Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-2

Глава 17

На следующий день приехал представитель немецких наблюдателей за военными действиями в Испании. Весь такой фон-барон. С первого взгляда было видно его прибалтийское происхождение. Все прибалты чувствуют себя эдакими маленькими пупками земли. Они считают, что только они являются истинными носителями арийской расы, презирая настоящих ариев, к которым, в частности, относятся русские и другие славяне, включая пруссов.

— Здравствуйте, господин Казен, — поздоровался он со мной по-русски с тем акцентом, который присутствует у них в русском и в немецком языках, — я барон фон Крюгер из немецкой миссии в Испании. Я слушаю вас.

— Фон Казен, — поправил я его. Если уж ты дворянин, то дворянство свое неси с честью, не позволяй никому ронять его или унижать всяким гончарам, у которых профессия заложена в их родовой фамилии, — я хотел послужить фатерланду на полях сражений с коммунизмом.

— А почему бы вам сразу не поехать в Германию и поступить там на службу? — спросил барон.

— Господин барон, что бы вы сказали немцу, который все трудное время пересидел во Франции, а потом приехал и сказал — вот он я, любите меня, давайте мне должность и положение, потому что я немец? Вы бы первый спросили меня — а какие у вас заслуги перед Германией? Никаких. Вот, идите и заслужите себе уважительное отношение со стороны остальных немцев, — ответил я Крюгеру.

— Резонно, — сказал барон, — вы пока будете находиться под стражей. Я вас попрошу сделать подробное жизнеописание, чтобы мы могли оценить вас и найти достойное применение вашим способностям и знаниям. И не забудьте описать тот подвиг, за который вы удостоены ордена Франца-Иосифа.

— Проверка началась, — подумал я, — мне не нужно придумывать липовую легенду, моя легенда моя жизнь. Меня никто не торопит. Пустое славословие я отброшу, напишу так, чтобы компетентным органам было легче отбирать факты, которые требуют проверки, которые легче всего будут проверены и интерес к моей персоне подтвердит, что полковник Миронов свое задание выполнил, а я приступил к выполнению своего постоянного задания.

Я писал почти два дня, отрываясь только для приема пищи. Я был помещен не в тюремную камеру, а в чистенькую комнату и питание было вполне даже сносным. Если кого-то интересует, что я написал в пояснении к истории своей жизни, то я адресую вас к моей первой книге "Комиссарша", где моя жизнь до этого момента изложена достаточно подробно.

Целую неделю я жил взаперти. Каждый день ко мне приходил Крюгер для уточнения тех или иных деталей в моем жизнеописании.

На исходе первой недели моего заключения ко мне заглянул человек с внешностью бухгалтера, роста примерно сто семьдесят сантиметров, спортивная фигура, короткая стрижка "бокс с чубчиком", маленькие, глубоко посаженные глаза, нацеленные в глаза собеседника.

— Это вы Казен? — резко и коротко спросил он.

— Фон Казен, — поправил я его.

— Для меня просто Казен или никак, — коротко сказал он.

— Хорошо, я просто Казен, — согласился я.

— А я просто Мюллер, — сказал он, — не из мельников, а из мусорщиков. Так, что вы можете делать?

— Я могу делать все, что нужно для Рейха, — сказал я.

— А если вам прикажут мыть полы и чистить сапоги офицерам? — спросил он.

— Если нужно для Рейха, то грязной работы не бывает, — так же коротко ответил я.

— И интеллигентность не возмутится? — спросил Мюллер, сверля меня своими ледяными глазками.

— Управляемая интеллигентность не взорвется, — ответил я.

— А по мне, так нужно всех интеллигентов запереть в шахту и эту шахту взорвать, — сказал Мюллер.

— Можно сделать и так, — согласился я, — а затем вырастить новую интеллигенцию.

— Ну-ну, — сказал Мюллер и вышел.

— Кто это? — спросил я у Крюгера.

— Как кто? — удивился он. — Это сам любимчик Гиммлера и Гейдриха, бригадефюрер Гестапо-Мюллер.

— Надо же? — так же искренне удивился я.

Мое удивление, естественно, донеслось до Мюллера и явилось, как мне кажется, одним из элементов моей искренности и надежности в плане того, что я не человек, засланный вражескими разведками.

Если бы я готовился к внедрению, то уж я бы знал, кто такой Мюллер и о его манере разыгрывать этакого простачка, усыпляя бдительность собеседника, чтобы потом нанести разящий удар. И то, что он был заядлым шахматистом и не гнушался посидеть в дежурке, сыграть партейку с дежурным офицером. Его неуверенная вначале игра всегда сбивала с толку партнера, заставляла его расслабиться, как с неопытным игроком, и тут же соперник получал неожиданный мат. Не будь Мюллер в гестапо, его могло бы ожидать неплохое шахматное будущее.

