— Пойдем... — согласилась она. Ей нужно было переварить и осознать то, что произошло. Требовалось время. Потому что жуткие мысли, обильным потоком хлынувшие ей в голову, совершенно выбивали из колеи. И если раньше она просто пожимала плечами, отмечая странности свекра и свекрови, то теперь еще и сын вдруг стал себя очень странно вести себя...

Они шли по коридору. Юми семенила чуть сзади с потерянным видом, а Саша двигался уверенными шагами вперед. 'Как Петр...' — отмечала про себя Юми совершенно рефлекторно. Походку свекра она узнала бы всегда. Так никто не ходил. Мощно, энергично, уверенно. А Александр, не обращая на странные взгляды матери, уверенно пер вперед. Благо, что память подростка услужливо подсказывала, где располагались покои отца, так что заблудиться он не боялся.

Закрытая дверь, из-за которой буквально тянуло тягостной атмосферой.

Угрюмые, уставшие лица гвардейцев.

Уверенные, твердые шаги также, по слухам, умирающего наследника, вызвали у них удивление. Да и вообще...

— Николай, не кисни, — усмехнувшись произнес подросток, глянув на лицо командира поста, которое отдавало смесью сочного лимона, пополам с зубной болью.

— Так как же не киснуть, Ваше Императорское Высочество? — Удивился он, отметив, впрочем, странность. Саша никогда к нему так не обращался. — Вон какие дела делаются. Печаль, да и только. Хорошо хоть вы в себя пришли.

— Печаль была бы там, под Гродно, если бы гранаты кончились. А это — дело житейское. Все мы смертны. Так ведь? Или тебя так пугает эта косая стерва, своим лысым черепом?

— Я... — опешил бравый офицер, прошедший с Петром через все наиболее значительные баталии.

— Прорвемся! — Сверкнул глазами, произнес Александр и кивнул на дверь.

Офицер, взбодрившийся и оживший, сурово глянул на бойцов караула и те спешно ринулись открывать дверь перед наследником престола. И Саша, не медля, решительно шагнул вперед.

Небольшой 'предбанник'.

Легкая занавеска ажурной работы.

Зал. Большой и просторный. А у центральной части дальней стены обширная кровать, на которой, тяжело и отрывисто дыша, лежал бледный как полотно Император. Практически синюшный. Даже на вид казалось, что он, скорее оживший труп, чем все еще умирающий человек.

Внутри полно народа.

На твердые и уверенные шаги Цесаревича все обернулись.

Александр остановился у входа в комнату и оглядел всех присутствующих своим жестким, немигающим взглядом. Непонятно почему, но первая же мысль, которая возникла у него при виде этой гоп-компании, была подобной тезису милиционера из знаменитой комедии Гайдара: 'Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы, кто хочет сегодня поработать?'

Одного за другим Саша 'взвешивал, оценивал и выносил приговор'. Пожалуй, только старики прошли его проверку, даже взбодрившись от давно забытого взгляда. Старая закалка дала о себе знать.

Последним его взгляд остановился на Вдовствующей Императрице. На Анне.

О да! Она была бесподобна!

Несмотря на многие годы, что давили чудовищным грузом на ее плечи, она смогла не только сохранить стройность и изящность фигуры, но и относительно неплохую свежесть лица. Да, было видно, что она далеко не так юна, как хотелось бы. Но Вдовствующая Императрица была божественна. Особенно ее глаза, завораживающие красивые и совершенно безжалостные, словно сама Бездна.

Едва сдержав улыбку и, совершенно лишние слова, Александр максимально вежливо кивнул своей бабушке и уверенно двинулся к постели отца. Слыша где-то на грани восприятия едва заметный шепот окружающих.

Он сел на постель, взял за руку и заглянул в глаза Императору. Тот вздрогнул и, проморгавшись, сфокусировал свой затуманенный взгляд на сыне. Как оказалось, все это время он был в полудреме на гране забытья, ни на что ни обращая внимание. Он умирал и понимал это. Отчего был придавлен ужасом, словно мешками с песком. Ведь одно дело в бою погибнуть, а другое дело вот так... медленно утекать, будучи не в состоянии ничего с этим поделать.

— Ты боишься? — Спросил Александр, заглядывая отцу в глаза.

— Да, — тихим, дрогнувшим голосом произнес тот. А за спиной послышалась новая волна сдавленного шепота.

— Смерть — это только начало, — произнес Саша, отчего у Вдовствующей Императрицы в руках сломался веер, огласив хрустом всю комнату. Ну, не совсем сломался. Она его переломила, чрезвычайно удивившись. Ведь эти слова ни она, ни ее сын никогда никому не передавали. Боялись их. Не понимали.

Но не она одна потеряла самообладание.

Взгляд Императора прояснился, и он ошарашено уставился на сына. Сына ли? Ведь ему глаза в глаза смотрел его отец... с лицом сына.

