Волюты и кольчоны, появившиеся на Палле в новот, добавили очередную щепотку острого перца в и без того бурлившее мировое варево.
Меньше всех досталось Ставрии и другим странам Торвалы, где стояла глубокая ночь. Когда волюты сотнями тысяч, а иногда и десятками миллионов начали возникать над городами, люди по большей части спали. Хотя армию и внутренние войска подняли по тревоге, тем дело и ограничилось. На следующее утро газеты, телеканалы и радио, следуя строгому указанию свыше, упомянули лишь о "незначительных ночных флуктуациях атмосферной и почвенной энергоплазмы" — в том же тоне, в каком могли бы упомянуть о неожиданных проливных дождях. Ретрансляции и перепечатки любых зарубежных материалов на сей счет строго запретили, а солдатам отцы-командиры пообещали по месяцу нарядов вне очереди за каждое лишнее слово. К делу сразу же энергично подключилась и Служба безопасности Ставрии, так что невнятные слухи так и остались слухами. Те немногие полуночники, что не служили и не работали в госорганах, очень быстро переставали рассказывать о зловещей серой пурге за окнами, столь нехарактерной для последних дней календарного лета даже в северных областях материка.
Однако на Могерате и Фисте, где стоял вечер, а также на Типпе, где время варьировалось от позднего утра до позднего полудня, скрыть новые флуктуации не удалось. Меньше декады прошло с того ужасного децинота, когда тысячи и тысячи людей внезапно умерли без каких-либо видимых причин — чудовищное напоминание о дне Первого Удара, навсегда сломавшего привычную жизнь. В первые дни люди еще лишь осмысливали случившееся, и страх накапливался постепенно, по мере осознания масштабов новой катастрофы — однако бояться вроде бы уже было нечего. И хотя на улицах городов всех трех материков резко прибавилось полубезумных разномастных проповедников, предрекавших скорую гибель, до нынешнего дня люди продолжали жить и работать по-прежнему.
Однако новое нашествие волют, пусть и кратковременное и безвредное, стало спусковым крючком, высвободившим накопившееся напряжение.
Массовая паника охватила Типпу. В Кайтаре, Теулане, Росуге, Эйраторе, Гиссаме, Куралии и прочих странах люди стремились запастись едой и сбежать из крупных городов, которые, как все почему-то уверились, непременно подвергнутся атаке кольчонов. Продуктовые супермаркеты и магазины штурмовали обезумевшие толпы, под конец уже и не задумываясь об оплате. В давке значительная часть товаров оказывалась разбросанной и растоптанной. Продавцы сбегали или присоединялись к мародерам. Уже через час после появления волют нормально функционирующих магазинов на Типпе почти не осталось. Появились первые пострадавшие — покалеченные, задохнувшиеся, умершие от сердечных приступов, свалившиеся от гипертонических кризов и обострения хронических болячек на нервной почве... Немногочисленные кареты скорой помощи, чьи экипажи не поддались панике, застревали в гигантских пробках на улицах, не в силах пробиться к нуждающимся в помощи. Кое-где полиция применяла слезоточивый газ, где-то — водометы, где-то пыталась выставлять оцепление и даже открывала огонь резиновыми пулями, но ничего не помогало. Остановить паникующих могли разве что пулеметы. Городские улицы и загородные шоссе превратились в реки медленно движущегося, а во многих местах — безнадежного застывшего автомобильного железа, где сигналы клаксонов сливались в унылую протяжную какофонию.
Погромы неуклонно расширялись. Жители бедных кварталов и трущоб, со времен Первого Удара быстро расползавшихся по городам, словно раковые опухоли, тоже вышли на улицы. Большинство из них не без оснований считало, что правительство их бросило. Во многих местах шли стихийные митинги, где ораторы, потрясая кулаками, призывали громить и жечь — и многие прислушивались к ним. Уличная шпана и профессиональные грабители устремились в магазины с дорогой электрической и электронной техникой, разбивая витрины и унося и вывозя на тележках все, до чего дотягивались. К ним присоединялось все больше и больше обычно законопослушных граждан.
Премьер-министр Кайтара Чьяко Ментеллано выступил с экстренным обращением к нации, в котором уверял, что опасности нет никакой. Эффект получился обратным: уверенные, что им лгут, кайтарцы начали паниковать с удвоенной силой. Кайтарские города превратились в озера хаоса. В урбанизированной области Большого Дриммада с совокупным населением в тринадцать миллионов человек из-за ошибок персонала одной из энергетических подстанций произошло короткое замыкание. Ее отключение немедленно вызвало цепную реакцию перегрузок и замыканий на десятках других подстанций. На полтора часа, пока паладарские дроны и местные электрики искали и устраняли причину аварии, регион остался не только без света, воды, лифтов, холодильников и кондиционеров, но и без связи и средств массовой информации, что отнюдь не способствовало стабилизации обстановки.
