Аренсбуржцы, вместе со сведёнными на берег морскими пехотинцами, приданными им в усиление, квартировали в Рундале, который находился западнее Бауска на десяток с небольшим километров. Солдаты расположились в замке семейства барона фон Гротхуса и в селении, что окружало это строение, более походившее на укреплённую казарму с невысокой башенкой. Поначалу местные жители отнеслись к появлению эзельцев более чем настороженно, многие так и вовсе похватав детей и пожитки, бросились в лес, стоявший стеной вокруг поселения и на берегах Ислицы — речушки, разделявшей Рундале. Однако вскоре, увидев, что чужаки не занимаются привычным для них грабежом и насилием, поддались увещеваниям барона Кристофа Вильгельма фон Гротхуса, вернувшись в свои дома. Командовавший полком Сергей Бекасов предложил барону пригласить волостного старосту, чтобы договориться с ним о приобретении продовольствия для солдат и лошадей обоза. Кристоф тут же отправил в селение юношу с заданием, и вскоре у ворот замка появились несколько крестьян в грубой мешковатой одежде, в одинаковых чепчиках из толского сукна, с опаской взиравших на расположившихся тут солдат. Эзельцы, разбившись на компании, громко разговаривали, шутили, то и дело взрываясь хохотом от очередной выдумки товарища, многие чистили оружие и починяли одежду, подставляя лицо тёплому весеннему солнцу. Наконец, дождавшись дозволения войти, крестьяне, сбившись в кучку и исподлобья посматривая на солдат, пересекли изрытый конскими копытами двор замка, застилаемый сейчас соломой. Видя, что их господина обступили чужаки, они вновь оробели и только после того, как сам барон выкрикнул:
— Эй, Карлис! Да подойди же, болван! Поторопись!
Крестьянин, одетый едва ли получше остальных, приблизился к барону, и с ним заговорил один из офицеров. Поначалу Карлис не мог уразуметь, чего от него хотят, и, после того как офицер повысил голос, вжал голову в плечи и с мольбой посмотрел на барона. Староста понимал, что от него требуется еда для солдат и корм для лошадей чужаков, но что ещё ему пытаются втолковать?
Бекасов, не выдержав, подвинул в сторону немца — полкового каптенармуса и, зажав в пальцах пару солидов курляндской чеканки, приблизил их к носу Карлиса:
— Не понимаешь, значит?! — строгим голосом проговорил Сергей. — А теперь?
Староста, нахмурившись было, тут же просветлел лицом, жадно посмотрев на монеты и быстро-быстро закивал.
— То-то, — проговорил Сергей и, похлопав каптенармуса по плечу, сказал с улыбкой:
— Давай, Юрген, договаривайся о подённой оплате. А то, пока обоза из Бауска дождёмся, оголодаем.
— Герр Бекасов, — вновь окликнул полковника барон Гротхус, — позвольте пригласить вас на семейный обед! — и, сделав рукою пригласительный жест, Кристоф чуть посторонился и с дружеским благожеланием добавил:
— Прошу, я провожу вас!
Жилище барона представляло собой мрачную постройку с тёмными разводами на стенах, однако внутри было тепло и даже уютно, но весьма душно и неприятно пахло пылью, будто бы работал негодный кондиционер. Обстановка комнат показывала своим весьма небогатым убранством то, что фон Гротхусы были небогаты и лучшие годы семейства давно минули. К слову, Кристоф успел похвастаться Бекасову, что его давний предок Отто фон Гротхус был когда-то посланником Ливонского ордена в Москве.
— А вообще, наш род происходит из Вестфалии, — проговорил барон, пропуская Сергея в светлое помещение, где был накрыт стол. — А ваш, герр Бекасов, откуда, позволите ли узнать?
— Мурманск, — тут же ответил сегодняшний эзелец и, подумав, добавил:
— Из Колы...
Тут Кристоф принялся знакомить гостя с членами своей семьи. Сначала с простуженно кашляющим отцом, лысый череп, выдающийся нос с горбинкой и длинная худая шея которого делали его похожим на грифа. С женой, на впалых щеках которой горел нездоровый румянец и с дочерью — милой девушкой лет двадцати, а также с двумя подростками-близнецами, в глазах который читался неподдельный интерес к новому для них человеку. Отец графа задал Сергею несколько вопросов — кто его господин, женат ли гость да какова его вера.
