10. Пряный кофе

Благотворительный вечер должен был состояться уже завтра.

В мае город с высоты птичьего полёта похож на кучу старья, беспорядочно поросшую цветами. Шляпные коробки богатых домов — в лентах лепнины, под блестящей эмалью черепицы. Грязные, наспех сбитые ящики — бедняцкие лачуги. Груды нераспознаваемого хлама, громыхающее нагромождение железа — фабрики и заводы. Блестящие струны рек. Зеркальные извивы Эйвона. Серая короста мостовых.

И флёром поверх всего — шиповник и рябина, сирень, гортензии, розы королевских садов, хризантемы, тюльпаны и ромашки. Что-то вспыхивает и осыпается раньше — яблони, вишни и груши, что-то наполняет воздух благоуханием ближе к лету, как жасмин.

Но самые приторные и густые цветочные ароматы всегда витают над кладбищем.

Я прикрываю глаза и позволяю себе опуститься ниже.

Сегодня хоронят старуху, но одета она, словно юная невеста — вся в белом и розовом, и вокруг — белые и розовые цветы, и даже лилии выглядят не холодными и восковыми, а нежными, воздушными. Вокруг гроба — целая толпа, и женщин, юных девушек и совсем ещё маленьких девочек в ней куда больше, чем мужчин. У каждого из гостей — аккуратный букет. Форменный шарф священника трепещет на ветру — драгоценный шёлк похож на зелёный дым.

— ...скорбим о ней, и помним её, и наследуем делам её...

Людей так много, что я не сразу замечаю среди них леди Милдред. И леди Абигейл рядом с нею, и леди Клампси... И ещё многих-многих, чьи лица кажутся мне знакомыми. Гости смотрят на ту, что лежит в гробу — на старуху-невесту в безупречном белом атласном платье.

Все, кроме Милдред.

Я невольно следую за её взглядом и понимаю, что красивые букеты достались отнюдь не каждому скорбящему, как чудится на первый взгляд. Их пятеро, обделённых — три мальчика, старший из которых может уже считаться юношей, и две девочки. Я медленно опускаюсь на землю за их спинами и позволяю ветру поднести меня ближе.

Теперь видно, что в глазах у старшего из мальчишек — злость, такая горячая, какой её делает только юность и невольное предательство.

"...ушла... Ушла, а как же мы? Этот мерзкий гнус, Мэй, отберёт всё, он уже сказал, чтоб мы убирались. Но она ведь говорила про наследство, может, он лжёт? Лжёт ведь?.. А как же мы с Джилл?"

Двое мальчишек помладше, явно братья, пытаются выглядеть юными джентльменами, однако ногти у них в земле, а глаза — мокрые.

"Леди Нора, леди Нора, ну пожалуйста, ну проснитесь, проснитесь..."

От них веет холодком безнадёжности.

У старшей девочки волосы цвета мёда.

"...я выйду замуж за Джима. Пусть он не уедет. Пусть не забудет. Пусть..."

У самой младшей — рыжие волосы-пружинки, россыпь веснушек на молочно-белой коже да густой запах лилий в душе — и больше ничего.

Она не может поверить.

На какую-то долю мгновения леди Милдред сталкивается с ней взглядом — и, кажется, собирается сделать шаг навстречу, но затем видит меня — и замирает. Лицо её приобретает растерянное выражение. И я пугаюсь тоже, шарахаюсь в сторону, смешиваюсь с зелёным газом священнического шарфа, переступаю по лепесткам цветов у гроба — и падаю в небо. Земля становится невыносимо маленькой, хрупкой, в прекрасном голубом дыму, а вокруг неё — густая чернота.

Небесный свод на ощупь — как мыльная плёнка, влажная и упругая. Я погружаюсь в него, замирая — а затем вновь начинаю падать, ещё быстрей, чем прежде, и уже не вверх, а вниз. Закаты и рассветы — как вспышки света и тьмы, и город подо мною — то чёрный, то зелёный, то ало-золотой, то белый, и туманы поднимаются из долин мерно, точно дышит погребённый под землёю великан. И всё ближе крыши домов, они несутся навстречу, точно брошенные в лицо детские кубики, растут, растут — пока я не проваливаюсь в один из них...

