Армагеддон. Беглецы

— А вы не сомневайтесь, Александр Иванович. В совете три голоса как минимум будет за то, чтобы выделить отцу Павлу временное помещение под храм, — Петелину повернулся и на миг ему почудилось, что в голосе Чепанова звучала едкая насмешка, — А как людей обустроим, так и настоящий храм воздвигнем обязательно.

Уже в который раз в совете сталкивались две точки зрения. Одна, которую проводил Александр, и та, за которой стоял Чепанов. Открытых столкновений не было, но явно пока и градус напряжения постепенно возрастал.

Александр посмотрел на попа. Тот смотрел на него, а Петелин дивился тому, какое у него в этот момент одухотворенное лицо.

— У вас все? — сухо осведомился Петелин и демонстративно поправил бумагу с описью. Дескать занят очень, — Мы подумаем в совете, и я оповещу вас о решении.

— Нет, Александр Иванович — не все, надо бы вам знать, — прогудел поп, — что происхождением я из нагайбаков (этнорелигиозная группа татар, православных по вероисповеданию), из казаков. С детства обучен дедом шашке, потом в секции исторического фехтования занимался боевой шпагой. Могу научить владению холодным оружием людей. Лишним, думаю, это не будет.

— Черт! — вырвалось у Александра, но отец Павел перебил его:

— Не поминайте нечистого не к месту, Александр Иванович, — мягко посоветовал священник, трагически вздохнул и трижды размашисто перекрестился, — Прости, Господи, за грех осуждения. Но здесь и так места странные, нечистые, не знающие Христа.

— Да... — Петелин в последний момент удержался от повторной божбы, — то, что вы можете быть тренером, это интересно.

— Служба наша такая... людям помогать, — развел руками священник, в глазах плескалось смирение и лукавая надежда. Неожиданно из-под черной рясы, словно кролик из шляпы фокусника, возникла увесистая фляжка. Отец Павел оглянулся, беспокойно скользнув взглядом по Чепанову, затем по Петелину. Лицо исказилось в мольбе. — Коньячок вот... хороший, довоенный еще. Может, по капле за знакомство, да за то, что так складно все вышло?

Петелин на миг замялся и Чепанов ответил первым:

— Благодарю, отец Павел, но дел невпроворот, да и утро только. И вам не советую — разве можно с утра?

— А что ж тут пить-то? — искренне изумился отец Павел, устремив взгляд на Чепанова, а затем на свою пузатую фляжку, — Между прочим, первое чудо, что Христос сотворил, — превратил воды в вино. На свадьбе, к слову.

— Но у нас не свадьба!

Отец Павел тяжко вздохнул и с видимым сожалением спрятал фляжку обратно в недра своей необъятной рясы.

Когда священник ушел, Александр заварил чая, подсластил, купленным у кривичей янтарным медом и минут десять размышлял.

Храм — лишние расходы, но необходимо учитывать расклады в совете. Как минимум, за поддержанное Чепановым предложение выступит Деревянко — не большинство, конечно, но кто еще будет 'за'? Черт его знает. С другой стороны, обижать отказом священника, который мог бы стать незаменимым тренером по владению холодным оружием, не хотелось. Так и не придя к определенному решению, он отодвинул кружку на край стола и придвинул поближе листок с описью, тем самым отвлекаясь от ненужных, высоких мыслей...

* * *

Солнце, пронзая лучами изумрудный полог листвы, сотканный кронами лесных великанов, высвечивало каждый стебелек травы, каждую росинку, дрожащую хрустальным шариком на резных листьях папоротника. На опушке стоит строй молодых парней, не старше двадцати пяти. Их плечи расправлены, спины прямые, а взгляды устремлены вдаль, туда, где горизонт сливается с небом.

— Здравствуйте сынки, — пророкотал отец Павел, шагнув из тени деревьев и строй разразился смешками, заулыбался.

