Далекая звезда

Я обещала его слушаться и быть благоразумной. А потом плакала в своей комнате.

Забавно. В доме биологических родителей, которые так стремились меня вернуть, своей комнаты у меня не было — лишь гостевая, которую я временно занимала. А у, фактически, чужих людей, появилась сразу же.

Когда мне было грустно, Полин тихой мышкой пробиралась ко мне, садилась на кровать и гладила меня по волосам. Она говорила, что все будет хорошо. И я ей даже верила. Недолго. Но этого хватало, чтобы уснуть и спать без кошмаров.

В этой семье меня понимали. Не хотели использовать. И, наверное, даже любили. Потому что между этими тремя людьми было столько любви, что вполне хватала ещё на одного приблудившегося ребенка. Это так странно. Мои родственники не находили в себе желания любить меня. А чужие люди окружили заботой.

День прошел для меня, как в тумане. Я что-то делала. Улыбалась. Участвовала в забавах Рори. Ела праздничный торт.

Но все это время, как будто смотрела на себя со стороны. Как будто сейчас меня две. Одна что-то делает, а другая — смотрит. Такое со мной в последнее время случалось достаточно часто. Всякий раз, когда я нервничала.

Это пугало. Но признаться в таком кому-то было ещё страшнее.

Вдруг я схожу с ума?

Вдруг я не схожу с ума, но все так подумают?

И снова бросят...

На следующий день я, Пол и Полин отправились на слушанье. Рори же осталась с приходящей няней. Нет, она тоже хотела пойти, но ребенку в суде делать нечего. Особенно, если учесть, что за шоу там будет.

Полин, будь ее воля, и меня туда не пустила бы. Но это заседание и решение по нему нужны были, в первую очередь, мне.

Шоу, кстати, не заставило себя ждать. Сторона обвинения... точнее, адвокат истца три часа допрашивал свидетелей и приглашенных экспертов, которые всячески доказывали, что я не могу отвечать за собственные действия, буду опасна для ребенка, которого ношу и нет никого, кто справится с моим воспитанием и воспитанием моего ещё нерожденного сына лучше чем Эрих и Ребекка Стат.

Пол хмурился. Особенно, когда выступали "эксперты". Но старался своего беспокойства не показывать. Я чувствовала его напряжение и это меня нервировало.

Когда же слово предоставили Полу, он с грацией кошки поднялся со своей скамьи вышел на центр зала:

— Уважаемые участники процесса, я хотел бы напомнить второй стороне, что мы собрались здесь сегодня с одной единственной целью: сделать все возможное для того, чтобы защитить Астрид, обеспечить ее спокойствие, счастье и безопасность. А не отстаивать родительские права четы Стат.

— Протестую! — взвизгнул мистер Харт — адвокат моих родителей. — Это ложное противопоставление и эмоциональная манипуляция.

— Отклонено, — спокойно парировала судья. — Мистер Андерсон, продолжайте свою мысль.

— Благодарю. Родительские права, на возвращении которых сейчас настаивают истцы сопряжены с некоторыми обязанностями. И на протяжении всей жизни моей доверительнице, родителями они не исполнялись.

— Протестую! — мистер Харт уже брызгал слюной. — Это гнусные домыслы.

— У меня есть доказательства. И я готов их предоставить.

— Продолжайте, — снова повторила судья. — Протест отклонен.