...и не оказываюсь в палате.

Здесь холодно и чисто. Женщины и девочки спят под тонкими шерстяными одеялами. Пахнет болезнью и лилиями.

Леди Милдред стоит у кровати, что под самым окном. Это не слишком удобное место, открытое для сквозняков, занимает совсем ещё юная девушка. Её рыжие волосы-пружинки выглядят иссохшими, обожжёнными, как солома. Веснушки — точно пятна грязи.

— Я должна была сделать это раньше.

Голос у леди Милдред одновременно глубокий и надтреснутый, какой был незадолго до смерти. Меня пробирает холодком. Я зябко кутаюсь в густой запах лилий и застываю в полутени, невидимая.

Девушка молчит. Вокруг неё — чернота, столь густая и плотная, что кажется живой плотью...

...или мёртвой.

— Я дам тебе дом. Ступай со мной.

Девушка трясёт головой и зажимает уши руками.

А лилии вдруг начинают выпирать из вазы; их становится всё больше. Толстые зелёные стебли извиваются на полу, узкие листья вспарывают сероватую пену одеял на кроватях, белые восковые цветы прорастают сквозь женские тела. И через ядовитый, сладкий запах проступают слова:

"Не могу. Ведь я..."

— Я знаю. — Леди Милдред улыбается и накрывает её дрожащую ладонь своей. — Вот только он недооценивает тебя. И нас всех. Пойдём со мной. Есть кое-кто, кому твоя защита и поддержка очень нужны ... Правда, этот кто-то ещё и сам об этом не знает.

У меня за спиной скрипит тяжёлая входная дверь. Рыжая девушка вскидывает голову на звук. Зрачки её расширяются.

От леди Милдред остаётся только улыбка — и свет, который пронизывает всё, от густых зарослей лилий до мрака вокруг рыжей девицы.

— Пойдём со мной.

Рыжая долго глядит на что-то за моей спиной — а затем кивает. Раз, другой, третий... И — крепко сжимает пальцы леди Милдред.

Я оборачиваюсь и вижу нечто очень красивое, тонкое и ломкое — статуэтку изо льда, обещание необоримой силы зимы, холодной и властной.

Нечто уязвимое — пока ещё.

Нечто со взглядом, так похожим на мой.

Благотворительный вечер должен был начаться через час. Однако в кофейню уже прибыли близнецы в компании Фаулера, Паола Мариани с приютскими детьми и Лиамом, Эллис, дядя Рэйвен с Мэтью Рэндаллом и, в довершение ко всему, супруги Клэймор, которые перепутали время.

Сперва я пыталась изолировать опасных гостей друг от друга, чтобы Фаулер — да не допустят этого Небеса! — не наградил меня сомнительным комплиментом в присутствии дяди Рэйвена, Глэдис насмерть не заговорила близнецов, а дядя Рэйвен не запугал бедных сироток грозными взглядами поверх синих очков. Вдобавок ко всему Георг пытался командовать отряжённой ему в помощь миссис Рэй, миссис Рэй — Магдой, Магда — до смерти уставшей Мадлен, Мадлен — чрезмерно бодрой Джейн Астрид и ещё целой компанией временных служанок, нанятых для вечера.

Когда происходящее вокруг меня начало напоминать первозданный хаос вкупе с весенними заседаниями в парламенте, я извинилась, отобрала у Георга недоделанную порцию кофе и уединилась на втором этаже, у окна.

Кофе отдавал мускатным орехом и миндальным ликёром: похоже, эта чашка предназначалась Мэтью.

— Леди Гинни, леди Гинни... А вы в любовь с первого взгляда... Ну, того, верите?

От неожиданности я поперхнулась самым неподобающим леди образом и едва не облила себя кофе.

— Интересный вопрос, сэр Лиам Сайер, — улыбнулась я, растерянно поправляя складки нежно-зелёной юбки. Мальчик стоял рядом со мною, невинно потупив взгляд. Но щёки пылали — поднеси к ним свечу, и она вспыхнет. — И чем же вызвано такое любопытство?