Глава 18

После визита Мюллера мое узилище превратилось в мое жилище. Охрана исчезла. Я оказался в общежитии немецкой миссии. Кто и чем там занимался, не известно и вообще рекомендовалось никуда не совать свой нос, что надо, то мне скажут. Похоже, что меня куда-то уже определили с испытательным сроком.

Местный портной из испанцев подогнал мне серый костюм. Рубашка и туфли были впору. Шелковый темно-синий галстук и светло-коричневая мягкая фетровая шляпа сделали меня похожим на сотрудника любого дипломатического представительства, которые продвигались к Мадриду вслед за наступающими частями генерала Франко.

Сотрудники миссии с любопытством поглядывали на меня, но никто не проявлял инициативы вступить со мной в контакт. Как я понимал, мне тоже не следовало вступать в контакт с ними, чтобы не ставить себя и их в неловкое положение.

Мне определили место в кабинете Крюгера. Первое задание — обобщить сводки с фронтов и подготовить доклад с выводами. Я сидел в кабинете и чувствовал себя пешкой на шахматной доске Мюллера. Мне предоставили свободу и доступ к документам, чтобы я быстрее проявил себя как возможный сотрудник или как возможный агент вражеской разведки. Сводки были военными, с потерями сторон, состоянием материально-технического обеспечения и прочим военными цифрами.

Для военного такие цифры много говорят. Сделай я такие же выводы, как и военный человек, то сразу бы последовал вопрос, откуда у меня такие специальные военные познания? Тут наитием и интуицией не отделаешься. Следовательно, мне нужно найти политическую составляющую, предположить ход развития событий и пути достижения конечного результата.

Военные успехи даются фалангистам нелегко и путем больших потерь как с одной стороны, так и, с другой стороны. По моим математическим подсчетам, потребуется не мене двух лет упорной борьбы, чтобы одержать победу. Кроме того, республиканцев поддерживает мировое общественное движение. Я предложил то, что не сделало руководство Белого движения — сменить политические лозунги франкистов. Землю отдать крестьянам. Созыв Учредительного собрания. Всеобщие выборы в парламент. Национальное примирение. И еще некоторые предложения по контрпропаганде. По поводу моего доклада ничего не сказали. Зато сказали, что я могу свободно передвигаться по городу, и что мне положены деньги за работу.

Мне в городе совершенно ничего не было нужно, это еще один из вариантов моей проверки. Все, что мне нужно, я купил в лавке при миссии.

Зато я с Крюгером стал присутствовать на допросах военнопленных интербригадовцев как переводчик. Когда при мне здоровые фалангисты били пленных, не желавших отвечать на вопросы, я тут же представлял моего отца или полковника Борисова, которых так же на Лубянке бьют чекисты. Но совершенно другие чувства у меня вызвал допрос сбитого русского летчика.

Молодой парень лет двадцати пяти держался на допросе с честью русского офицера. Ничего не поделаешь. Стал офицером, а честь к тебе сама прилипла и ничего ты с нею сделать не можешь. Правда, партия может помочь забыть о всякой чести для борьбы с идейными врагами. На все вопросы летчик отвечал одно по-французски — Je nʼai pas compris la question — я не понял вопроса. Я переводил вопросы на все известные языки, но в ответ слышал только одно — не понимаю вопрос. Крюгер совсем раздухарился. Достал из кармана пистолет, начал махать им перед носом летчика и кричать по-русски, что всех русских свиней нужно расстреливать без суда и следствия...

Летчик схватил пистолет Крюгера за ствол и повернул в сторону его указательного пальца, находящегося в спусковой скобе. Я слышал хруст выламываемого пальца, дикий крик Крюгера, выстрел в Крюгера, выстрел в меня, в одного из охранников, бросившихся на русского. Я просто спасал свою жизнь, то прыгая в сторону, то пригибаясь от выстрела, но я успел схватить русского за руку, и подоспевший охранник помог мне его обезоружить. Пленного увели. Я подошел к Крюгеру, прихрамывая от нестерпимой боли в спине и там, где спина переходит в другой орган.

Прибежавшие санитары стали разрывать на Крюгере одежду и бинтовать его. Вошедший испанский офицер сказал мне, что и я, кажется, ранен.

К этому времени, и я почувствовал сильное жжение в области лопатки и ягодицы. Пуля из пистолета сорвала кожу на лопатке и пронзила мягкие ткани, разорвав на мне пиджак и попортив брюки. Кровь лилась по моей левой ноге, вызывая головокружение и чувство тошноты.