— В своей "обвинительной" речи мистер Харт несколько раз намекал на то, что миз Стат своим поведением разрушает наши устои, ценности и скрепы, подрывает одну из опор государства — семью. Я не стану спорить с тем, что семья, действительно, является опорой государства. Но Астрид перестала быть частью их семьи много лет назад. Это произошло не по ее вине. Не по ее желанию. А лишь от того, что Эрих и Ребекка Стат пренебрегли своим долгом заботиться о своем ребенке. Когда ей было всего пять лет, Астрид заболела. Заболела из-за того, что ее родители, намеренно проигнорировали рекомендации врачей и отказались от обязательной вакцинации. Вакцинация дала бы ей абсолютный иммунитет от вируса Гейне. За последние сто двадцать лет нет ни одного пациента, который был бы ранее привит, но заболел. Последствием отказа родителями Астрид от вакцинации стала аннулированная медицинская страховка. Ее лечение не оплачивалось страховой компанией. Но не оплачивали его и родители девочки. С пяти до пятнадцати лет Астрид Эрден Стат жила в клинике. Просто, жила. Ее не лечили. Лишь поддерживали жизненные показатели. За все десять лет на ее лечение родители не потратили и кредита. Средства для этого у семьи были. Как и была возможность забрать ребенка домой. Но они предпочли оставить ее в одиночестве бороться со своей болезнью. Навещали ее крайне редко. В журнале посещений пациентов зафиксировано восемнадцать визитов за последние девять лет. Не было подарков на дни рождения. Никаких подарков. Они даже не посылали ей денег на карманные расходы. Ни разу за столько лет. У меня самого есть дочь. И я знаю, что маленькие девочки с радостью покупают подписки на детские каналы, кукол, заколочки и косметику. Биологические родители Астрид не старались утешить свою старшую дочь или как-то ее поддержать. Девочка стала изучать медицинское программирование потому, что понимала: ей неоткуда ждать помощи. Она была вынуждена повзрослеть раньше, чем ее сверстники. И попрошу отметить, что эти люди добровольно отказались от своих родительских прав, подписывая документы миз Стат об эмансипации.

— Что плохого в том, чтобы родители готовы исправить свои ошибки? — тоном искусительницы спросила судья. — Окружили своего ребенка, которому требуется помощь, любовью и заботой. Это понятное желание.

— Это насилие. — сказал Пол твердо. — Ребенок находиться в заведомо уязвимом и беспомощном состоянии. Для того, чтобы любить и заботиться не требуется возвращать право опеки. Но они хотят именно власти над ней. Перед ее побегом из дома отец угрожал моей доверительнице, что отберёт у нее ребёнка и запретит ей с ним встречаться. У нас есть все основания считать: у истцов по отношению к Астрид, корыстные намерения. Вы ведь представляете, сколько может зарабатывать врач ее направленности и способностей? Всего за восемь месяцев самостоятельной врачебной практики она вылечила сто сорок семь пациентов, лечение которых медицинские искины признали нецелесообразным ввиду отсутствия надежды на выздоровление. Это сто сорок семь жизней. Как вы думаете, какой это актив для политика? На нее уже сейчас чуть ли не молятся в хосписах. Потому что она выдирает безнадёжных детей из лап смерти. Среди пациентов ходит новая городская легенда. О том, что существует некая доктор Астрид, которая может вылечить кого угодно. Потому, что она не совсем человек. Теории о ее происхождении ходят разные. От невероятной силы псионика, выращенного в тайной лаборатории до небесного посланника. Но сходятся все эти истории в одном: на рождественский венок нужно писать желание о том, чтобы тебя взялась лечить именно она. То, что делает эта девушка нельзя использовать, как политический актив. Как и нельзя допустить, чтобы кто-то ее сломал.

В последнее время я нырнула в работу с головой. Чтобы не думать. Не думать о том, что я больше не увижу Каи. Не думать о том, что я не смогу стать хорошей матерью его сыну. Не думать о том, что мои родители — монстры.

Половина моих достижений приходится на проживание в семье Андерсонов. А все, что я сделала у них, было следствием зарождения той самой городской легенды. Я, просто, не смогла пройти мимо пяти десятков записок, предназначенных духам рождества.

— Объявляется перерыв на тридцать минут, — бесцветным голосом сказала судья. — После этого я хотела бы побеседовать с миз Стат.

Глава 31

Астрид Эрден Стат

— Все плохо? — спросила я, глядя на Пола.

— Нет.

— Вы почему-то совершенно не можете мне лгать, — говорю ему, сглатывая слезы. — Я к ним не вернусь. Ни за что. Я не могу.

— Астрид, милая, — тут же обняла меня за плечи Полин. — Все будет хорошо. Мы с тобой.