— Я сыграю, пап. Тебе станет легче, — произнес Саша и, не дожидаясь ответа, встав, направился к пылившемуся в углу роялю. Сын сохранил любимую игрушку отца, но явно не играл. Да и вообще, знаменитую композицию, что была личным гимном Петра, после тех трагических событий 1715 года никто больше никогда не исполнял. Почему? Бог весть. Как позже пояснила Анна — боялись. Все. И она тоже. Поэтому Саша совершенно точно не мог ее слышать никогда, а записей нот не делали, ведь кроме Петра ее никто не решался исполнять.

Саша подошел к роялю. Провел пальцем по деревянной крышке старого друга и решительно ее откинул. Выдвинул стул. Сел. И начал вступительный проигрыш композиции, от которой у 'старой гвардии' глаза предательски забегали, коленки подкосились и обильно выступил пот. И хорошо, что только пот. А потом запел своим юным голосом слова, уже подзабытые многими из тех, что их слышал прежде.

Зачем так поступал Александр? Сложно сказать. Просто интуитивное озарение, совершенно не характерное для него. Однако он твердо знал — так нужно.

Когда-то давно, в древней глуши,

Среди ярких звёзд и вечерней тиши

Стоял человек и мечты возводил:

Себя среди звёзд он вообразил.

И тихо проговорил:

И может быть ветер сильнее меня,

А звёзды хранят мудрость столетий,

Может быть кровь холоднее огня,

Спокойствие льда царит на планете... Но!

Я вижу, как горы падут на равнины

Под тяжестью силы ручного труда

И где жаркий зной, там стоять будут льдины,

А там, где пустыня — прольётся вода.

Раз и навсегда!

По прихоти ума!

Сильнее сжимались смерти тиски:

Люди — фигуры игральной доски —

Забава богов, но кто воевал,

Тот смерти оковы с себя гневно сорвал

И с дерзостью сказал:

И может быть ветер сильнее меня,

А звёзды хранят мудрость столетий,

Может быть кровь холоднее огня,

Спокойствие льда царит на планете... Но!

На лицах богов воцарилось смятенье,

И то, что творилось на этот раз...

Никто не мог скрыть своего удивленья,

Как пешка не выполняла приказ.

Среди разгневанных лиц

Боги падали ниц!

И может быть ветер сильнее меня,

А звёзды хранят мудрость столетий,

Может быть кровь холоднее огня,

Спокойствие льда царит на планете... Но!

Я вижу, как звёзды, падая градом,

Открыли нам хитросплетенье миров,

Небесная гладь приветствует взглядом

Эпоху бессмертия наших сынов.

Космических даров.

Людей — богов?..

Нажав последнюю клавишу, Саша выдержал небольшую паузу и развернулся прямо на стульчике, благо тот вращался. Все придворные, собравшиеся возле умирающего Императора, были удивлены до крайности. Вот буквально рухнул на колени грузный и весьма немолодой Франсуа Овен. Как он только дожил до этих лет? За ним последовал Меньшиков и другие. Даже молодежь, которая никогда не слышала этой композиции, но догадалась.

Александр взглянул на своего отца. Он был мертв. Лицо его было спокойно, так что, казалось, будто он спит. Только небольшая струйка крови в уголке рта говорила о неладном.

— Император умер, — спокойно сказал Цесаревич.

— Да здравствует Император! — Воскликнул Меньшиков, который, несмотря на изрядные годы, умудрился сохранить недюжинную прыть. Его охотно поддержали все остальные за исключением... Вдовствующей Императрицы. Она тоже была мертва, прямо сидя в кресле и смотря прямо перед собой остекленевшим взглядом. А на губах ее играла блаженная улыбка. Она все поняла...

В тоже время где-то на просторах огромной Империи резко и громко вдохнула юная девочка, что лежала при смерти. Ее родители уже отчаялись и молча сидели рядом. Без слез, ибо они давно кончились. Их единственная дочь была красавицей, каких поискать. И уже даже в этом, невеликом возрасте было понятно, что с годами она расцветет и станет подлинным шедевром. Они просто сидели и ждали, когда можно будет обмыть ее тело и похоронить, смирившись со смертью. Но тут произошло чудо. Она не только очнулась, но и встала, будто бы и не лежала при смерти несколько дней подряд. Прошлась по комнате с удивлением рассматривая ее и ощупывая. Ее лицо было полно задумчивости, а на губах блуждала едва заметная улыбка.

Послесловие

Двести лет спустя — 1935 год

Петр вышел на балкон своего административного комплекса и вдохнул свежий воздух полной грудью. Какая это была по счету жизнь? Он уже не помнил. Иная и десяти лет не продлевалась...

Перед его взором небоскребы упирались в облака огромными колоннами. А внизу, между ними и обширными парками, неслись густые потоки электромобилей.... На него смотрел город будущего. Такой, каким он его представлял себе в далеких мечтах еще в первой своей жизни, в детском доме.