— Можете звать меня отец Павел. Я буду учить вас шпажному бою, — и отец Павел улыбнулся, обнажив крепкие, желтоватые зубы в ответ. Совет колонии решил организовать взвод спецназа, нацеленного на охрану и проведение спецопераций. Там же, с участием отца Павла в качестве эксперта, долго бились над вопросом: что станет холодным оружием спецназа? Казацкая шашка или боевая шпага? Отец Павел утверждал, что колющее оружие опаснее рубящее — при том же усилии острие копья или шпаги проникает глубже, чем сабельное лезвие и наносит не поверхностные раны, но достает до сердца, печени и прочих органов, без которых, что человек, что птица или зверь жить не способны. Спор разгорелся нешуточный, и разрешить его помог эксперимент. Шашка оставила зияющие прорехи в кольчуге, но шпага, словно игла, пронзила деревянный чурбак насквозь — и кольчуга не помогла. Выбор сделали единогласно — боевая шпага!

— А разве вам можно, — крикнул парень слева от Егора — он был в числе первых добровольцев, зачисленных в взвод, и облизал пересохшие губы, — Вы же священник! Разве вам можно учить убивать людей?

Взвод замер в ожидании ответа. Священник вскинул густые, словно крылья ворона, брови, притворно удивившись вопросу, и обвел взглядом строй юных лиц, в которых борьба сомнений и неподдельного интереса создавала причудливую игру теней.

— Как звать тебя, отрок? — огладил роскошную бороду лопатой.

— Павел.

— Тезка, значит. Так вот, сынок, священнику нельзя проливать кровь. За это извергают из сана. А учить фехтованию, да хоть снайперскому делу — это не возбраняется. То — ремесло. Я учу не убивать ради забавы, я учу защищать с шпагой в руках. Это орудие справедливости, а не инструмент для злодеяний.

Да я и сам шпагой неплохо владею, — выкрикнул Павел и шагнул из строя. — Чему вы можете научить меня, батюшка? Разве что молитвам?

Отец Павел помолчал, окидывая сузившимися глазами самоуверенного юнца и тихо произнес:

— Что ж, похвальное рвение. Если так уверен в своих силах, докажи это на деле. Выходи на круг, сразимся.

Отец Павел не спеша снял рясу, под которой обнаружилась простая холщовая рубаха, и взял в руки оружие из стойки. Взгляд его, казалось, стал острее. Юный противник вызывающе ухмыльнулся и взял оружие. Оба противника одели деревянные шлемы с забралами.

— Ан гард! — произнес священник. Противники синхронно отсалютовали шпагами и встали в боевую стойку.

Павел шагнул вперед и обозначил прямую атаку в плечо — нанести укол не позволяла дистанция, да и в общем движение не резкое, осторожное, рассчитанное на прощупывание реакции, а не на поражение. Священник ответил связкой парад-рипост (защита-ответ) и ударил в верхний внутренний сектор, в грудь. Противник парировал и снова атаковал в плечо, но священник отбился и попытался поразить запястье руки с оружием.

Павел резко разорвал дистанцию:

— Неплохо, неплохо, отец Павел!

— Я стараюсь, сын мой, — кротко заметил священник.

В целом же фехтование Павла было достаточно однообразным и лишено элегантных 'красивостей', свойственных спортивным фехтовальщикам. Ставка делалась исключительно на силу, и Павел пер вперед с уверенностью танка. Чем-то неуловимым они напоминали боевых петухов. Строй юных бойцов полными надежды взглядами пожирал разгорающуюся схватку.

Четырежды подряд Павел атаковал священника в правое плечо, а священник уклонялся и отступал со смещением влево. В следующей атаке Павел попытался нанести рубящий удар сверху по руке священника, но тот парировал и мгновенно ответил. Шпага, Павла точно стрела, пущенная опытным лучником, просвистела над его головой и упала в густую траву за спиной.

Взвод застыл в оцепенении, словно громом пораженный. Павел понурил голову, смущенный и пристыженный. Он ожидал чего угодно, только не такого быстрого и убедительного поражения.

— Запомните, сынки, — произнес отец Павел, обращаясь к взводу, — шпага — это продолжение вашей руки, вашей воли. Она чувствует каждое ваше движение, каждую мысль. Если вы сомневаетесь, если боитесь, она предаст вас.

