Старик с обочины

Откосы красовались перед нами, а я стоял, растерянно глядя вперёд. Ровное пространство было покрыто тяжелой, жирной пылью вперемешку с обкатанной матовой галькой. Над пылью проблескивали легкомысленные звёздочки и искорки. За ровной площадкой смутно виднелись в мутно-оранжевом тумане редкие неподвижные деревья, а за ними уже ничего различалось. Сухо запершило в горле. Амазонка чих-нула.

-Будь здорова. -пожелал я -Автомат не урони. Идём, что ли?

"Идём" — было громко сказано. Фактически мне уже приходи-лось тащить раненую на себе. Пыль издавала под подошвами крахмаль-ный хруст. Я рискнул идти там только потому, что площадку пересека-ли цепочки из отпечатков кабаньих копыт. Свиньям можно, а почему нам заказано? Почему заказано, понял слишком поздно, когда мы добрели до середины. Кабаны с мудрой отвагой проносились по пло-щадке галопом, но мы-то едва тащились. Неведомые силы успели за это время накопить необходимое раздражение против нагло топчущих ано-малию хамов и шарахнуть их от души.

Искорки толстели, превращались в бледные желтоватые огоньки. Успею, надо успеть, подумал я. Вот уже много лет, когда приходила мысль о смерти, она не вызывала у меня ни страха, ни огорчения. Но теперь вдруг до безумия захотелось уцелеть.

Наверное, сработал доставшийся от первобытных предков жи-вотный инстинкт: я бросил амазонку в пыль и упал на неё сверху, рас-пластался, стараясь закрыть собой. Крепко зажал ладонями лицо: всё, что угодно, только не глаза! Толстенная ветвистая молния метнулась прямо над головой. Смог еще подумать, что барабанные перепонки лопнут от громового раската, успел почувствовать, как меня обсыпали тысячей тысяч невидимых раскалённых добела угольков. Потом адский, словно вырвавшийся из доменной печи, огненный вихрь сорвал меня, поднял, отнёс на пару метров в сторону и заботливо протер угольями оставшиеся неповрежденными части тела. Последнее, что я услышал — разрывы патронов в магазине автомата и обойме "Форта".

Из записной книжки Старика

Гриль. Аномальное образование диаметром 8-12 метров, накапливающее нечто похожее на статическое электричество, но точная природа явления не изу-чена. Так что возможно, к "настоящему" земному электричеству фактор поражения имеет весьма косвенное отношение. В других Зонах таких аномалий не выявлено, а в Хамской их наблюдали только со стены на довольно значительном расстоянии. Потревоженная аномалия "раскачивается" довольно долго, так что на большой скорости её вполне можно проскочить. Зато потом на её пятачке взрываются де-сятки мини-молний, при этом поражение для любого живого существа, не успевшего прижаться к земле, почти всегда смертельно. После этого образуется вихрь блед-ного огня, несколько раз хаотически пробегающий по площадке. Характерной осо-бенностью гриля является довольно толстый слой мельчайшей тяжёлой пыли, маслянистой на ощупь и иногда скатывающейся в мохнатые шары размером с фут-больный мяч. Ночью аномалия легко обнаруживается любыми видами детекторов или с помощью бросания мелких предметов. Образует три вида "штук": поросячьи хоботки, сопли чёрта и духовитые свистульки.

Продолжение рассказа Старика

Что было потом — помню плохо. Воспоминания вроде отснятой фотопленки, которую еще раз сунули в фотоаппарат и отщёлкали зано-во. Предыдущие и последующие кадры наслоились друг на друга и только с невероятным напряжением удаётся хоть что-то распознать. Откровенные кошмары и очевидный бред перемежаются с такой неве-роятной явью, что не удаётся их различить. Самым лучшим было бы забыть всё и навсегда. Но забыть не получается. Впрочем, как и вспом-нить.

Кадр первый.

