— Вот они... — прошептал Неарх.
Прямо по курсу, в гавани Лады, замаячила гигантская чёрная масса. Сцепленные бортами персидские триеры. Условно персидские — большинство их из Финикии, много ионийских, есть и с островов.
Цель.
— Ещё триера! Смотрите!
— А вон ещё! На нас идут!
Заметили... Восходящее солнце им в глаза, а всё равно заметили. Сколько же Автофрадат держит триер не в сцепке? Сколько на перехват выйдут? Сейчас все и решится.
— Четыре! Нет... пять. Вон ещё одна, в стороне!
— Пять!
"Как нас. По одной на брата... Не уйти ведь от триеры. Эх, ночью надо было..."
Прочь эти мысли!
— Давай, старик, на тебя надежда! Увернись!
Не стал ворчать и ныть Гликон, как преобразился: спина прямая, суровая складка меж бровями, борода воинственно топорщится — бог у кормила!
— Давай!
"Боги морские, боги подземные, молю вас, помогите мне... Зевс-Гонгилат, тебе приношу эту жертву огнём... Помоги мне, Зевс-Хтоний[41]".
[41] Хтоний — "подземный", эпитет Зевса.
Пять триер шли на перехват. Не дураки персы. Далеко ещё, стадий пять.
— Зажигать?
— С ума сошёл? — встрепенулся критянин, — одной искры хватит нас в факел превратить! В последний момент. Только в последний момент. Ждать!
"Арес-Эниалий, помоги мне, укрой щитом своим..."
— Две на Ксеногора идут!
"Две на Ксеногора, значит, на кого-то ни одной!"
Неарх отчаянно крутил головой, высматривая противника.
"Боги морские, боги подземные, помогите..."
— Р-раз! Р-раз! — уже слышны крики келевстов, задающих темп гребли. На ионийском кричат.
"Минос, судья подземный, помоги мне..."
Один из "огненных" кораблей Неарха, пытаясь увернуться от удара триеры, круто сманеврировал, так, что едва не зачерпнул бортом. Успели?
Нет!
Треск удара, крики летящих за борт людей. Судёнышко перевернулось.
"Первый..."
Другая триера притёрлась бортом к судну Ксеногора, эпибаты, морские пехотинцы, бросились в бой, беспощадно избивая горстку моряков. Такая же участь постигла ещё один "огненный" корабль, но там кто-то успел запалить факел и охотник вместе с жертвой мигом превратились в один большой костёр. Охваченные пламенем люди прыгали за борт, пытаясь спастись.
"Второй, третий... Боги подземные, помогите. Минос, владыка морей, владыка Крита древнего, судья мёртвых, помоги своему правнуку..."
Впереди, в скоплении кораблей, крики. Кто прежде не догадался, сейчас уж понял, что за паруса приближались.
Патрульные триеры разворачивались по широкой дуге для новой атаки, два "огненных" корабля продолжали свой бег, пытаясь уйти от преследователей. Борей щедро наполнял паруса. Ветер пытался положить парусники на левый борт, рули упирались в противоположную сторону.
"Пара стадий всего, ну же!"
Четыре против двух. И по одной бы достаточно.
— Р-раз! Р-раз!
Как медленно время тянется... Догоняют? Не понять. Нос подпрыгивает на крутой волне, вздрагивает рей, хлопает парус, канаты скрипят, холодные солёные брызги в лицо.
— Р-раз! Р-раз!
Неужто догоняют?
Пенные буруны у окованного бронзой тарана. Весла — крылья. Машут споро, ровно, хоть одно бы вкривь. Уходи, ну же! На левый борт руль! Ну!
Треск. Корма подпрыгивает, нос "огненного корабля зарывается в волнах. Миг и на поверхности только днище виднеется, ореховая скорлупа. Пару раз моргнуть — уже и пусто. Три головы торчат. А по ним вёслами...
Вот и нет никого, один ты, Неарх остался. И стадия одна осталась. Глаз наметан, не врёт.
"Боги морские, боги подземные..."
А не успевают ведь! Задних потопили, а переднего проворонили! Поняли — выдохнули в отчаянии!