— Астрид, — начал Пол мягко. — Есть две новости. Хорошая и не очень. Хорошая заключается в том, что судья на твоей стороне. Не на стороне твоих биологических родителей, а именно на твоей. Она явно склонна учитывать твои желания и соблюдать твои интересы.

— А плохая?

— Мы вряд ли сможем доказать твою полную дееспособность. Слишком много "доказательств" твоей, скажем так, личностной незрелости они предоставили. Но я знаю, что нам делать. Ты же мне доверяешь?

Я кивнула, а Пол погладил меня по плечу точно так же, как делал это с Рори.

— Тебе ведь спокойно с нами? — Пол улыбнулся. — Просто скажи судье, когда она тебя спросит, что хочешь остаться в нашей семье.

— Но я не могу. У вас своя семья. У вас есть Рори.

— Рори любит тебя. И она всегда мечтала о старшей сестре. Мы тоже любим тебя и сможем оформить ограниченную опеку. Если позволишь нам позаботиться о тебе. Ты сможешь работать, воспитывать своего ребенка. А мы будем тебе помогать. Тебе же понадобится помощь. Маленький ребенок требует много сил и времени.

— Я способна нанять няню. У меня есть деньги.

— Астрид, — голос Пола стал строже. — Мы можем доказать, что между тобой и семейством Стат нет эмоциональной связи. Доказать их халатность в воспитании. Но, к сожалению, у нас нет доказательств жестокого отношения. Они не били тебя. Нет свидетельств психологического насилия. Зато куча свидетелей готовых поручиться о том, что они чудесные родители. Если тебя признают ограниченно дееспособной и нуждающейся в опеке, нам придется доказывать, что они опасны для тебя. Потому что, по нашим законам, первоочередное право опеки предоставляется кровным родственникам. Или иным лицам, с которыми у ребенка сформирована глубокая эмоциональная связь. В суде ты пообещаешь говорить правду. Но никто не сможет поймать тебя на лжи, если ты говоришь о своих чувствах. Тебе нужно лишь сказать, как тебе хорошо с нами, как ты привязана к Рори. Ты же привязана. Если ты попросишь судью предоставить опеку нам с Полин, я больше, чем уверен, она это сделает. Потому что никто в мире не сможет доказать, что мы плохие родители.

— А если они попробуют? Что тогда?

— Тебе не нужно об этом беспокоиться.

— Я не могу не беспокоиться!

— Тише. Прошу. Тебе нельзя нервничать.

— Милый, помолчи минуту, — милым голоскам в котором слышался шёпот снежной бури произнесла Полин. — Астрид, мы понимаем, как сложно тебе сейчас. И я совершенно не хотела бы тебя торопить. Но, боюсь, времени у нас не так уж много. Мы хотим... мы, действительно, хотим, чтобы ты осталась с нами и позволила нам помочь тебе. Рори мечтает о том, чтобы ты осталась. Мы с Полом никогда не простим себе, если отдадим тебя этим монстрам в человеческом обличье. Я не смогу спать по ночам. Ты же не хочешь, чтобы я перестала спать?

— Нет.

— Астрид, солнышко, государству плевать в какой именно семье ты окажешься. Главное, соблюсти формальности и не подрывать их "традиционные ценности". Если у подростка есть кровная семья, которая готова его забрать, его принудительно поместят в эту семью. Потому что считается, что так ребенку будет лучше. А тут стоит вопрос о судьбах двух детей — твоей и твоего сына. Эрих Стат приложил много усилий для того, чтобы у суда появились некоторые сомнения в том, что ты сможешь в полной мере позаботиться о себе и воспитывать своего ребенка. И, в чем-то они правы. На тебя свалилось слишком многое.

— Но я смогу с этим справиться.