Он поднял шпагу Павла с земли и протянул ему.

— Не отчаивайся. У тебя есть сила и рвение. Это немало. Но тебе не хватает опыта, а это наживное.

Павел взял шпагу, кивнул и отошел в строй. В глазах уже не светилась былая самоуверенность, но появился огонек решимости.

* * *

Смеркалось. Сумрак наползал на городок попаданцев со стороны Днепра, поглощая притихшие у причала корабли аборигенов, покачивающиеся лодки пришельцев и белую пенную полоску прибоя. Вечерние тени, крадучись, вздымались все выше, укрывая засыпающий городок: сначала — пестрые палатки, затем — быстровозводимые дома, утопающие в цветущих огородах и полях, и, наконец, добрались до почти завершенного дома, где оставались лишь внутренние работы.

Шварц, дежурный по городку, как раз отправлял на пост очередную смену караульных, когда рация ожила, прорезав тишину тревожным треском. Патруль докладывал о задержании аборигена, проникшего на территорию городка со стороны реки. При попытке захвата тот оказал сопротивление, выхватив нож и ранил одного из патрульных.

Окончательно стемнело, когда через десяток минут, прихватив по пути Анастасию Пастухову — начальника больницы — под ее руководством было четверо врачей разных специальностей и три медсестры из новых переселенцев, дежурный автомобиль затормозил у спуска на пляж.

В зыбком свете керосиновой лампы, которую держал в руке непострадавший патрульный, предстала мрачная картина: на траве валялся связанный парень с едва пробивающейся на подбородке бородой и испуганными глазами. Рядом, скрючившись от боли и, судорожно зажимая окровавленный живот, стонал Александр Перевозчик. Шварц и патрульный выскочили из автомобиля. Следом медик, склонилась над раненным и торопливо вытащила из сумки бинт.

— Что тут у вас произошло? — повернулся к непострадавшему патрульному Шварц.

— Да вот, Артем Константинович, идем мы такие по тропе и этого обнаружили. Крался по лесу вдоль тропы! Хотели взять тихо, а он нож выхватил, сволочь, и Александра пырнул, — Евгений тряхнул в воздухе окровавленным клинком.

— Дай, — протянул руку Шварц, — Хм, интересная штучка. И сталь приметная — такой здесь дорого стоит, -проворчал удивленно, — Значит, думаешь, лазутчик?

— А чего ему у нас высматривать? — вполне резонно уточнил Евгений.

Слушая парня, пленник презрительно кривился, но по мере того, как Евгений рассказывал, взгляд его становился все более злым. Под конец злость сменилась затравленностью. Похоже, сообразил, что крепко влип.

Шварц оскалился хищно, лицо отвердело, немного было людей, кто видел таким Шварца и выжил, он сел на корточки перед пленником. Рука поднял за подбородок его лицо.

— А ведь и верно... Ну, а ты что скажешь, тать? — прошипев это, внимательно отслеживал реакцию. Лицо парня оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнул испуг.

'Что, боишься гаденыш? Порву за нашего!' Шварц окончательно решил не церемонится с пленным. А la guerre comme à la guerre! (На войне как на войне! — по-французски).

— Не тать я! Я гость торговый (купец по-древнерусски), — уперся парень, — а они первые начали!

— Вот и славно, — кровожадно оскалившись, прошипел Шварц. Похоже придется прибегнуть к активной фазе беседы, которая, он нутром чуял, понадобится.

Резким движением схватил пленника за шиворот рубахи, подтащил, словно мешок с мукой, к машине и затолкал в багажник.

— Я закончила, — медик выпрямилась, — помогите больному дойти до машины.

Раненного, поддерживая под руки, осторожно погрузили в автомобиль. Развернувшись на узкой полевой дороге, Шварц вдавил педаль газа в пол, и взревевший мотором внедорожник рванул в обратный путь.

Шварц уединился с пленником в караульной палатке, выгнав оттуда всех. Последнее, что услышали караульные — это зловещий голос дежурного:

— Значит, говорить, кто ты и, кто тебя послал, не хочешь?