Глава 19

В себя я пришел в больничной палате. Рядом с надрывом храпел Крюгер. Я лежал на животе с острой болью в пояснице. Каждое движение вызывало боль, а поменять положение я не мог. На тумбочке стоял колокольчик, но и до него я не мог добраться. Кое-как я высвободил из-под себя правую руку и стал ею двигать тумбочку. Вошла дежурная медсестра, спросившая по-немецки, как я себя чувствую и не нужно ли мне что. Мне многое было нужно. В частности, повернуться на правый бок, ну, и разное там.

Через несколько дней нахождения в лазарете нас на самолете отправили в Берлин. У Крюгера был сквозное ранение в бок, он вылечивался быстро. Я тоже шел на поправку, испытывая некоторые неудобства при одевании и при вежливых предложениях: немен зи платц.

В Берлине нас встретили как героев. У меня сразу при сравнении нас героями в памяти щелкнула солдатская поговорка еще времен Первой мировой войны: ерой, а у ероя еморрой. Это я про себя. Ранение уж больно неудобное, ни себе посмотреть, ни другим показать.

Указом фюрера германской нации Адольфа Гитлера барон фон Крюгер и фон Казен унд Либенхалле награждены серебряными испанскими крестами. Крест примерно такой же, как и орден за Военные заслуги. Крест ласточкин хвост со свастикой в центральном медальоне и с перекрещенными по центру мечами с германскими орлами на лезвиях и рукоятях мечей. По ордену сразу видно, где был военнослужащий и за какие заслуги получен крест. Мне приказом оберкоммандовермахт было присвоено звание лейтенанта, и мы оба были награждены бронзовыми знаками за ранение. Вроде бы ничего особенного не произошло, а смотри ж ты какие почести. Мне становилось многое понятно о том, почему офицеры так добросовестно исполняют свой долг. Потому что добросовестное исполнение хорошо поощряется.

Еще через несколько дней я был вызван к бригадефюреру Мюллеру.

— Здравствуйте, дорогой Казен, — вежливо приветствовал он меня, — поздравляю вас гражданином и офицером Великой Германии, а также с первым орденом.

— Благодарю вас, господин бригадефюрер, — отчеканил я по-военному.

— Присаживаетесь, господин Казен, — предложил Мюллер, — будет у нас разговор. Первое. Мне нравится ваша смелость. В нашем деле она нужна. Второе. Вы не виляете, что тоже важно в нашей работе, хотя и приходится проявлять гибкость. Ваш аналитический доклад мне понравился. Согласен с многими положениями его, но у нас нет стремления как можно быстрее закончить конфликт в Испании. Пусть воюют. Мы готовы воевать до последнего испанца, шутка. Испания — это полигон, где мы отрабатываем новые элементы тактики, проверяем наше оружие, даем боевой опыт армейским офицерам и нашим сотрудникам. Ваш доклад приобщен к вашему делу. Третье. Мы вас достаточно хорошо проверили, но это не значит, что мы вас не будем проверять и дальше. Мюллер верит только самому себе. За вас уцепится разведка, но вы нужны мне для решения важных вопросов государственной тайной полиции Германии в заграничных вопросах. Я человек ревнивый и могу обидеться, если вы вдруг предпочтете работать в чистой разведке. Они уважают интеллектуалов. Что вы скажете по поводу моего предложения? Я могу вам дать время на раздумья. Вот вам три минуты, как раз принесут кофе.

— Я буду рад служить с вами, господин бригадефюрер, — сказал я, встав со стула.

— Иного ответа от вас я и не ожидал, — сказал мой новый шеф, скрывая чувство торжества. Мюллер всегда сам подбирал сотрудников, которые входили в его окружение, не беря тех, кто превосходил его по уровню образования и опыта. Он всегда любил быть первым. Образование не играло сильно большой роли, потому что у Мюллера было среднее образование, как и у большинства лидеров Третьего рейха. — Вот вам бумага, пишите рапорт на мое имя с просьбой ходатайствовать перед рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером о причислении вас к государственной тайной полиции Германии. Подпись. Число. Пока решаются все вопросы, вы немного отдохнете, долечите свои раны и поедете в центр подготовки СС, где пройдете ускоренный офицерский курс. В отношении вас будут сделаны особые распоряжения, чтобы на тело не наносились знаки о принадлежности к СС. И еще одно напутствие. Купите книгу нашего фюрера Адольфа Гитлера "Майн кампф" и проштудируйте ее как Библию. Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, — я тоже вскинул руку в нацистском приветствии и вышел из кабинета.

Глава 20

Пять месяцев я провел в центре СС. Изучал администрацию Германского государства, структуру национал-социалистической рабочей партии, СС, содержание книги "Майн Кампф", методику борьбы с врагами рейха, основы диверсионной борьбы, политические партии противостоящих стран Англии, Франции, Польши, СССР, Чехословакии, разведывательные органы этих стран, основы агентурно-оперативной работы в окружении и в условиях лагерей военнопленных и тюремных учреждений.