— Ну... — совсем не аристократически понурился он и ковырнул паркет мыском ботинка. — Понимаете, миссис Мариани читала книжку, и я в неё посмотрел, а потом она мне ухо выкрутила, потому что рано мне такое. А потом сегодня тот, который в коричневом и с кислой улыбкой, сказал, что так не бывает, когда эти, двое, которые одинаковые, того, про любовь, когда красивая леди со стёклышками вошла, ну и я, того... Миссис Мариани ведь не будет ухо почём зря выкручивать, да?

На мгновение я призадумалась, заново выстраивая последовательность событий. Итак, Лиам сунул нос в роман Паолы о первой любви, за что и получил нагоняй. Близнецы, встретившись с Глэдис, отвесили ей комплимент в своём стиле, вероятно, нечто вроде "чувства вспыхнули с первого взгляда", а Фаулер сделал циничное замечание. Судя по тому, что ни шумных ссор, ни холодных отповедей я не слышала, дядя Рэйвен и лорд Клэймор в это время были увлечены личной беседой, а Мэтью скромно стоял в стороне и изображал незримую, но всеведущую тень.

А раз Лиам напрочь позабыл имена гостей и правила хорошего тона, вопрос о любви с первого взгляда волновал его очень сильно.

— Сложно сказать, — начала я осторожно, стараясь не разбить детские иллюзии, но одновременно и не создать новых, губительно-романтических. — Глупо было бы отрицать, что порою с первого взгляда на незнакомца нами овладевает множество разных чувств, от глубочайшей необъяснимой симпатии до столь же безосновательной и неодолимой ненависти. Чувства эти могут быть как знаком некоего высшего понимания, предчувствием судьбы, так и бессмысленным самообманом.

Лиам вздохнул так безнадёжно и грустно, что даже моё ледяное сердце затрепетало.

— И как их различить, ну, самообман с дыханием судьбы?

— Время показывает, — улыбнулась я. — А у некоторых счастливцев есть особое чутьё.

— Может, и у меня есть? — воспрянул духом Лиам. — Ну, это самое чутьё. Я же вас, леди Гинни, как увидел — сразу понял, какая вы хорошая. И что когда я взрослый буду, то защищать вас стану, как Эллис! Выучусь на детектива, вот.

Я не выдержала и рассмеялась:

— А что же ты тогда мне крысу подкинул?

— От большой любви, — выкрутился Лиам и виновато на меня посмотрел. — А вы, того, сердитесь?

— Нет, — покачала я головой. И вспомнила вдруг — совершенно некстати — Лайзо с его неудавшимся приворотом. — Но мой тебе совет, если ещё к кому-нибудь почувствуешь искреннюю симпатию — обойдись без крыс. Без любых крыс, не только дохлых.

Он воодушевлённо закивал, и я приготовилась было высказать ещё несколько советов, касающихся уже прямо поведения с Юджинией, когда внизу вдруг послышался грохот; доносился он с кухни и напоминал звук от падения доброго десятка сковород и кастрюль.

Чашка из-под кофе была пуста.

Оправданий, чтобы тихо сидеть на втором этаже, ни во что не вмешиваясь, у меня не осталось; пришлось спускаться.

Жуткий грохот, впрочем, объяснился обыденно: мисс Астрид приказала служанке просушить десертные ложки, а та рассыпала всю коробку с приборами на противень, подготовленный для следующей порции выпечки и уже смазанный маслом. В итоге ложки, вилки и ножи пришлось заново мыть, но, к счастью, нанятые девушки оказались работящими и справились в срок. Правда, мне пришлось взять на себя командование прислугой, и на гостей до самого приёма времени не осталось.

Дважды со мной пытался заговорить дядя Рэйвен; я молитвенно складывала руки и знаком просила его подойти позже. Однажды подошла Паола, чтобы узнать, где Лиам, и я отослала её на второй этаж. Фаулер четырежды заглядывал на кухню и в зал, однако баронету отчаянно не везло. Сперва он столкнулся с дядей Рэйвеном, затем — с более чем недовольным Георгом, на третий раз его окликнули и вернули близнецы, а на четвёртый он едва не сбил с ног приютских детишек и удостоился ядовитого замечания от Паолы.

