3. Витязи в шкурах

— Что это? — спросил Вольга Улеба, но тот только пожал плечами.

— Скоро узнаем! — буркнул Кузьма. — Мало не покажется!

С того самого момента, как догадался об уловке противника, выглядел Кузьма злым и взъерошенным. Вольга боялся его трогать.

На плоской поверхности странного сооружения вдруг появились люди и стали торопливо укладывать в ряд какие-то палки с большими веретенообразными наконечниками. Наконечники угрожающе смотрели в сторону острога. Лучники на забрале дали залп. Один из половцев свалился внутрь, остальные торопливо докончили работу. Исчезли. Вместо них появился некто в белом тюрбане и полосатом халате. В руках он держал зажженный факел.

— Бей его! — закричал Кузьма. — Мочи, гада! Это он!..

Лучники спустили тетивы. Ни одна стрела не зацепила незнакомца в халате. Он приложил факел к одной из палок. На лугу завизжало и заскрипело, серый дым окутал странное сооружение. Оглобля с веретеном на конце, оставляя за собой дымный след и разбрасывая искры, перелетела острог и ударила в пустой дом посада. Раздался треск, вспыхнуло пламя, и крыша дома мгновенно занялась.

— Это и есть огненная шерешира? — спросил Вольга Улеба.

Тот пожал плечами:

— Наверное. Не видел их ни разу. Только поганые ими стрелять умеют.

Незнакомец в тюрбане, что прокричал внутрь забора, и оглобли с веретенообразными наконечниками слегка опустились. Пораженные необычным зрелищем лучники на забрале стояли, открыв рты и забыв о стрельбе. Белый тюрбан в очередной раз приложил факел к палке. Вновь завизжало и скрипнуло; оглобля ударила в земляной вал перед тыном острога. Взметнулось и жарко запылало пламя.

— В вилку берет! — заключил Кузьма. — В следующий раз накроет нас. Уводи людей, князь! — повернулся он к Улебу. — Острог мы просрали!

— Зачем ты! — тронул его Вольга.

— Что?! — вдруг заорал Кузьма, хватая его за плечи. — Не видишь? Ты же в армии служил! Придумали гады систему "град"! Двенадцатого века... Сейчас нас поджарят, как поросят!

Он еще держал Вольгу, как шипящая оглобля, перелетев через тын, ударила в противоположную стену острога. Сухие бревна вспыхнули красным жарким огнем. С воем и скрипом следующая шерешира подожгла камнемет, третья ударила в тын снаружи. Вои и дружинники в смятении спрыгивали с забрала внутрь и бежали к воротам. В этот момент в толпу ударили одна за другой две шереширы, превратив несколько людей в живые факелы.

Возле ворот острога возникло столпотворение — все стремились как можно быстрее выбраться наружу.

— Смотри! — Улеб тронул Вольгу за плечо.

Несколько сотен половцев, нахлестывая коней, во весь опор летели к острогу.

— Возьмут тепленькими!..

Вольга побежал по забралу и у ворот перепрыгнул тын, свалившись в ров. Выбравшись наружу, закричал, останавливая бегущее воинство. Улеб тем временем наводил порядок внутри пылающего острога. Совместными усилиями им удалось остановить смятение и выстроить поперек улочки воев — тех, у кого сохранились щиты и копья. Лучники заняли место позади. Строй медленно пятился к городу.

Всадники показались в конце узкой улицы и, теснясь по двое в ряд, помчались к защитникам. Передние выставили перед собой копья, задние на скаку натягивали луки. Стрелы ударили по русским, рядом с Вольгой кто-то застонал.

— Бить по коням! — страшно закричал Улеб. — Стрелами!

Сухо щелкнули тетивы. Кони под передними пловцами споткнулись и вместе с всадниками грохнулись на деревянный помост улицы. Скакавшие следом за первой парой половцы перескочили препятствие, но, получив несколько стрел в грудь, их кони осели на задние ноги и повались, образовав непреодолимое препятствие. Задние всадники закрутились, осаживая коней. Лучники Улеба выпустили в их сторону залп, несколько степняков сползли с седел, увеличивая неразбериху.

— К городу! Борзо!..