Через две недели после начала учебы мне присвоили специальное звание унтерштурмфюрера СС, что соответствует пехотному лейтенанту, переодели в эсэсовскую форму и поставили на специальное довольствие. По окончании курса мне присвоили специальное звание оберштурмфюрера (оберлейтенанта) СС и на мои черные петлицы с серебряной окантовкой и тремя серебряными звездочками по диагонали добавилась поперечная двойная полоска, вышитая серебряной нитью. Я так понимаю, что это результат моего усердного отношения к изучению программы и учета моего возраста.

Я не обольщался тем, что все складывается так хорошо в моем внедрении в государственную машину Германии. Это все стечение случайностей. Нужно зарекомендовать себя хорошим специалистом, вот тогда можно и будет говорить о том, что я стал настоящим винтиком этой машины.

Еще через несколько дней я докладывал по всей форме о своем прибытии бригадефюреру Мюллеру.

— Расскажите, господин оберштурмфюрер, что такое социализм, — устроил мне проверку шеф.

— Социализм — это учение о том, как следует заботиться об общем благе. Коммунизм — это не социализм. Марксизм — это не социализм. Марксисты украли это понятие и исказили его смысл. Я вырву социализм из рук "социалистов". Социализм — древняя арийская, германская традиция. Адольф Гитлер, — отчеканил я.

— Браво, господин Казен, — улыбнулся Мюллер, — вы далеко пойдете, если не будете забегать вперед своего шефа.

— Так точно, господин бригадефюрер, — отчеканил я. Чему-чему, а четкости доклада в СС-центре уделяли особое внимание, да и мне, как представителю точных наук тоже были по душе краткие и емкие понятия, а не растекание по древу разновариантных мнений по одному и тому же вопросу.

— А сейчас расскажите мне об организации Национал-социалистической немецкой рабочей партии, — сказал Мюллер. — Нам нужно будет вступать в эту партию, если мы храним преданность Рейху и ее фюреру.

— НСДАП, — начал я перечислять, — состоит из партийной канцелярии и личной канцелярии фюрера, тридцати трех партийных областей, подразделений партии: Гитлерюгенд, Национал-социалистический союз преподавателей высшей школы, Национал-социалистический студенческий союз, Национал-социалистический женский союз, Национал-социалистический автомобильный корпус, охранные отряды СС, штурмовые отряды СА. Присоединенные союзы и организации...

— Достаточно, дальше можно и не проверять, — сказал Мюллер, — а когда вы собираетесь подавать заявление о вступлении в партию?

— Сразу после вас, господин бригадефюрер, — ответил я.

— Резонно, — сказал начальник гестапо, — вы далеко пойдете, если не разочаруете меня. Как давно вы не были в Москве? — неожиданно спросил он.

— С первой половины 1918 года, — ответил я.

— И вас не тянуло туда? — спросил Мюллер.

— Человека всегда тянет туда, где он родился, даже если он не принадлежит к большинству населения этой страны, — честно сказал я.

— А не хотели бы вы поехать в Москву? — последовал следующий неожиданный вопрос.

— В лапы к большевикам? — решил я уточнить суть вопроса. — Если это нужно для Рейха, то я, конечно, готов.

— А вот просто так, в гости к кому-нибудь? — Мюллер явно не был удовлетворен моим ответом.

— Знаете, господин бригадефюрер, как это говорят русские — и хочется, и колется, — сказал я, — вроде бы и хочу, а вроде бы и не хочу, потому что ранее родная для меня страна стала уже чужой. В ней сгинул в безвестность мой старший товарищ полковник Борисов, и от моих родителей нет никаких известий. Я бы хотел найти моих родителей и перевезти их в Рейх, чтобы они сами прочувствовали, во что превращается их историческая родина.

— Я вынужден сообщить неприятные для вас известия, — сказал Мюллер, — ваш отец скончался на допросе в НКВД, а следом от сердечного приступа скончалась ваша мать. Нам даже не известно, где они захоронены.

Я молчал. Моя проверка проводилась с помощью агентуры в России. Родителей моих не вернешь, а я по заданию их убийц внедряюсь в антипод НКВД — в ГЕСТАПО — гехайм стаатс полицай — государственную тайную полицию. Поистине, неисповедимы пути Господа нашего.

— Я вас понимаю, — сказал Мюллер, — сейчас идите в подотдел Д3, он занимается иностранцами из враждебных государств, к начальнику отдела гауптштурмфюреру СС и криминальрату Эриху Шредеру. Он введет вас в курс дела. К затронутому мною вопросу мы еще вернемся и, кстати, когда никого нет, можете называть меня шеф. Я старый полицейский и мне это больше нравится.

— Слушаюсь, шеф, — сказал я и вышел.

А Москва в разговоре затронута была не случайно. Только вот к чему?