В мачту вонзилась стрела, над ухом свистнула другая. Ещё и ещё. Неарх мигом пригнулся, прячась под бортом. Оглянулся на Гликона: старик медленно оседал со стрелой в горле. Пальцы продолжали сжимать рукоять рулевого весла. Критянин вскочил и, презрев опасность, бросился к кормчему, подхватил кормила.
— Состен, зажигай... — голос охрип, сам себя критянин не слышал.
— За-жи-а-а-ай!
— Что? — крикнул вперёдсмотрящий, втягивая голову в плечи.
Неарх орал, что есть мочи.
— ...а-а-а-й!
Матрос подпрыгнул, метнулся к большому глиняному горшку, там, под крышкой кремень, кресало, трут, растопка, обильно промасленная. От одной искры займется.
"Минос, владыка, не оставь своего правнука, Эниалий направь руку мою..."
Загудело пламя.
— Бросай! Все в лодку!
Состен кинул факел в открытый трюм, там чего только нет — промасленные опилки, смола, пакля, сера. Ввысь с радостным рёвом взметнулся язык освобождённого пламени. Матросы бросились к спасительной хории, попрыгали в воду и мигом, ухватившись за привязной канат, за борта судёнышка, взобрались на него. Прикрываясь рукой от стены огня, Неарх взмахнул топором. Неловко. Не попал по канату. Взмахнул ещё.
— Прыгай! — кричали с хории.
"Боги морские..."
Тело само знало, что делать, голова не указ.
Тёмная фигура, бросившаяся в волны, мелькнула на миг на фоне беснующегося пламени и исчезла.
Критянин вынырнул, вцепился в борт, дюжина рук втянула его на лодку.
— Бежим!
Охваченное пламенем судно, никем не управляемое, Борей потащил влево, но это уже не важно — цель столь велика, что промахнуться теперь невозможно. Персы кричали и метались, но было поздно. Судно Неарха врезалось в связку триер, упала мачта и парус, раздуваемый ветром язык пламени, передал эстафету огня кораблям Ватафрадаты. Расхохотался Зевс-Гонгилат, Зевс-Астропей, мечущий молнии. Жадный огонь, всепожирающий, неуёмный, стремительно разбегался по щедро просмолённому дереву. Персы визжали. Пожар никто не пытался тушить. Бессмысленно. На краях скопления моряки топорами рубили каналы, стягивающие корабли, пытаясь расцепиться.
Одна из преследовавших Неарха триер так разогналась, что, поздно спохватившись, с упёртыми в воду вёслами и вывернутыми кормилами, продолжая катиться вперёд, поворачиваясь бортом, столкнулась со связкой кораблей. Три другие, счастливо развернувшись, бежали прочь, до смерти перепуганные развязкой. Спасая свои жизни, их триерархи не озаботились местью удачливым врагам, так же удирающим от гигантского жертвенника. Хорию плевком потопить можно, да только потрясение столь велико, что о том никто и не задумался. Только это и спасло критянина с его людьми.
Для персов вновь наступила ночь: поднимающееся солнце спряталось за густым чёрным дымом.
Моряки Неарха, дружно ворочая вёслами, гребли на пределе сил человеческих, а сам критянин, сидевший на ближней к корме скамье, влившись в ритм, освободил свой разум от всех мыслей и, работая в быстром темпе, безучастно смотрел на гибнущий флот вчерашних властителей Эгеиды.
К полудню от большей части автофрадатовых триер остались идущие ко дну головешки. Уцелели около пятидесяти кораблей, зимовавших на берегу.
Гигантский столб дыма был виден на Самосе, за четыреста стадий от Лады.
* * *
— Это измена, Мемнон! Они уже у Западной агоры! Полгорода прошли, как нож, сквозь масло...
— Как это могло случиться?!
— Измена, дядя... — устало повторил Фарнабаз, — наёмники предали...
— Проклятье! Где Гегесистрат! Я ему кишки выпущу!
— Никто не знает. Восточную стену тоже не удержим, там бой уже отдельными очагами на улицах. Ещё немного и Одноглазый возьмёт и Южную агору. Надо уходить...
— Куда уходить! — Мемнон схватил племянника за грудки, — стоять насмерть!
Родосец огляделся вокруг: рядом с ним горстка хмурых, подавленных командиров такабара и лохагов городского ополчения.
