Дайте стройбату оружие! Общий Рабочий файл

Ложкино да Тупичино, как говорят большие красные командиры, высоты стратегического назначения. Отсюда, до Княжено и Пигулино можно без бинокля смотреть, отсюда из пушек стрелять и огонь орудий корректировать. Нечего там кровь понапрасну лить. Имея здесь пушки да снаряды, можно будет там немцев бить.

— Что ж, эт получается? Мою деревню, мамку, сестрёнку и братишек под немцем оставлять.

— Знаешь, Николай, у меня в той стороне тоже очень близкие люди должны жить, но скажу тебе по секрету, что мы не только о своих близких должны думать, а о том, как Родину меньшей кровью спасти. Давай дальше думать.

Вот восточнее реки Вязьма, от дерени Чащевка, течет по лесу и вдоль леса речушка Бестрень — приток Вязьмы. За ней, в километре южнее, наши позиции можно разместить от Бараново до Жуково, которые будут с севера речушкой Бестрень прикрыты.

А там на горочках полтора десятка деревень и хуторов, полтора десятка высот с прекрасными секторами обстрела. Представляешь как хорошо получится, если наши войска с укреплённых высоток будут огонь вести по немчуре, вязнущей в низинках возле речки Бестрень. Её сходу не переедешь, но есть и хорошие броды, где даже сапог не замочишь. Смотри, вот здесь первый брод, на дороге от Шипулино к Бараново. И брод на дороге к Хмелита за Лавровским лугом. Сам луг сырой и топкий, а вот брод крепкий, каменистый и дорога от него до Лаврово посуху накатана.

Так что, если что нехорошее случится, нельзя в этих местах немца через броды, через Бестрень пускать. Это единственный простой путь с Вяземского большака в наши тылы. Дальше, от Чащевки да от Зяблово опять на север леса да низины с ручьями идут.

Так что думай, как лучше немцев через Бестреньские броды не пустить, а когда надумаешь и сказку былью сделаешь, то можешь назначить в роте старшего за себя, который за порядок ответит, и сбегать на денёк домой. Я тебе увольнительную записку с большой синей печатью из штаба привезу, чтобы тебя по дороге не заарестовали случаем. Рота пусть денёк отдохнёт. Заработала отдых, а затем веди роту в Чащевку. Там в парке старый барский дом должен стоять. Если он свободен от войск, располагайтесь в нём, чтобы на сырой земле простуду не зарабатывать и наглухо перекройте все дороги и тропинки от Вяземского большака до Чащевки так, чтобы комар носа просунуть не смог. Это семь километров. Вам на это семь дней.

Так мы с тобой решим вопрос о естественных рубежах обороны на этом просторе. Этакую хитрую ступенечку перед Ерошинским и Пигулинским безлесьем изобразим. Ничего, что не прямая линия фронта, зато немцы нос разобьют, карабкаясь на нашу ступеньку. Есть у меня ещё одна задумка, но не знаю, останется ли на неё время. Если останется время, то ваша рота ещё одну подлянку для немцев приготовит.

— Какую подлянку?

— Николай, у вас в деревне, в разлив, на малых ручьях и речушках отнерестившихся щук вершами ловили?

— Ловили. За один раз, килограмм по двадцать брали. А однажды, когда батька еще жив был, такое бревнище зубастое попалось, что я один и вытаскивать рыбину их верши испужался. За батяней сбегал, вот мы с ним вершу из воды выволокли, подальше от берега отнесли, чтобы щука в речку не сиганула, Вытряхнули щуку на траву, а она пастью щелкает, хвостом о землю бьёт так, што аж на метр сама вверх подлетает. Еле утихомирили. Потом батяня ее, уже снулую, рукой под жабры ухватил, на спину себе положил и понес. Не поверишь, но голова у щуки вровень с батиной головой торчала, а хвост по земле волокся. Жалко что не вкусная старая щука. Жесткая и безвкусная. Но сейчас бы её мои гаврики за здорово-живёшь умяли бы...

— А как вы вершу ставили?