Он повернулся и взглянул на свою обворожительную Анну, что вальяжно расположилась на изящном диване. Вся такая сексуальная и аппетитная. Адонай держал свое слово — его боевая подруга исправно перерождалась вслед за ним. Она каждый раз оказываясь безумно красивой, здоровой и рыжей. А вот все остальное варьировалось в таком широком диапазоне, что и не пересказать. Петр даже и помыслить не мог, что такие сочетания вообще возможны. Например, вот это чудо, что с нежной улыбкой смотрело на него, этнически являлась чистокровной эфиопкой, с кожей нежно-шоколадного цвета, ярко-янтарными глазами и от природы насыщенно-рыжими волосами. Странное сочетание, но Петру так нравилось, что иной раз он ловил себя на том, что просто любуется, наслаждаясь созерцанием. И не только созерцанием.

В общем, Архитектор показал себя изрядным затейником. Но иного ждать от существа его величины и не приходилось....

Сегодня они в узком кругу праздновали знаменательное событие. После десяти лет напряженного труда им, наконец, удалось запустить большую орбитальную станцию. Можно даже сказать — огромную. В ней планировалось только на постоянной основе держать экипаж в полсотни бойцов.

Станция 'Мир' стала второй, после почти двух десятилетий эксплуатации небольшой 'Зари'. Причем, важно отметить тот факт, что новый космический комплекс развертывали на базе старой, приращивая модули. Мало того, это было запланировано изначально. А в будущем, когда удастся решить ряд важнейших задач, Петр собирался развернуть на дальней орбите огромный комплекс 'Вавилон', который станет первым серьезным форпостом человечества в космосе. Там на постоянной основе только проживать должны будут две тысячи человек! Кроме того, именно он станет первым настоящим космопортом человечества, откуда полетят пилотируемые корабли во все уголки Солнечной системы.

По сравнению с тем миром, где Петр родился изначально, эта сборка реальности отличалась кардинально.

Мировой войны не было. Мало того — с середины XVIII в Европе вообще войны прекратились, уйдя на периферию. И это дало потрясающий результат. Ведь практически все эти годы Российская Империя находилась под умелым управлением фактически одного и того же человека.

И мир стал другим. До неузнаваемости.

Память Петра заботливо подсказывала ему кривые московские улочки середины тридцатых, мужчин в картузах, да вежливых бойцов с малиновыми петлицами. А сейчас? Уровень второй половины XXI века. А по отдельным технологиям удалось шагнуть и гораздо дальше, поскольку против Императора консервативные и ретроградные лобби не работали.

О чем вообще можно говорить, если к середине XVIII века по шоссированным дорогам Евразии побежали серийные легковые и грузовые автомобили? Воздух наполнился дирижаблями и самолетами. А Мировой океан стали бороздить, в том числе и подводные лодки. Еще довольно примитивные, но все же.

Но самые главные бонусы общество получилось отнюдь не в сфере передовых технологий. Дело в том, что созданное Петром еще при первой жизни экономическое пространство Таможенного союза к концу XVIII века превратилось во что-то безумно похожее на Конфедерацию. С единым центром управления и бюджетом. А также полным отсутствием каких-либо внутренних границ и таможен — от Мадрида до Токио. То есть, произошел качественный переход от экономического единства к политическому и административному, который к середине XIX века завершился утверждением единой Евразийской Империи — России.

Что это дало? Мир. Тот самый, о котором столько говорил Столыпин. Только речь шла не о двадцати годах, а о фактически двух столетиях, в течение которых всем этим пространством управлял преимущественно один очень неглупый человек. Перерождающийся раз за разом. Да и ресурсы объединились в разы большие.

Экономический рост получился настолько мощный, что только одна Евразия в 1935 году производила товаров и услуг больше, чем весь мир в начале XXI века в прошлой реальности. Притом, что структура получившегося ВВП была намного более здоровой. А ведь еще оставались Африка, Австралия и обе Америки, которые так и не смогли обрести самостоятельности. Петр просто не дал расцвести бутонам сепаратизма. Ведь 'национально-освободительные' и прочие повстанческие движения в нашей с вами, дорогой читатель, реальности, традиционно финансировались за счет государства-конкурента, а в построенном Петром мире таких попросту не осталось. И очень быстро.

Так что, в мае 1912 года вся планета торжественно и официально была объединена под властью единого административного, политического и экономического центра — Москвы. А человеческая цивилизация перешла от эмбрионального развития к следующей стадии своего существования — выходу за пределы колыбели. Родам, то есть. Прямо в космос.

Что требовалось для полноценного выхода в космос?

Прежде всего, две вещи:

Во-первых, технологии. И над этим вопросом очень плотно работали. Благо, что научно-исследовательская деятельность, вне банального 'освоения бюджета' на ресурсах всего человечества получилась совершенно невероятной. Практически запредельной. Особенно если этот инструментарий сравнивать с лучшими суверенными уровнями образца XXI века из его прошлой жизни. Именно по этой причине в 1935 году в мире уже в полную силу функционировали двенадцать термоядерных электростанций, а опыты по новому типу двигателей для космических кораблей вышли на стадию прототипа. Речь идет о так называемом термоядерном реактивном двигателе. И это только маленький аспект. Хватало и других, также недурно продвинувшихся.