Я, одетый в простые холщовые рубаху и штаны, стою в коридоре диковинного сооружения. Строители его, кажется, не имели никакого понятия о кривизне и декоре. Идеально параллельные чистые серые стены из чего-то среднего между графитом и алюминием. Тёмно-серый пол, для босых ног ни холодный, ни теплый. Коридор ведёт куда-то вниз с идеальным небольшим уклоном. Я знаю, что надо идти туда. Хо-тя... куда же еще-то? За поворотом открывается выход в огромнейшее помещение, уставленное параллелепипедами самых разнообразных размеров и оттенков серого цвета. В противоположных стенах слева и справа от меня имеют место несколько дверей.

Едва я успеваю осмотреться и понять, что смотреть, в общем-то не на что, как справа на черном фоне стены внезапно возникает он. Ро-сту в нём — все пятнадцать метров. Может, даже больше. Правая нога — чудовищная, с бугристой мускулатурой, покрытая грубой, заросшей редкой и жесткой шерстью кожей и заканчивающаяся бочковидным ко-пытом. Левая — механическая, с переплетением зудящих цилиндров, клацающих клапанов, пульсирующих трубочек. Левая ручища с устра-шающей когтистой трехпалой лапой. Вместо правой — протез-автомат. Огромная грудь, чудовищные плечи и шея. И — в невероятном контрасте со всем описанным — вполне человеческая (если не считать невероятных размеров и стальных бараньих рогов на висках) голова.

Мне не страшно, скорее любопытно. Я готов к чему-то подобно-му.

Он следует в центр зала, гудя и пощёлкивая своими механизма-ми, усаживается на нагромождение самых больших параллелепипедов. Я запоздало успеваю понять, что они и сложены-то как раз в форме неуклюжего не то кресла, не то трона.

-Начнем. -объявляет он гулко, но внятно.

-Вы бог? -задаю я идиотский вопрос. Очевидно, он слышал его миллиарды раз, потому что совершенно равнодушно отвечает:

-Забудь нелепые выдумки: "бог", "дьявол".

-Но как же тогда...

-Можешь называть меня Ваша Честь.

-Как судью?

-Я и есть Судья. И сейчас вызываю свидетелей обвинения.

Двери в левой стене растворяются и начинают выходить (вхо-дить?) люди, звери.

-При жизни ты многим причинил боль. -поясняет Судья. -Пришло время подвести итоги. Все обиженные тобой — здесь. Тысяча восемьсот девяносто шесть человек и шестьдесят пять животных. Никто из них не имел возможности уклониться от вызова и свидетельствования против тебя, даже если бы захотел этого.

-Суд неправый. -криво ухмыляюсь я. -Больше всего я чувствую себя виноватым перед мамой. Столько нужного не сделал, столько главного не сказал. Уж ей точно место в первом ряду. А её нет.

-Растолковываю. -монотонно гудит Судья. — Никто не мог укло-ниться от вызова и свидетельствования против тебя, кроме матери, даже если бы вина твоя перед ней была действительной и большой. Для ма-терей делается единственное исключение. И, как правило, они им поль-зуются.

-Гуманист вы, Ваша Честь! -с язвительной угодливостью говорю я.

-Оскорбление Судьи не считается проступком и не отягощает общей вины. -бесстрастно сообщает Судья. -Имеет ли подсудимый, возражения против присутствия кого-либо из вызванных?

-Но я вообще многих не знаю!

-Обиды, нанесенные ненамеренно, равно как причинённые с намерением, но впоследствии забытые обидчиком, рассматриваются на общих основаниях. Готов ли ты оправдываться?

В этот момент я вижу смотрящие на меня печальные карие соба-чьи глаза... Поворачиваюсь к Судье и качаю головой:

— Отказываюсь от оправданий, Ваша Честь. Теперь мне всё ясно. То, о чём здесь будут свидетельствовать — будет правдой. Я признаю свою вину в полной мере. Даже если бы я не помнил чего-то или не знал об этом.

-Вот как? -Судья чуть склоняется с кресла в мою сторону. Меха-нические протезы жужжат. -Это любопытно. И...?

-Могу ли я просить о чём-либо?

-Несомненно. Хотя это вовсе не означает, что просьба будет удовлетворена.

-Я хотел бы попросить, чтобы наказание, определённое мне, бы-ло многократно увеличено. А еще лучше, позвольте мне самому опре-делить кару для себя. Поверьте, страшнее муки никому не придумать...