— Царь наш Вячеславом Соколом зовётся, законной жены нету, а веры держусь православной, — скороговоркой ответил "грифу" Бекасов, едва заметно улыбаясь.
За время, проведённое на Балтике, Сергей, как и многие ангарцы, научился довольно сносно говорить на немецком, что было просто необходимо для понимания своих подчинённых и местных жителей. Быть может, это было в ущерб языку русскому — поэтому Паскевич, прибыв на Эзель и сменив на должности воеводы Белова, одним из первых дел наметил расширение использования на острове русского языка, фактически закрепив обязательное двуязычие в делопроизводстве и управлении.
— Кола? — наконец, сев за стол, барон повторил новое для него слово и картинно покачал головой. — Не слышал. Это где?
— Далеко отсюда, — хмыкнув, махнул рукой Бекасов. — На севере.
— Там же и царь Сокол обитает? — держа в руке резной кубок, в который слуга наливал из кувшина вино, спросил барон.
— Нет, царь Сокол правит в Сибири — это далеко на восток, рядом с Китайским царством.
Близнецы, услышав эти слова, быстро переглянулись и снова неотрывно принялись смотреть на гостя.
— Говорят, на Эзеле у дворян отнимают поместья? — снова заговорил старик.
— Это нелепые слухи, барон, — чуть отстранившись, чтобы дать слуге поставить на стол запечённого гуся, отвечал Бекасов. — Имения выкупают, в основном у шведов, которые покидают остров, или у тех, кто не имеет достаточно средств для их содержания и желает продать землю.
— И что дальше происходит с беднягами — они скитаются без своего угла? — не унимался старый барон, позабыв о еде.
— Почему они должны скитаться? — искренне удивился Сергей. — Дворяне поступают на службу, получая жильё в городе или предместье. Им платят приличное жалованье, которого хватает для...
— А на земли дворян вы селите разный нищий сброд, привезённый из Померании или Лусатии, — выставив перед собой длинный узловатый палец, прохрипел Вильгельм, сжав другой кулак. — Это попрание наших устоев, это преступление!
Уронив кусочек гусиной грудки, жена Кристофа закатила глаза, близнецы испуганно втянули головы в плечи, а дочь барона Катарина разом побледнела, мельком посмотрев на старика.
— Отец! Серж наш гость! — нахмурившись, проговорил Кристоф.
— Герр Вильгельм, — с долей снисхождения произнёс Бекасов. — Для преступления необходимы потерпевшие, а их нет. Кстати, в моём полку состоит на службе капитан Гойнинген — вы могли бы пообщаться с ним. По-моему, его род также происходит из Вестфалии. Он сейчас квартирует в селении — можете узнать от него, как ему и его семье живётся в Аренсбурге, в его новом доме.
Сказав это, полковник улыбнулся и, подмигнув близнецам, принялся за гуся. Казалось, старый барон угомонился — далее он лишь изредка спрашивал Бекасова о Сибири, когда Сергей рассказывал о ней по просьбе Кристофа. После обеда Гротхус, отпустив слугу, решил сам проводить уставшего гостя до выделенной ему комнаты, дабы тот немного поспал после дороги. Неспешно меряя шагами коридоры дома, Кристоф заговорил с Сергеем:
— Не держите зла на отца — он живёт прошлым, вспоминая старые порядки. А как он ругает герцога! О, это невозможно слушать! Бедняга Якоб... — фыркнул барон и спешно добавил:
— Но я-то понимаю заслуги Кеттлера! Он сделал очень многое для Курляндии, гораздо больше, чем владетельные господа, которым хотелось бы разодрать её на уделы хоть под польской короной, под шведской или русской.
— А вы не такой, Кристоф? — Бекасов остановился перед широкой лестницей, ведущей в его комнату, кинув взгляд в мутное окошко в стене, и внимательно посмотрел на барона.
