перед взором гостей открывался неповторимый вид на эффектный Нижний сад.

По своему внешнему виду постройка в Козьмодемьянском мало чем напоминала пышные дворцы в резиденциях европейских монархов. В ее архитектурном облике явно сказывались черты практичности, деловитости и своеобразного аскетизма, что было, например, характерно для архитектуры Голландии.

На западной окраине резиденции выросли "Малые палаты" — одноэтажное здание с резной мебелью, картинами, сенами, облицованными чинаровыми панелями с тончайшим орнаментом. Их облюбовал наследник престола. В "Малых палатах" всем заправляла супруга наследника, энергичная и решительная особа, постоянно находившаяся в действии, установившая во всем порядок, чистоту и свой неоспоримый авторитет. Он распространялся не только на домашних, но и на гостей "Малых палат", и гости охотно подчинялись ее режиму: в доме было обильно, оживленно и вкусно.

Властно управляя "Малыми палатами", супруга наследника, Анастасия Алексеевна, и себя рассматривала, как женщину исключительную, с громадным опытом и талантом. Ей казалось, что также успешно она могла бы управлять хотя бы целым государством. О министрах и больших чиновниках она говорила: "Эти идиоты ничего не умеют. Разве так нужно править государством?". Анастасия Федоровна основной чертой своего характера являла резкую противоположность супругу. На ней была написана властность, величественность. Никогда она не теряла сознания своего положения, разве только в детской. Многим она казалась гордой. Но Анастасия Федоровна не была гордая в грубом значении этого слова, она постоянно сознавала и никогда не забывала своего положения. Ее брак был основан на чувстве сильной взаимной любви. Наследник престола Алексей Федорович любил ее как женщину. Она любила его как мужа, к которому привело ее сильное чувство любви. Это была взаимная любовь "как у остальных". Анастасия Алексеевна была "крышей" для всей семьи, сократив свое участие в различных церемониальных и представительских мероприятиях и "опекала" ее, порой чересчур рьяно, отчего, как и во всякой другой семье случались споры, скандалы и размолвки...

Царь наведывался в Козьмодемьянское редко и то лишь, чтобы побродить по дорожкам дворцового парка. Теперь же Козьмодемьянское стало неофициальной резиденцией наследника престола. Приезжая в "Малые палаты" царевич менялся до неузнаваемости. Здесь он был мягкий, добрый, улыбающийся, простой. Возился с детьми, ловил рыбу, играл в лаун — теннис, катался на лодке, был самым нежным отцом и мужем. Никогда не приезжал без подарка для супруги и детей; хотя и пустячок, а приятно, не забывал.

...Меньше всего наследник хотел выделяться, хотел, чтобы к нему относились, как к остальным. Отчасти ему это удавалось, хотя напоминания о его обособленности порой выглядели очень жестким образом.

С того момента, как он был торжественно "посажен" на коня, что означало первый шаг на пути к серьезному обучению военному делу и часто происходило в присутствии не только самого царя, но и иностранных послов, к Алексею Федоровичу относились так, как к любому другому мальчику его возраста. Вместе с другими сверстниками наследник шалил, участвовал в проказах, и соответственно, как и другие, подвергался наказаниям воспитателями. Потом он посещал Лазаревский институт восточных языков, взявшись за обучение фарси, быстро влился в университетскую жизнь, завел множество знакомств. Однако через два года бросил институт, так и не докончив курс восточных языков. Федор Алексеевич уединился в Звенигороде, целыми днями возился со своей обширной библиотекой. Это было успокаивающим занятием.

Суровость придворной жизни, тусклые формальности и тяжелое бремя долга лежали огромным камнем на плечах царевича. Царь относился к наследнику престола сурово, порой даже чрезвычайно сурово, придирчиво. Реакция на отцовские упреки была показательной — царевич в сердцах и не стесняясь в выражениях клялся отказаться от престола и уезжал на некоторое время в Козьмодемьянское, демонстрируя упрямство и легкое пренебрежение последствиям своих действий. Когда отец задумал женить наследника, Алексей Федорович проявил характер и заартачился. Опасения того, что царевич в один день станет государем и начнет править, будучи холостым, были настолько велики, что премьер — министр даже был вынужден переговорить с ним с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной и внушить ему, что уверенность в наследниках крайне важна для поддержания государства. В какой — то момент для Алексея Федоровича даже был составлен список из девяти молоденьких представительниц европейских королевских семей.

В королевских домах Европы брак был серьезным делом. Естественно там почти не было места для любви, страсти или романтики. Царские браки организовывались, капризам сердца было не место перед неумолимыми требованиями долга и династии. Родители царевича Алексея, царь Федор Алексеевич и царица Ольга Федоровна были типичными представителями кастовой системы, где заключались равнородные браки монарших домов, где члены одной монархической семьи женились только на членах другой королевской семьи. Годуновы обычно вступали в брак с немецкими представительницами королевских семей. Но наследник отверг предлагаемые кандидатуры немецких принцесс и выбрал, вопреки династическим соображениям, ту, которую полюбил всем сердцем с первого взгляда — княжну Анастасию Хованскую, чей род происходил от великого князя литовского Гедимина.

Газеты, специализирующиеся на великосветских сплетнях и околопридворных слухах, находили ее "щедрой, доброй, настоящей хозяйкой с практическим складом ума, готовой к активности". Родители наследника престола были против, объясняя, что в одной из ветвей семейства Хованских текла "плохая кровь" — сумасшествие. Но царевич был непреклонен, упрямо и резко отверг родительские доводы о первостепенном факторе для царской фамилии — психической устойчивости. В конце концов царь отступил, признав за сыном право не принимать его осторожности и не заключать равнородный брак, чтобы угодить семье. В июле 1922 — го года Алексей последовал зову сердца и обвенчался с княжной Хованской, положив, таким образом, конец поискам невесты ради выгодного брака. Женитьба его была настоящей, по глубокой взаимной любви. Это была какая — то необыкновенная полнота счастья, которая светилась в глазах наследника и меняла его. Рассказывали, что жена царевича боялась своего счастья, говорила: "Мы не имеем права быть так счастливы, это не для нас — слишком эгоистично"...

Царь не очень надеялся на наследника, не слишком рассчитывал на него, как на продолжателя дела, особенно в последние годы. Раньше он опасался за его жизнь и здоровье — царевич, со своей любовью к скачкам, с еле уловимым понятием об осторожности и чувстве самосохранения, известный безрассудством, казалось, всем своим поведением пытался бросить вызов судьбе, бросаясь в крайности. Беспокойство по поводу поведения наследника было небеспочвенно — после падения с лошади в 1925 — м году во время парфорсной охоты, он несколько часов находился без сознания, и царь с трудом настоял на том, чтобы царевич перестал участвовать в гонках и скачках, добавлявших ему в глазах общества неоспоримой романтической привлекательности, популярности и мальчишеского обаяния к образу.