— Конечно, милая. Сможешь. Это знаю я. Это знает Пол. А они не знают тебя. А ещё им проще подойти к вопросу формально. Поместить тебя и малыша под опеку взрослых, прикрываясь вашими же интересами. Твой протест они, скорее всего, посчитают эмоциональной незрелостью и ещё сильнее уверятся в том, что эта опека необходима. Но мы можем их переиграть. Если ты сама скажешь, что тебе нужна помощь и поддержка близких. А потом объяснишь, что твоя кровная семья эту поддержку дать тебе не может. Что тебе плохо с ними. Но есть другая семья, с которой ты согласна остаться. Добровольно. Системе проще пойти по пути наименьшего сопротивления и выбрать в качестве опекунов ту семью, на которую укажет сам ребенок. Понимаешь? Но у нас есть ещё один козырь. Я — социальный педагог в школе. Моя профессия — помогать детям, столкнувшимся с трудностями.

Полин ещё раз обняла меня, а потом время отведенное для перерыва закончилось, и мы вернулись в зал заседания.

— Миз Стат, я хотела бы поговорить с вами, — со сдержанной доброжелательностью произнесла судья. — Это не допрос. Просто, беседа. Но я прошу вас быть искренней со мной. Я так понимаю, вы не хотите возвращаться в свою семью. Но почему?

— Эти люди — не моя семья. Я давала им много шансов стать моей семьёй и каждый раз они меня предавали, делали больно.

— Но твоя сестра сказала, что любит тебя и хочет, чтобы ты вернулась.

Да, родители даже Лидию сюда притащили. Ее речь была настолько же трогательной, насколько фальшивой. Но она — ребенок, такая же жертва интересов ее родителей. И тогда я не стала ничего говорить. Не хотелось влезать в эту грязь. Зря, наверное.

— Моей биологической сестре девять лет. Это возраст, когда человек вполне отдает себе отчёт в своих действиях. В этом возрасте я не просто решила стать врачом, чтобы вылечить себя, но и делала большие шаги в этом направлении. Лидия не любит меня. Она меня ненавидит и желает моей смерти. Она за всю свою жизнь не сказала мне доброго слова, зато постоянно твердила, что, если бы я умерла, всем им было бы лучше.

— Она ревновала.

— Все так говорят. Все ее оправдывают. Требуют, чтобы я дала ей ещё один шанс. А я устала слушать ее оскорбления. Устала терпеть. И не хочу, чтобы она что-то подобное начала говорить моему ребенку. Я должна думать не только о себе, но и о сыне. Лидия очень агрессивна. Она несколько раз пыталась ударить меня. Но у нее не получалось. Потому, что я сильнее. А если она решит причинить вред моему ребенку? Тоже, из ревности. Я не могу рисковать.

— А чего бы вы хотели, миз Стат?

— Жить. Работать. Воспитывать сына. И никогда больше не видеть мою биологическую семью. Они не любят меня. Потому что, если бы любили, я жила бы дома. Возможно, вы не знаете, но это было возможно и даже не слишком дорого. Моя мать коллекционирует брендовые сумочки. У нее их, наверное, пара сотен. Стоимости трёх хватило бы это. Или отцу пришлось бы один раз отказаться от поездки на его любимы курорт, куда они летают каждый год. Да, хватило бы и суммы, что Лидия получает на карманные расходы за десять месяцев. У них были эти деньги, но им жалко было тратить их на меня.

— Я протестую, — снова заверещал мистер Харт. — Это домыслы. Миз Стат не может знать всех обстоятельств...

— Я знаю об этом гораздо больше, чем вам бы хотелось. Они несколько раз в год летают отдыхать. Если бы они хотели, чтобы я жила с ними, могли бы отказаться хотя бы от одной такой поездки. Но им не нужна была неизлечимо больная дочь. Они не приехали ни на один мой день рождения. Ни разу за десять лет. А теперь я им зачем-то понадобилась. И это никак не связано с тем, что на рейтинги моего отца положительно влияет то, что он посещает приемы, на которые ни за что не пригласили бы его одного, но согласны терпеть, как моего спутника. С ним разговаривают, пожимают руку, потому что считается, что родители имеют отношение к успехам детей. Нет, он тоже имеет. Своим бездействием этот человек убедил меня в том, что никто не поможет мне, кроме меня. Я, наверное, должна его поблагодарить за это. Но не хочу.