— Я практически разорён, полковник, — простодушно отвечал собеседник. — И, думаю, недалёк тот день, когда я буду наниматься на службу к герцогу, чтобы получать от него скудное жалованье.
Помедлив немного, Кристоф вдруг спохватился:
— Не смею вас более задерживать! Отдыхайте, полковник!
Кивнув барону, Бекасов прошёл внутрь сумрачного помещения, скрипя старыми половицами. Снял китель и сапоги, ослабил ремень.
— Боже мой, что же так душно? — пробормотал он, утирая выступивший на лбу пот.
Взгляд его упал на небольшое оконце, единственное в комнате. Однако решётчатые ставни не поддавались — похоже, их никогда не открывали со времён постройки этого дома. Наконец, справившись со ставнями, Бекасов с удовлетворением вдохнул свежего воздуха, с ветром ворвавшегося внутрь. Выглянув во двор, Сергей увидал старого барона — Вильгельм фон Гротхус, обняв за плечи обоих внуков, вместе с ними наблюдал за тем, как прибывшие с дозора эзельские мушкетёры спешиваются и передают поводья ухаживавшим за лошадьми подросткам.
* * *
В начале мая шведы начали перевозить войска в свои сильно уменьшившиеся со времени замирения в Европе владения в Померании. Датчане взирали на эти приготовления с благожеланием. Фредерик даже ответил согласием на просьбу королевы Кристины о займе на сумму более четырёх миллионов ригсдалеров, заложившей при этом Копенгагену не только восточный Мекленбург, но и Новую Швецию* в придачу. По мнению же датского монарха, теперь он сможет влиять на выбор наследника королевы. А оное непременно будет и совсем скоро, были убеждены в Розенборге**.
А вот Никита Романов всё ещё осторожничал — царь не желал раньше времени ссориться со шведами, сначала требовалось закрепить успехи русского оружия в польско-литовских пределах. Что было не так просто — воеводы Хворостинин и Бутурлин, взявши Борисов и Менск, уже месяц топтались у Вильны. Для помощи северной армии царь приказал выдвигаться из Пскова семитысячному войску Ивана Хованского, прикрывавшего границу со шведской Эстляндией. Кроме того, из Великих Лук под Вильну был отправлен сформированный из поместной конницы пятисотенный отряд рейтар, под началом полковника Венедикта Змеева.
Войско любимца царя, князя Черкасского, действовало куда решительнее — захватив сходу Туров и войдя в сдавшийся после недельной осады Пинск, Яков Куденетович в сражении под Кобриным разбил войско гетмана литовского Януша Радзивилла, захватив при этом множество пленных, в числе которых находился и сам гетман, позже с почётом отправленный в Москву. Дорога на Брест для русской армии была открыта. Южная армия князя Трубецкого так же, как и северная, поначалу праздновала успехи — после небольших столкновений войска захватили Брацлав, Бар и Батог, после недельной осады сдался на милость победителей Каменец. Кроме того, несколько отрядов европейских наёмников, недовольных отсутствием жалования, перешли на русскую сторону, присоединившись к армии Алексея Никитича Трубецкого. Не принимая полевого сражения, тающая армия Чарнецкого и Потоцкого вынужденно уходила на запад, теснимая русскими полками и постоянно терзаемая кавалерией и конной артиллерией Трубецкого, умело взаимодействовавшими между собой. В одной из арьергардных стычек с русскими гусарами у городка Бучач смертельное ранение от близкого разрыва гаубичной бомбы получил брацлавский воевода и генерал Подолии Пётр Потоцкий, скончавшийся под Львовым несколько дней спустя. А вскоре, в конце апреля, и сам Львов оказался в осаде армии Алексея Трубецкого, которая по мере продвижения на запад увеличилась в численности едва ли не на треть.
Князь Черкасский между тем существенно проредил войско берестейского воеводы Мельхиора Савицкого, было решившего помешать ему обложить осадой Брест, а Хворостинин тем временем дожимал Вильну, ведя переговоры о почётной для поляков сдаче города. Воевода князь Хворостинин спешил — государь находился в Смоленске, ожидая падения Вильны с тем, чтобы торжественно въехать в город, объявить его владением Руси и официально принять титул Великого князя Литовского.