— Щитоносцев отвести за стену Верхнего города. У Булевтерия[42] перегородить улицы. Хватайте всех, тащите из домов. Всех за работу. Выполнять!
[42] Булевтерий — здание государственного совета в древнегреческих полисах.
Стратеги бросились врассыпную. Мемнон посмотрел на запад: небосклон затянут чернотой. Фарнабаз проследил его взгляд.
— Это не тучи, дядя...
Родосец кивнул.
— Сколько у тебя кораблей, Фарнабаз?
— Тридцать триер. Но в бухте Львов всего десять.
— Значит, другие уже достались Циклопу. Десять триер... Опять бежать, как побитая собака, поджав хвост...
— Может, ещё не все потеряно? Может, Ватафрадата...
— Ты сам сказал, что это не тучи, Фарнабаз...
В западной части города Кен продвигался, почти не встречая сопротивления. За его спиной Пердикка занимался наёмниками Гегесистрата. Всем им обещали жизнь и свободу, но пока шло сражение, на всякий случай заставили сложить оружие.
— Хотите получить это назад, — Пердикка потряс поднятым с земли копьём, — помогайте! Ломайте кладку в воротах!
Помогали и горожане. Выглядели они очень испуганными, глаза метались, руки тряслись, но на македонян никто не кидался, все безропотно подчинялись.
Приказ Мемнона об отводе щитоносцев с восточной стены вышел ему боком: наёмники Демарата повисли на отступающих врагах, как волки на кабане.
Кен, заняв Западную агору, повернул к востоку и вскоре упёрся в стену Верхнего города. Македоняне продолжили двигаться вдоль неё, зная, что у здания Булевтерия она прервётся. Не было в Милете замкнутой цитадели.
Обе атакующих колонны союзников достигли Булевтерия почти одновременно. Демарату идти до здания государственного совета было гораздо ближе, но каждый его шаг сопровождался взмахом меча, поэтому Кен чуть раньше вступил в бой на баррикадах в самом сердце города. Защитники перегородили улицы перевёрнутыми телегами. Не успел Кен, как следует, ввязаться в драку, на его правый фланг выкатились отступающие такабара.
Образовалась жуткого вида каша, никакого строя и порядка. Македоняне, ионийцы, наёмники всех мастей, персы, все вперемешку. Кто и хотел бы отступить, да не мог. Куда бежать-то? Со всех сторон мелькают мечи и топоры, трещат щиты, льётся кровь. Хаос.
В это время Пердикка окончательно доломал ворота, обеспечив достаточный коридор для конницы, и Антигон во главе гетайров ворвался в город.
Молниеносно промчавшись по южным кварталам, "друзья" обогнули с востока кипящий котёл у Булевтерия и, сделав крюк, прорвались к бухте Львов у храма Аполлона.
Триера отходила от пирса. Осадив коня на самом его краю, Антигон в отчаянии метнул копьё вслед. Свистнули стрелы, одна скользнула по шлему, сломавшись о гребень, две других принял на щит подоспевший Селевк.
— Стратег! Осторожно!
Антигон взревел, как злой и обиженный лев, упустивший добычу.
— Мемнон!
Сто восемьдесят весел ритмично взмахивали, унося родосца прочь. Ещё девять триер маячили далеко в море, еле заметные на фоне, тонущего в дымке, мыса Микале.
Милет медленно приходил в себя. Горожане разгребали завалы на улицах, убирали трупы. Антигон, как и обещал, никого не тронул, грабить город не дал, созвал народное собрание, на котором провозгласил свободу и независимость Милета.
Войско, добив последние очаги сопротивления, покинуло пределы городских стен и все три дня, что задержался здесь Антигон после победы, стояло снаружи, в своём лагере.
Македоняне разбирали осадные машины. Все ценные детали тщательно упаковывали, им предстояло ехать в разраставшемся обозе. Деревянные остовы гелепол Антигон оставил горожанам — на дрова распилят.
Автофрадат с остатками флота все ещё торчал на Ладе. Добивать его не собирались: персы были полностью деморализованы и угрозы не представляли. Между тем кое-какой флот образовался у Циклопа — Кен в Театральной бухте захватил двадцать триер. Невелика сила, но уже кое-что.