Однако вои Улеба не прошли и полсотни шагов, как из боковой улочки, визжа и махая саблями, вылетела орда всадников. Они мгновенно разрезала жидкий строй русских. Степняки, низко свешиваясь с седел, стали наотмашь рубить брызнувших к стенам домов русских воев. Молодой половец в кольчужной броне (по всему было видать — главный), вертя саблей над головой, кричал им, командуя.

— Выблядки кобыльи!

Улеб выхватил копье из рук стоявшего рядом воя, перехватил его у наконечника и побежал по деревянному помосту к половцам. В трех шагах от степняка в броне воткнул копье шипом в доски и взмыл в воздух. Половец заметил опасность и занес меч, но не успел. Улеб на лету ударил его ногами в живот. Половец вылетел из седла и грохнулся наземь, князь едва не последовал следом. Но в последний миг уцепился рукой за луку седла, сел задом на круп лошади и через мгновение уже ловил сапогами стремена.

— Песья кровь!.. Блядины дети!

Улеб остервенело рубил прорвавших строй половцев и те не выдержали, дрогнули. Попятились назад в боковую улочку. Но позади яростно напирала подскакавшая подмога, передние половцы теснимые ею, вновь подались поперек пути русских .

— Держись, княже! — услышал Улеб и, глянув вниз, увидел Микулу. Шлем он потерял, и растрепанная русая голова его мелькнула и скрылась между ног коня переднего половца. Конь вдруг закричал как человек, встал на дыбы. Из распоротого на всю длину брюха на улицу вывались сизые внутренности. Закричал второй конь, всадник его свалился на деревянный помост, и, прежде чем Улеб успел занести саблю, к нему кинулся Микула. В воздухе мелькнуло окровавленное лезвие его засапожника.

Справа и слева от князя защелкали тетивы: глухо — луков и звонко — самострелов. Половцы на боковой улочке стали падать наземь, животные, потерявшие всадников, испуганно толпились у бьющихся в агонии передних коней, не давая возможность задним всадникам пробиться к русским.

Улеб оглянулся. Степняки, вытесненные его неожиданным нападением в другую улочку, уже были не опасны: кто лежал на деревянном помосте, суча ногами, кто убегал, нахлестывая коня плеткой. Вольга, опустив кистень, на трофейном коне подскакал к князю.

— Где Кузьма? Видел?

Улеб покачал головой.

— Кузьма! — заревел Вольга на весь посад. — Кузь-ма!..

— К городу, боярин! — схватил его за плечо Улеб. — К городу!..

Перед самыми воротами Путивля, когда кончились дома посада, на защитников острога, уцелевших в уличных схватках, опять налетела орда. Развернувшись на свободном пространстве, половцы выставили перед собой копья и во весь опор помчались на жидкий строй русских. Непременно смяли бы, если б со стен не ударила туча стрел. Выпущенные из больших самострелов оперенные сулицы пронзали коней степняков во всю длину крупа, пробивали навылет тела всадников. Длинные стрелы составных луков и короткие — ручных самострелов разили в незащищенные лица, руки, ноги, находили незакрытые броней участки тела или пробивали броню... Из мчавшегося к воротам города могучего вала, только жидкая волна достигла переднего ряда русских воев, да и та тут же схлынула, напоровшись на острые копья. Уцелевшие степняки скрылись за домами.

— Где Кузьма? — опять подскакал к Улебу Вольга. — Где Кузьма?!

— Да здесь я! — послышалось в стороне.

Улеб с Вольгой невольно повернулись на голос. Закопченный, с обожженными волосами Кузьма стоял, прижимая к груди странное копье с большим веретенообразным наконечником.

— Увидел, что одно не разорвалось, — пояснил Кузьма, пробираясь ближе. — Во двор дома упало. Пока нашел...

— Дал бы я тебе! — воскликнул Вольга, спрыгивая с коня. — Голос сорвал, разыскивая гада. Чума ты московская! Гад! Да я тебя...

Он крепко прижал к себе друга. Вои, бежавшие в открытые ворота города, оглядывались на них. Но не останавливались...