Судья опускает голову на грудь. Настаёт такая тишина, что едва слышный звонок над одной из дверей в правой стене раскатывается громом.

-Что? -блеснул рогами Судья. -Свидетель защиты? Обычно та-ковые, даже если отыскиваются, не допускаются к рассмотрению дела. Но, однако, кто там такой настойчивый?

Дверь тает, из тёмного проёма скачками выносится пёстрая кош-ка. Она пулей пролетает расстояние до кресла Судьи, становится между ним и мной, выгибает спину и храбро шипит на Судью, микроскопиче-ски крохотная перед ним.

-Ах даже так?! -Судья на пяток секунд задумывается и изрекает. -Это весомый аргумент. Что ж, ввиду вновь открывшихся обстоятель-ств, слушание дела откладывается. На неопределённое время... Мо-жешь быть свободен... пока...

Кадр второй.

Попробуй не очнуться, когда тебя, напоминающего прожарен-ную котлету, выволакивают на жёсткую траву. Как амазонка исхитри-лась это сотворить, до сих пор не понимаю. Но тогда в первую очередь подумал: не как, а зачем она это сделала? "Каждый — сам за себя"...

-Автомат взорвался... -прохрипел я, -Теперь даже не застрелить-ся...И в мертвяки вряд ли воскресну... Скорее всего, найдут меня каба-ны по шашлычному запаху, сожрут и будет вместо Старика столько-то килограммов свиного дерьма... Ты вот что, подруга, давай-ка двигай от меня подальше, глядишь и уцелеешь.

Амазонка молча смотрела мимо меня. Взъерошенные, грязные волосы, измазанное копотью и кровью лицо со следами старых и новых ушибов, руки, покрытые коркой потрескавшейся грязи. Мадонна Зо-ны...Впрочем, себя-то со стороны не видно... рыло, верно, ещё то... Снова забытье...

Кадр третий.

Невообразимо многоцветные и яркие картинки воспоминаний, наслаиваясь друг на друга, появлялись в горящем мозгу, перевертывали друг друга, загораживали друг друга, перепутывались друг с другом. Бегу в школу по залитой утренним светом улице маленького южного городка на берегу Чёрного моря. Иду в университет по сухому серому снегу Хамска. Отбиваю строевой шаг на плацу учебной войсковой части под Владивостоком. И всё одновременно. Ну, а на самом деле ползу по грилю, одной из самых редких аномалий Зоны. Все вокруг раскалено докрасна, горло от дикой жары превратилось в шершавую чугунную трубу. Мне плохо, я устал, бешено терзает боль по всему телу, похоже, что клочьями отваливается обугленная, полопавшаяся кожа. Мне каза-лось, что сквозь палящую мглу, окутывающую рассудок, уже не про-биться, что не будет больше покоя, чистой прохладной воды.

Кадр четвёртый.

Укол. Больно. Вижу всё чётко и контрастно. Из темноты прояви-лась амазонка. Из-за плеча выглядывает ствол винтовки. Склонилась надо мной, убирает шприц. Уже чисто умытая. Странно, ни одной сса-дины на лице. И когда-то успела переодеться в заношенный, но чистый строительный комбинезон. Амазонка раздваивается. Потом их стано-вится трое, четверо. И все они совершенно одинаковы, даже неотличи-мы. Бред, это бред, Старик, и ничего больше... Только отчего так жжёт, в бреду не должна чувствоваться боль... Сейчас женщин уже не то шесть, не то семь. Они что-то делают, возятся с жердями. Потом осто-рожно берут меня, укладывают на жерди, поднимают, несут. Впереди на таких же импровизированных носилках переносят еще кого-то в брезен-товой одежде с распоротой и окровавленной правой штаниной... Бред... Проваливаюсь в желанное тёмное бесчувствие, в котором каждый тол-чок, каждое качание не доставляют страданий...

Кадр пятый.