— Обычно. Две жердины с берега на берег клали. Между ними колья вбивали в дно ручья. Посреди частокола дыра. В ней вершу устанавливали, а по бокам от верши еловые ветви перед частоколом в воду опускали, чтобы воде и рыбе один путь был — в вершу.

— Слушай, Николай, что я предлагаю. Сделать по окрестным ручьям и на Бестрени то же самое, только жерди бревнышками, вкопанными в берег заменить, колья почаще вбивать, один к одному, да повыше концы оставлять. На метр выше воды, а потом перед частоколом еловые ветви, сено старое прошлогоднее, навоз соломистый в воду побросать. Вот и получится плотинка на речке и уровень воды повысится, так же, как перед бобровыми плотинами. Правда у бобров сооружения посерьёзнее. На годы строятся. А нам нужно чтобы они до зимы продержались. Как зальёт вода низинки, так сама и принесёт, добавит плотинкам сухой травы, веток, мусора листьев прошлогодних.

Только делать запруды нужно там, где берега повыше, да места недоступнее и в местах где плотину не вдруг увидишь. Под упавшими деревьями, водой подмытыми, под ивами раскидистыми, за или даже под существующими завалами. Немцы, конечно, их потом обнаружат, но сходу ни на машинах, ни на мотоциклах не переедут, а если от поднявшейся воды берега раскиснут, да непроезжими станут — совсем хорошо будет.

После завершения работ, карту со всеми отметками доставишь в штаб. Кстати, Вы случаем пистолетика вместе с картой в самолёте не находили.

— Находили. Два пистолета и пулемёт, и пять бомб больших — в рост человека.

— Николай, будь другом, подари мне один, а то у тебя пулемёт под рукой и сотня архаровцев, которым сам чёрт не страшен. А я один по тылам мотаюсь. Вдруг на диверсантов нарвусь. Не постреляю гадов, так хоть сам застрелюсь, чтобы наших с тобой оборонительных секретов под пытками не выдать.

— Держи.

— Спасибо! Спасибо, братан! Выручил. Удружил! Погоди. Что ты там про бомбы говорил?

— Пять бомб не разорвавшихся в самолёте лежат.

— Ну если они при паденни не взорвались, значит на боевой взвод не поставлены. Вот что Николай, пока я буду ездить за твоей бумагой с синей печатью, ты попроси в деревне лошадку на денёк да привези те бомбы сюда. Сделай пару плотов, так чтобы по паре бомб выдерживали и не тонули. А я привезу несколько шашек толовых со взрывателями и шнуром огнепроводным. Мы твои бомбы на Шипулинском и на Лавровском бродах грохнем, чтобы там — на месте бродов бучила бездонные получились!

Заодно и рыбки, глушенной взрывами, насобираем, Ушицу сварганим.

А пятую бомбу прибереги. Вдруг когда работать будет, обнаружите ещё какой брод, мне не известный.

Ну всё, Николай, за ударный труд — спасибо. Отчаливаю. Вот только съем пару картошечек печёных, горяченьких, прямо из костра и отчалю. Далеко от гарнизона вы ушли. Мой Черкес ещё в стадии выздоровления. Нельзя ему пока вторую космическую скорость включать. Пораньше бы мне вернуться. Доложить обо всём старшим товарищам, про взрывчатку договориться и документик для тебя выправить.

Когда Виктор доехал до штабной палатки, в темноте нарвал охапку сухой травы для Черкеса и вошел в палатку, то первое и единственное, что бросилось ему в глаза это был чернявенький, довольный Боря Шнейдерман, прихлёбывающий из консервной банки горячий чай.

— Ты чего здесь восседаешь?

— Я теперь вроде как главный бухгалтер, ответил Боря радостно улыбаясь и своевременно пряча за радостной улыбкой улыбку самодовольства.

— Поздравляю с очередным всплытием. Запомни, мы здесь почти на войне. Если что, удавлю без предупреждения.

Виктор вышел из палатки, бросил между ног прилёгшего коня влажную от конского пота телогрейку и, прижавшись спиной к большому тёплому животу Черкеса, заснул как ребёнок, свернувшись калачиком. Крепко заснул, да быстро проснулся. Видимо не до сна ему ...