Глава тринадцатая

— Поначалу думал, что это нефть. Но нефть при горении сильно коптит. Здесь же пламя яркое, дыма мало. Бензин. Прямогонный, конечно. Его в горах каждый младенец делать умеет — национальный спорт, даже змеевика не надо. Но бензин не простой — с загустителем. Не знаю, что он использовал, возможно, просто серу...

Кузьма говорил, не выбирая слов, но никто из собравшихся в гриднице его не перебивал и не переспрашивал. По лицам было видно: половины сказанного не понимают, но, тем не менее, внимали. Кузьма достал из сумки глиняную баклагу, вытащил пробку и отлил из нее в плошку. Жидкость была светло-коричневая, вязкая. Резкий неприятный запах поплыл по гриднице, Ярославна невольно сморщилась. Кузьма спрятал баклагу в сумку, взял зажженный светильник, поднес его к плошке.

Раздался тихий хлопок, и яркое пламя взметнулось на высоту локтя. Сидевшие рядом отшатнулись. Пламя бросало отблески на хмурые лица. Кузьма взял второй светильник и поднес его к плошке с огнем. В двух пядях от нее желтый язычок на кончике фитиля мигнул и погас.

— Жрет кислород из воздуха, — пояснил Кузьма. — В стороне, где я живу, называется "напалм". Прилипает к стенам и одежде, горит, пока остается хоть капля. Заливать водой бесполезно. Можно только сбить.

Он бросил на плошку тряпицу. Пламя погасло. Кузьма принес от стены длинную оглоблю и странный, веретенообразный кувшин.

— Конструкция простая, как грабли. Кувшин узкий, чтобы ракета лучше летела, но в него влезает с полведра. В кувшин вставляется палка — до самого донышка, у горла конопатится и обмазывается смолой. К палке ремешками привязан тростник, заполненный изнутри порохом, позади палки — оперение, как у стрелы, только стабилизаторов четыре. Вот и вся шерешира. Остается положить на направляющие и поджечь пороховой двигатель. При падении кувшин разбивается, горящий порох рядом — пламя вспыхивает. Мне повезло, что эта угодила в бочку с водой — кувшин не разбился, а пороховой заряд погас...

Ярославна встала из-за стола и подошла к окну. В круглых стеклышках, вделанных в раму, плясало пламя — посад еще горел.

— Надо повесить на стены сети, — кашлянув, сказал Людота. — В сажени от бревен. Шерешира отпрыгнет и упадет в ров. Там вода...

Кузьма посмотрел на кузнеца с восхищением.

— Активная броня! Но не поможет, — сказал грустно. — Небо над городом сетью не затянешь! Возьмут прицел выше и забросают город. Будем гореть изнутри. И где взять столько сетей?..

— Когда они начнут? — безжизненным голосом спросила Ярославна от окна.

— Дня через два, — сказал Улеб. — Когда посад выгорит, надо расчистить место, поставить забор... Орудие у них тяжелое и без колес. Значит, нужно сначала разобрать, а потом собрать снова...

— Тудор будет через шесть дней, — тем же голосом произнесла Ярославна. — Это, если не запозднится. Придет на пепелище...

— Думаю, ни через два, ни через три дня они по городу стрелять не будут, — сказал Кузьма.

Ярославна резко обернулась. Сидевшие за столом тоже уставились на хорта.

— Одно дело сжечь острог, другое — город, — продолжил Кузьма. — Острог — военное укрепление, которое мешает продвижению к городу, и добычи там нет. Половцы пришли за добычей. Если город сгорит, не будет им ни полона, ни серебра. Поэтому сразу стрелять не будут. Станут угрожать, требовать сдачи. Можно торговаться, тянуть время...

— Попробовать откупиться! — оживился Якуб. — Пусть берут имение и уходят! Наживем заново!

— Здесь мало серебра, — покрутил головой Михн. — Путивль готовили к осаде, все вывезли. Даже посадские, кто успел. А сотней гривен от Кзы не откупишься.

— Пообещать, что привезем еще! — не согласился Якуб. — Пусть ждут! Тем временем подойдет Тудор...