Дальше дело техники -пара приемов из богатого арсенала полевого допроса. Спустя томительные полчаса бледный Шварц — давненько он не 'вил веревки' из живого человека, вышел из палатки, оставив обделавшегося пленника на попечение караульных. Оказалось — он лазутчик киевских князей, отправленный выведать, что за странные люди появились на этих землях.

Спустя еще пятнадцать минут хмурый Шварц появился у 'штабного' домика — резиденции совета колонии.

Зашел в единственную комнату, постоял у входа, глядя прищуренным взглядом на оторвавшегося от карты на столе Петелина — старшего и Чепанова за соседним перед папкой с документами.

— Все развлекаетесь штабные? Ну-ну... — подошел к столу Петелина, стул со скрежетом отодвинулся от стола, тяжело опустился на него. Горящая лампа 'Летучая мышь' высветила световой круг на темном дереве самодельного стола.

Первым опомнился Петелин.

— Что? Что там у вас произошло? Ты, кажется, сегодня дежурный?

— Проблемы у нас, Саша, проблемы и нешуточные, Поймали лазутчика от князей киевских, — мрачно отрезал Шварц и вкратце изложил суть дела. Взгляд Петелина стал задумчивым. Некоторое время он машинально барабанил пальцами по столешнице, словно отбивая похоронный марш надеждам на мирную жизнь.

— Вот и первые враги в этом мире, — Чепанов тихо констатировал, и эти слова прозвучали как приговор. Потом снял очки и прикусил дужку. И добавил, — Все как у людей.

Петелин оглянулся на бывшего пожарного, посмотрел в напряженное лицо Шварца.

— Киевские князья... Братья Аскольд и Дир решили присмотреться к нам... Придется показать, что с нами шутки плохи. Завтра собираем совет. Будем решать, как действовать. Ладно, Шварц, иди, я тут с Степаном Викторовичем, — он на миг бросил взгляд на старшего коллегу по совету, — еще поразмыслим. И да, забыл спросить. Как съездил в деревню аборигенов. Вроде там какой0ито конфликт был?

— Да ерунда, разобрался, — Шварц развел могучими руками и сделал самую невинную физиономию, какую только мог, — А вообще скучно съездили, даже морду никому не набили. Даже не сломали ничего. Старею видимо.

Петелин хмыкнул насмешливо и махнул рукой. Дескать не мешай. Склонился над картой, его лицо выражало предельную сосредоточенность. Так... а какое расстояние до Киева? Километров пятьсот. Прилично... Значит летом войско до нас явно не дойдет— не успеют подготовиться. Осенью — распутица. Значит, нападение возможно уже этой зимой.

Шварц забрал керосинку и медленно вышел из домика. Похоже, тихая жизнь в новом мире закончилась, едва начавшись. Хотя, учитывая войну с Пустоцветом и эпопею в городе, тихой она не была. А впереди ждала борьба за выживание.

Глава 9

'Ух, схватила бы Снежану за эту косу да поволочила бы по земле! Ужо бы потаскала волочайку (гулящая по-древнерусски)!' — кипела злобой Говоруха, исподтишка бросая испепеляющие взгляды на впереди идущую деву.

Длинная вереница дев и жен, — ибо не место мужам да парням на празднике Летней Макоши, — тянулась по узкой, наезженной дороге к Днепру. Голоса их, сливаясь в единый хор, выводили древнюю песнь:

"Вы туры, вы туры, да маленьки деточки!

Уж вы где вы, туры, да вы где были-ходили?.."

По сторонам, сколько хватало глаз, раскинулись поросшие жесткой травой и колючим кустарником холмы, да кряжистые дубы, словно богатыри, в одиночестве сторожили этот край. Высоко в полуденном небе, будто небесные струги, неспешно плыли изжелта-белые, грудастые облака. Позади, словно тающий сон, оставались стены Смоленска. В руках женщины несли дары богине: расшитые полотенца, клубки пряжи, пучки вычесанного льна — не важно, чем богата душа, тому и рада богиня. Лишь бы сделано собственными руками, с любовью да усердием.