3.6. Былое и думы

Многонационален советский стройбат. Собраны там представители всех национальностей, составляющих новую историческую общность "Советский народ". И хотя воины войсковой части номер 63581 давно поняли, что глупо метелить друг друга смертным боем только из-за национального признака, превращая казарменное бытие в непрекращающийся ад на земле, что проще жить по законам дедовщины, когда каждому, по ходу службы, доведётся и лиха хлебнуть и побарствовать, тем не менее, порой конфликты на национальной почве были неизбежны.

Обычно, в массовых драках стояли плечом к плечу русские, украинцы, белорусы, прибалты, казахстанские немцы и (куда ж от них денешься) евреи. Не очень-то и заморачивалось казарменное население кто еврей, кто не еврей. Если еврей с Украины — то он больше украинец, если из Москвы — почти русский. Ливесоны, Кауфманы и Барановские оценивались не по фамилии и последствиям обрезания, а по тому, какими были товарищами. Исходя из вышеизложенного, еврейский национальный вопрос в среде стройбата практически отсутствовал.

Но однажды в составе команды молодого пополнения из приволжского города "Куйбышев" в часть прибыл истинный еврей Боря Шнейдерман. Об этом говорили его фамилия, говор, исключающий в словах букву "Р", типичный нос с горбинкой, смуглость лица, невысокий рост, черные волосы, профессия музыканта и, главное, непреодолимая тяга к улучшению личной жизни.

Естественно, по началу, никто не обратил внимания на первые семь признаков принадлежности к "богоизбранному" народу, потому, что в стройбате "и не таких видали", а восьмой признак проявиться не успел.

То, что ещё во время прохождения карантина, Шнейдерман попал в состав духового оркестра части и что вместо того, чтобы по вечерам вместе со всеми скоблить солдатский туалет, драить полы в казарме или просто делать на радость дедам упражнение "упал — отжался", сослуживцы восприняли с пониманием. Ибо, не каждого бог талантом наградил, а пройтись утром по плацу, перед работой, строевым шагом под красивые, бередящие душу, звуки белогвардейского марша "Тоска по Родине" гораздо приятнее, чем толпой, похожей на стадо, плестись на стройку.

Поэтому и деды и командиры сквозь пальцы смотрели на то, что вместо того, чтобы познавать тяготы и лишения армейской жизни, салабон Шнейдерман с ужина и до окончания вечерней проверки просиживал в клубе осваивая, вместо своего привычного контрабаса, привезённого из дома, самый огромный инструмент духового оркестра — бас. Тем более, что по утрам он вместе со всеми был вынужден идти на стройплощадку шпаклевкой шпаклевать и краской мазать стены объекта.

Однако, вскоре после присяги, заботливые Борины родственники подключили все родственные и не родственные связи дружного еврейского народа и от имени руководителя оркестра Министерства Обороны Союза Советских Социалистических Республик прислали на адрес командира воинской части письмо с просьбой откомандировать военного строителя, рядового Бориса Моисеевича Шнейдермана для прохождения дальнейшей службы в город Москву.

О том, чем руководствовался в принятии решения комбат Авсеенко, не известно.

Возможно, он позвонил руководителю оркестра и услышал от того, что оркестр не нуждается в рядовом Шнейдермане, а письмо написано под нажимом не знакомого с Борисом, но очень известного певца Иосифа Кабзона.

Возможно, комбат принял окончательное решение, потому, что даже Олег Соколов — родной племянник маршала авиации в его части рядовым служит.

Возможно, военный прокурор, расследовавший одно из прогрешений подполковника Авсеенко и вынесший решение "Отменить приказ о присвоении очередного звания ПОЛКОВНИК подполковнику Авсеенко", был евреем.

Не известно. Только комбат Шнейдермана в Москву не отправил, хотя поблажку сделал. Посадили Борю в штаб, в бухгалтерию на должность калькуляторщика и вменили ему в обязанности рассчитывать меню для солдатской столовой. Вник новый калькуляторщик в суть вопроса и пошли в столовую Борины, утвержденные НачПродом меню, а на продовольственный склад — ордера на выдачу продуктов для солдатской столовой.