И впору бы посмеяться над таким невезением, если бы не взгляды Фаулера. В них было нечто настолько несвойственное ему, что у меня кровь леденела в жилах. Словно слепец шёл по узкому карнизу, а я бессердечно наблюдала за этим издалека — и молчала.

За десять шагов до резкого поворота.

За пять шагов.

За шаг.

Но, как бы то ни было, за десять минут до начала благотворительного вечера в зале — жаль, не в кофейне — воцарился идеальный порядок. Отец Александр, Паола и дети заняли место напротив входа, в окружении цветочных гирлянд и букетов. По правую сторону расположились дядя Рэйвен, Мэтью и Клэйморы. По левую — близнецы, ослепительно красивые и изрядно воодушевлённые, и мрачный, как ноябрьский день, Фаулер. Я поставила граммофонную пластинку с необременительно-воздушной мелодией и приготовилась ждать...

Наконец, дверной колокольчик звякнул.

Первыми прибыли, конечно, не благотворители, а те, для кого присутствие на этом вечере было частью работы — Луи ла Рон с юношей в огромных очках, который назвался Джеремией. То, очевидно, был обещанный мне фотограф. За ними последовали те, кто искал развлечений. Сначала — Эрвин Калле, на сей раз в сопровождении не трепетной девицы, а богатой вдовы. Минуту спустя прибыли супруги Вайтберри, едва не столкнувшись в дверях с миссис Скаровски, на ходу перебирающей листы с новыми сонетами. И не успела я поприветствовать старых друзей, как гости начали приезжать один за другим. В какой-то момент в толпе померещилась зефирно-белая шевелюра Клэра, но тут меня окликнула Абигейл. Я отвлеклась, а когда обернулась вновь, то увидела только прелестнейший цветник из дам всех возрастов; вероятно, одну из них, светловолосую коротышку в голубом платье, я и приняла за Клэра.

Предчувствие опасности нахлынуло с новой силой.

— Вы чем-то встревожены, дорогая? — сочувственно поинтересовалась Абигейл, касаясь моего локтя. — Или это наши мальчики вас так утомили своим незрелым поведением?

— О, что вы, Кристиан и Даниэль сегодня держались безупречно, как и подобает Дагвортам, — поспешила я успокоить её. — Просто мне почудился здесь человек, который должен быть в совершенно другом месте.

— Нежелательный гость? — нахмурилась она.

— Отнюдь нет. Это мой дядюшка, сэр Клэр Черри. Он собирался нынче вечером побыть в особняке, потому что почти всю прислугу и гувернантку вдобавок мне пришлось отправить сюда, — пояснила я. — С моими племянниками оставалась только Юджиния, а она сама ещё слишком юна... Впрочем, забудьте. Скажите лучше, что это за семейство поклонников коричневого цвета? — и я указала веером на пару у граммофона.

Мужчина был облачен в кофейного цвета костюм по последней моде. Вытянутое лицо, жгучие тёмные глаза и тоненькие усики навевали мысли об опереточных злодеях, однако сдержанные манеры и умение улыбаться, глядя сквозь собеседника, заставляли предположить в нём человека разумного и безупречно воспитанного. Спутницей его была женщина с одухотворённым лицом монахини в миру, взирающей на несовершенства сего мира со скорбью и надеждой. Тон землисто-зеленоватого платья идеально гармонировал с рыжеватыми волосами, уложенными в аккуратную высокую причёску.

Ни одного из этой пары мне прежде не доводилось встречать.

— А, это виконт Уицлер с супругой, — громким шёпотом сообщила Абигейл и обмахнулась веером. — До замужества леди Уицлер была мисс Фанни Хайнц. Говорят, что по алманской линии у неё родственники через одного — бароны, графы и герцоги, но я сомневаюсь.

— Вид у неё — воплощённой добродетели, — заметила я вскользь.