Мутный пыльный мир вытанцовывал передо мной, и всё увиден-ное оставляло полынный вкус во рту, и всё они вызывало отвращение и раздражение. И никак не хватало сил сотворить какой-нибудь добрый, тихий и светлый мираж. А если и проявлялись чьи-то желанные лица, то сразу же их оттесняли в жуткую глубь полыхающего гриля осточертев-шие телевизионные хари, рожи, рыла, морды... Всё, вот уже нет ни лиц, ни рыл, только кружатся хороводом дипломы, удостоверения, справки. Короткопалая мохнатая рука пересчитывает деньги, листает страницы порнушного журнала. Кто-то включил невидимое радио и вопли короля попсы бензопилой врезались в мой бедный истерзанный мозг. И настой-чивый неразборчивый шепот Шамана стремится пробиться из-за шумо-вой завесы. Не хочу умирать... но ведь тогда всё это закончится, да? А может быть... Нет-нет... Не хочу... Я же сам пришёл сюда! Куда?

Кадр шестой.

Блаженная прохлада! Лежу голый на спине в воде у самого бере-га, кто-то льёт воду на лицо. Сначала, не глядя, пытаюсь поймать струйки воды иссохшимся ртом, потом делаю неимоверное усилие и разлепляю веки. Ну вот, я и умер. Только мне по распределению пола-галось бы в ад... Или за последние муки всё же прописан рай ? Ибо это точно рай! Крохотное, диаметром метров в тридцать мелкое озерцо. Изумрудно-искрящаяся вода. По берегу густо стоят живописные ивы с длинными висящими ветвями. Легкая дымка желтоватого банного тума-на. Но почему я, атеист, угодил в мусульманский рай? В воде вижу двух женщин без одежды. Правда, на гурий из Корана они мало похожи: крепкие, закалённые нагрузками тела, а вон у той розовеет нехилый шрам на плече. Ба! Да это же моя партнёрша по побегу из Лукьяновки, только в двух экземплярах. Значит, я не в раю, а в сумасшедшем доме? И всё мне привиделось: майор Махдиев, Боров, Стрелок, гриль? Третий экземпляр амазонки придерживает мне затылок, чтобы я не захлебнулся и безжалостно моет щеки. Осторожнее! На них, верно, ни клочка кожи не осталось, голые челюсти торчат. Вода напоминает газированную ми-нералку, пузырьки с шипением ползут по коже. Какое наслаждение! И даже не удивляюсь, когда мне бесцеремонно поворачивают голову набок и я вижу рядом еще одну амазонку. Какие, аллах акбар, мелочи, право — гурией больше, гурией меньше ... Она лежит в той же позе, что и я, причём в должном состоянии: с простреленной ногой и покрытым ссадинами лицом.

А интересная всё-таки вещь — шизофрения, успеваю подумать я перед тем, как блаженно отключиться.

Продолжение рассказа Старика

Любопытно, что когда пришёл в себя, то сразу понял: всё, бред позади, очнулся окончательно. Рядом сопели, гулко хрюкали и с чавка-ньем глотали. Со стонами и кряхтеньем сел. Тело заметно ныло, кожа побаливала, но вполне можно было терпеть.

Поблизости устроилась на водопой кабанья семья. Родители и пара полосатых поросят пили с максимально возможными для свиней приличиями. Мать и дети не отвлекались, а матёрый щетинистый батя косился на меня злобным маленьким глазом. Вот попьют и решат мною закусить, в панике решил я. Но свиньи закончили процедуру и трусцой удалились, обдав меня крепким запахом. Спасибо, разумеется, что не тронули, но откуда такой необъяснимый гуманизм? Или тут зверство-вать не разрешается? "Водяное перемирие"?

Рядом лежали мои лохмотья. С трудом влез в них. Сапоги натя-гивал несколько минут. За это время успел подвести первичные итоги. Гриль лишил меня кожи, волос и зубов и собирался лишить жизни. Не вышло. На нас, как можно предположить, вышли подруги спасённой мною амазонки. В виде благодарности, успели доставить меня в практи-чески безнадёжном состоянии до чудо-озера. Омыли в целебной водице, в результате чего я оказался пятнистым как леопард, лысым, словно ко-лено, красавцем с впалыми губами. Однако же (и это главное) — живым! Более того, после всех передряг, чувствую себя вполне сносно и на справку об инвалидности не претендую. Невзирая, наперекор и вопреки.