Более того, крымский хан Ислям Герай, встревоженный нападениями запорожцев и донских казаков на кочевья ногайцев, а также ввиду постоянно усиливающегося войска боярина Никиты Одоевского, стоящего под Киевом, задержал нападение на Русь, о коем он договаривался с посланниками польского короля. А когда хану стало известно и о том, что шляхи, ведущие на Русь, надёжно перекрыты стрельцами и поместной конницей, а в крепостицах и городках русских достаточно пушек и пороха, Ислям Гераю пришлось, изменив полякам, слать воеводам грамоты о том, что он де и не желал исполнять просьбы короля и готов помогать государю русскому в борьбе против Речи Посполитой.
*Шведская колония на берегах реки Делавэр на территории современных североамериканских штатов Делавэр, Нью-Джерси и Пенсильвания.
**Резиденция датских королей.
Ангарск, май 1653.
Замечательный день! Тепло и солнечно с самого утра, не мешает даже прохладный и порывистый ветер с Ангары, шумящий в ярко-зелёных кронах берёз. К обеду площадь перед главной пристанью стала заполняться людьми — ждали пароход с важными гостями. Вскоре он появился — сначала стал виден дым над берегом за излучиной реки, а потом и показалось и само судно, постепенно вырастая в размерах. То был 'Ермак' — лучший из кораблей Ангарской флотилии, гордость ангарских и железногорских инженеров, рабочих и техников. Корабль был построен двухпалубным, на нём установлены улучшенные, более мощные машины, а помещения для пассажиров и команды отличались повышенный комфортом. "Ермак", разрезая носом водную гладь, шёл по ней уверенно и степенно, олицетворяя собой достижения научно-технологического сообщества людей, создавших на прежде диких берегах сибирской реки свою державу, задав ей свои приоритеты развития, свои законы и мораль, своё общественное устройство.
— Внимание, к первому причалу прибывает пароход 'Ермак'! — незадолго до длинного свистящего гудка разнёсшегося по-над рекой, раздался голос из установленного у здания речного порта репродуктора, одного из четырёх в Ангарске, который успел сообщить о скорой швартовке корабля. 'Ермак' приветствовали орудийными залпами, развёрнутыми знамёнами, оркестром и почётным караулом кремлёвской роты охраны, набранной из дауров. Среди официальной группы встречающих находились глава архивной службы Руси Сибирской Владимир Кабаржицкий, и начальник ангарского гарнизона Пётр Карпинский, и ректор Ангарского государственного университета профессор Радек, и прочие первоангарцы. Собрались поглазеть на встречу гостей и жители, в том числе и школьники, для которых это стало неплохим развлечением после занятий. В числе первоклашек был и Владимир Романов, за которым присматривал Павел Грауль, часто находившийся рядом с Марией Милославской.
Пароход, на корме которого развевалось и хлопало на ветру бело-зелёное полотнище, пришедший из Селенгинска, привёз на своём борту начальника Сунгарийского края, воеводу Игоря Матусевича — крайне редкого гостя в Ангарске. Дело, побудившее его приехать лично, было весьма важным для будущего всей сибирской державы. Вместе с Игорем и его людьми с парохода на причал сошли гости из Пекина — чиновники императорского двора и группа европейцев в маньчжурских одеждах — иезуиты. Присутствие их в составе цинского посольства не вызвало удивления, хотя ещё недавно — в последние годы правления князя Доргоня, регента при малолетнем императоре Фулине, казалось, на европейцев начались гонения. Но в самый разгар войны с остатками империи Мин и отрядами мятежных крестьян Доргонь внезапно скончался. Вместо умного политика, талантливого полководца и волевой личности на троне оказался неопытный юноша-император, находящийся под влиянием высших чиновников. В результате поступательное движение цинских армий на запад и юг Китая приостановилось, и вскоре им пришлось уже обороняться от численно превосходящих их армий Южного Китая. Войска империи Цин, терпя одно поражение за другим, отступали на север, теряя провинцию за провинцией. Кроме того, то и дело вспыхивали мятежи на оккупированных ими землях, стало сложно доверять тем китайцам, которые ранее объявляли о своей лояльности Цин.