— Стой! Куда прёшь! — Селевк останавливающим жестом выбросил вперёд правую руку с зажатым в ней копьём, едва не ткнув всадника прямо в лицо, — кто таков?
— К стратегу мне! Из Сард я!
Гонца впустили в шатёр полководца. Гарпал принял из его рук свиток, развернул, пробежал глазами... и прыснул в кулак, растеряв всю свою важность.
— Жди здесь.
Казначей скрылся во внутреннем отделении шатра.
— Письмо от Птолемея.
— Давай, — стратег нетерпеливо протянул руку.
"Птолемей — стратегу Азии.
Радуйся, Антигон!
Мне здесь очень хорошо. Кормят от пуза три раза в день, да такими яствами, что ты отродясь не пробовал.
Сижу на золоте, куда взгляд ни кинь — повсюду оно. Иной раз яблоко в руки возьму, а оно золотое. Опасаюсь, как бы ослиные уши не выросли[43].
[43] Ослиными ушами наделил Мидаса Аполлон, разгневанный за то, что тот, судивший состязание флейтистов, отказал ему в победе.
Сарды твои, Антигон".
— Вот шельмец, — хохотнул Кен, — голыми руками Сарды взял! А ведь не верил никто. "Глупейшая затея..." Твои слова, Монофтальм!
— Беру обратно!
— Мидас-с-с, — протянул Пердикка.
— Да, только не Лагид, — возразил Гарпал, вновь одевший серьёзную маску, — полагаю, он — лишь одна из рук, что превращает в золото все, к чему прикасается. Есть и другие, Неарх, к примеру...
— Да все вы! — весело сказал стратег, — слава вам, македоняне!
"Сарды твои, Антигон".
И Сарды, и Милет, и Эфес! Галикарнаса черёд.
Снаружи глаза слепила колесница Гелиоса. Потянулись к северу стаи перелётных птиц. Весна гнала зиму.
10
Встречи
Эпир. Весна
Весна пришла в горы, пробудив их от сна, оживив весёлой капелью, наполнив истончённые ленточки рек бурными потоками новой силы, вернув в леса тысячеголосые птичьи хоры, на все лады славящие очередное рождение.
Набухают почки на деревьях, скатываются с еловых лап тяжёлые шапки мокрого снега. Разливаются реки в глубоких долинах, питаемые бессчётным количеством мелодично журчащих ручьёв, отрезают людские поселения друг от друга. Откуда возьмётся у горца лодка, когда эту же реку летом по колено перейти можно? Жди теперь, пока высокая вода спадёт.
Летит весна на крыльях, одолженных у Ники, спешит поклониться дубу Зевса Додонского. Не ронял по осени листву вечнозелёный Отец Лесов, но и он, отметивший на теле своём не одно столетие, выглядит молодым и свежим, радостно вскидывает тяжёлые ветви, здороваясь с солнцем, принимая тёплое рукопожатие Нота, южного ветра,
В укромном овраге заворочался здоровенный сугроб с продушиной на вершине, затрясся изнутри, осыпаясь, и оттуда показалась медвежья морда. Морда недовольно фыркнула, осуждая весну за подмоченный мех. Медведица выбралась наружу, встряхнулась и замерла. Только ноздри ходуном ходят, отмечая знакомые и новые запахи. Из развороченной берлоги показались ещё два носа, четыре глаза, боязливо сунулись обратно, напуганные столь непривычно ярким светом и сотней впечатлений, что за один миг вывалила на них весна. Так вот он какой, мир? Э, нет, ребятки, вы ещё мира-то не видели. Давайте, вылезайте, он вас заждался уже.
Радостно встречал лес старых друзей, знакомился с новыми. Многим, очень многим, за зиму забытым, пришла пора вернуться в мир. Они и возвращались.
Человек в длинном плаще, стянутом на левый бок лямкой заплечного мешка, шёл берегом Инаха вверх по течению. шёл не торопясь, осторожно продираясь через нанесённое паводком скопище коряг, прихрамывая на левую ногу и опираясь на толстую узловатую палку. В этом месте дорога лежала у самой воды, но сейчас она почти вся потонула в вязкой грязи, не пройти, не проехать. Вот и приходится обходить затопленные места, широкие крюки делать, через кусты лезть. И чего понесло в такое время? Подождал бы немного, втрое быстрее до цели добрался бы.