Поскольку Шнейдерман, до призыва в армию, играл в ресторанном оркестре, то понимал толк во вкусной, здоровой пище и не любил ни перловую кашу с конскими хвостами, ни кирзуху (пшеничную кашу) со свиным жиром, ни кошачий корм (вареную рыбу путассу). Недельные меню солдатской столовой запестрело любимой Бориной гречневой кашей с тушенкой, пловом по-узбекски, скумбрией жареной на масле и фруктовым киселём вместо жиденького чая. Не учел Борис того, что солдат не барин и кормить его положено так, чтобы он мог выполнить то, что ему приказывают, а на остальное, чтобы сил у солдата не хватало. В общем, по итогам месяца оказалось, что воинская часть израсходовала денежных средств на питание личного состава в два раза больше запланированной суммы.

Согласно народной мудрости, гласящей, что "если в одном месте что-то прибавилось, то в другом обязательно должно убавиться", денежные средства для питания части на два следующих месяца были урезаны на пятьдесят процентов и целых два месяца полтысячи воинов стройбата хлебали пустые щи из квашеной капусты, на второе — давились варёной квашеной капустой, а по воскресеньям получали салатик из квашеной капусты с неимоверным количеством речного песка, скрипящего на зубах.

НачПрод получил от комбата нагоняй за халатное отношение к контролю расходования денежных средств, а Боря облачился в рабочую одежду и поплёлся на стройплощадку шпаклевкой шпаклевать да краской мазать стены объекта и думать о том, как дальше жить.

Надумал. Увидев, что в клубе части полным ходом идёт ремонт и монтируется прожекторное освещение сцены, Шнейдерман со знанием дела стал убеждать замполита части майора Смирнова, отвечающего за работу клуба, что прожектора нужно сделать цветными, а для этого необходим дефицитный цапун-лак. Убедил и отправился в недельную командировку, домой, в далёкий город Куйбышев, Отдохнул Боря дома в кругу родных и привёз цапун-лак, который без проблем можно было взять и рядом с частью — в гарнизонном доме культуры или в областном доме офицеров. А ещё привёз воин из дома три бутылки двенадцатилетнего армянского коньяка в подарок "лейтенанту" Мевшему, за что получил на объекте должность инструментальщика, а в приложение к должности — тёплое помещение инструменталки и обязанность утром выдавать под роспись пару электрических дрелей и циклёвальную машинку, а вечером принимать их обратно. Лепота недолго длилась.

Однажды зимней ночью слушали воины стройбата вражескую антисоветскую пропагандистскую радиостанцию "Голос Америки", стараясь понять, что же творится с нашими десантниками в воюющем Афганистане, Радио и телевидение Советского Союза в те дни вешали, что Советская армия введена в Афган, чтобы строить дороги, школы и лечить от хворей бедных больных крестьян. Но стройбат в это уже не верил, потому, что из Афганистана возвращались первые дембеля с боевыми наградами на дембельких кителях и их — пьяных дембелей, кровью заслуживших свои ордена и медали, не задерживали военные патрули на московских вокзалах...

После выпуска новостей, представил заокеанский диктор радиослушателям гостя студии — Владимира Шнейдермана.

Настало утро. Подошел Юрик Мартынов к Боре Шнейдерману.

— У тебя ещё в семье есть братья?

— Есть старший брат.

— Как его зовут?

— Володя.

— Где он сейчас живет?

— Не знаю ...

Когда-то в начале службы подкатывал к Юрию Мартынову начальник особого отдела капитан Азаренков с предложением делиться интересной информацией про обстановку в воинской части. Как порядочный человек, в течение целого года, Юрий ни чем не помог особисту. А в этот раз доложил, что на особосекретном строящемся объекте трудится и познает важную военную тайну рядовой Шнейдерман, имеющий за границей родственника, вращающегося в осином гнезде врагов советского государства. И эта тайна может стать достоянием Центрального Разведывательного Управления США в случае, если Борис использует её как разменную монету для бегства со своей Родины в страну благополучия и загнивающего, в течение семидесяти лет, капитализма.