— Они не будут ждать, — твердо сказала Ярославна. — Им нужен полон. Люди из весей попрятались по лесам, а в Римове многие пробились и ушли. Поганые почти ни с чем. Они знают, что мы спрятали серебро и не шибко на него рассчитывают. В Путивле тысячи людей — это добрая добыча, такой не брал ни один хан. Кза своего не упустит. Они поймут, что мы ждем подмогу, и, когда войско Тудора подойдет, зажгут город. Тогда у нас будет только два пути: выбежать и отдаться в полон или сгореть здесь.

Ярославна обвела собравшихся долгим взглядом.

— Надо сжечь их орудие! Новое они построят не скоро. Тем временем придет Тудор...

Улеб встал.

— У меня полторы сотни на конях, столько же — пешие. Как только пожар утихнет, откроем ворота...

— Не добежите даже до забора! — стукнул кулаком Михн. — У Кзы на одного твоего воя — двадцать! Они теперь ворота крепко сторожить станут, переймут. Постреляют вас, посекут. Владимир Переяславльский тоже выехал из города — в чистом поле с погаными силой меряться. Сейчас лежит, тремя копьями язвенный. Еле отбили его у половцев, весь город князя боронить выбежал. Так у Владимира войско было, а у нас?.. Положим воев, кто на стены встанет? Бабы? Даже коли сожжем орудие поганых, город можно голыми руками брать! Нельзя, княже!

— Подземный ход в городе есть?

Все посмотрели на Кузьму.

— Малый, — удивленно ответил Михн. — Конь не пройдет, да и человек — только согнувшись. С умыслом делали, чтоб ворог внутрь в большом числе не пробрался, а нам гонца тайно послать можно.

— Вот и добре.

Ярославна подошла ближе.

— Пока только задумка, княгиня! — склонился Кузьма.

— Думай, боярин! Только скорее!..

Она пошла к выходу. Все в гриднице встали...

* * *

— Я рос сиротой, боярин, без батьки и матки. Вервь растила. А кому чужой нужен? Ел то, что свои не съели, носил то, что своим не надобно. Всю жизнь в холоде и голоде... Много работал, чтоб на свою хатинку собрать, хотя землю мне давали, что другие не хотели, — где расчищать и выжигать надо... Кости от работы трещали. Женился поздно, двадцать два уже было. У однолеток уже по трое деток, а у меня... Олеся тоже сирота. Хотя и красивая, но бедная, никому из хлопцев батьки не разрешали жениться на ней. А мне — так в самый раз. Дочка сразу родилась — жалели мы друг друга. Одна Алена у нас росла. Жена рожала тяжко, порвалось у ней там что-то — больше не тяжелела. Зато дочка вышла такая красавица...

— Давай выпьем, Микула!

— Хорошее у тебя вино, боярин! Хмельное...

— Какой я тебе боярин? Мой батька землю пахал. Зови Кузьмой.

— Добрый ты человек, Кузьма! И Вольга... Как он за меня перед князем заступился — не хотел Улеб даже копья дать... Сразу видно — не здешние вы. Наши, как волки — что бояре, что смерды. Чуть ослаб, затопчут! Вы другие. В вашей стороне все добрые?

— Всякие попадаются. И волки есть.

— Их везде много. Что за жизнь? Батюшка учил: любите друг друга! Все соглашаются, кланяются. А выйдут из церкви... У вас тоже?

— Так.

— Куда доброму человеку идти?.. Нельзя вам тут, съедят!

— Подавятся!

— Надобны вы им, пока война. А как нужда кончится, съедят.

— Мы сами, кого хочешь, съедим!

— Кишка тонка! Не знаете вы наших. Тут брат идет на брата, а сын — на отца! Князья только и знают, что друг с другом воевать, а головы вои простые кладут.

— Ты на войну добровольно пошел.

— С погаными воевать — божье дело. За это, батюшка говорил, все грехи человеку прощаются. И знаешь ты, какое зло у меня к ним.

— Знаю.

— Не видел... Вервь в лесу схоронилась, а несколько стариков решили хатинки свои проведать — на месте ли? Из молодых никто не пошел — боязно, а старики... Их не жалко, зажились. Моя с дочкой за ними увязалась, мы-то без стариков... Имение пожалела — все нам таким потом давалось! Я в отлучке был, так бы никогда не пустил! Эх!..