В многочисленных малых государствах Фисты и севера Типпы, где граждане привыкли ждать от властей лишь очередной подлости, ситуация развивалась по гораздо худшему сценарию. Оружие, легальное или нелегальное, имелось как минимум в каждом пятом доме. Армия и полиция, куда, надеясь на власть и поживу, шли в первую очередь головорезы, не просто не препятствовали грабежам, но и сами с удовольствием подключились к ним. Началась стрельба, гибли люди — и участники грабежей, и просто случайные прохожие, и даже те, кто не вовремя выглянул в окно. В четырех государствах Фисты — Трансгрии, Мерташе, Твадоре и Курубине — под шумок произошли военные перевороты: в первой — при негласной поддержке ставрийского посольства (Ставрия давно целилась заменить руководство обильной магнетитом страны на более сговорчивое, готовое перенацелить поставки обогащенной руды с западного направления на восточное), а в остальных — потому что претенденты на власть, в отличие от местных диктаторов, сохранили ледяное хладнокровие.
Однако не имело ни малейшего значения, кто находился у власти: двадцать четыре страны Фисты с общим населением в триста семьдесят миллионов человек на несколько декад полностью утратили даже подобие управляемости. Власть диктаторов и немногочисленных демократически избранных правительств в них на тот период сократилась в лучшем случае до пределов столиц, а в худшем — до границ президентских и парламентских дворцов. Надрывно мычали недоенные коровы, разбредались из хлевов некормленые свиньи, а в северной части континента, где как раз наступила пора сбора урожая, зерно осыпалось из спелых колосьев: достать бензин фермеры больше не могли, и комбайны стояли под навесами мертвыми грудами металла.
На Могерате, где уважение к власти впитывалось (и жестоко вбивалось) в каждого человека с младых ногтей, беспорядков удалось избежать. Паника выразилась в массовом паломничестве к храмам всех богов. Монахи и послушники даже самых захудалых и обычно не избалованных вниманием святилищ Миндаллы с изумлением наблюдали за скапливающимися толпами. В закатных лучах собравшиеся, сложив дары в огромные груды перед алтарями и статуями и помолившись, не уходили восвояси. Вместо того они оставались поблизости — присев на корточки, с тревогой переговаривались с соседями и напряженно вглядывались в вечернее, а затем и переливающееся ночное небо в поисках волют. Войска в казармах подняли по тревоге, и солдаты в полной экипировке сидели на плацах рядом с тяжелыми грузовиками, напряженно ожидая, куда их отправят. Командиры пытались поддерживать тишину, но нервные шепотки порхали от человека к человеку, а пальцы томительно ощупывали спусковые крючки автоматов и карабинов. Управы благочиния разослали всех служащих, даже простых машинисток и вахтеров, наблюдать за скоплениями народа — совершенно бессмысленно, поскольку справиться с вспыхнувшими массовыми волнениями они бы не смогли. Левые министры и их дайнагоны сидели в залах заседаний, молча слушая сводки и рапорты, пока Правые министры срочно уводили в подземные бункеры королей, их жен, любовниц, родственников и избранных слуг.
Но не все жители Могерата покорно ждали своей судьбы. Под зловещим красным плащом умирающего заката, мешающегося с радужными переливами, накатывающими с востока, меж людей появлялись зловещие тени. Проповедники, носящие на шее просверленные посередине монеты, а на левом локте — плотную повязку, нашептывали людям о последних днях мира, о жрецах, давно забывших богов и всякий стыд, о набравших силу коварных дхайнах, обосновавшихся в Хёнконе, и о лучшей жизни, ожидающей тех, кто примкнет к Братству Локтя. Секта локтевиков пользовалась дурной славой — люди не забыли ни взрывов во время религиозных процессий, ни убийств жрецов, ни слухов о людях, отдававших все свое богатство и загадочно умиравших, ни недавней катастрофы в храмовом комплексе Санъямы. Однако слова проповедников падали на благодатную почву. Всеобщая беспросветная бедность, в которую континент погрузился после Первого Удара, и постоянный страх перед чудовищами, сотканными из бесплотного тумана, постепенно размывали тысячелетние привычки подчиняться и молчать.
Оставив Ставрию на усмотрение Суоко и Народного Председателя, паладары выпустили публичное обращение на остальных трех материках. Регент Хёнкона Сторас Медведь оповестил, что угрозы нет. Энергоплазменные образования, которых вы видите, не опасны, говорилось в сообщении. Уже много декад не зафиксировано ни одной смерти ни от выстрела волюты, ни внутри кольчона, внезапно накрывшего город. Они всего лишь внешние проявления скрытых от человеческого глаза процессов в Красной Звезде и давно перестали представлять опасность. Волюты, которых вы видите, убеждал регент, не причинят вам вреда. Паладары просят всех перестать паниковать и вернуться к нормальной жизни. Четвертый Удар, случившийся девять дней назад, не повторится.
Однако в отличие от предыдущих раз, сейчас обращение эффекта не возымело. Слишком много людей еще рыдали над свежими могилами и урнами с пеплом. Слишком часто за последний год на Палле происходили нашествия. И, слушая выступление регента, слишком многие вспоминали про Большую Игру, закончившуюся на планете совсем недавно, и у слишком многих начали возникать неприятные мысли, подавленные Четвертым Ударом.
Один из них тысячу лет развлекался с нами, словно с бессловесными куклами, угрюмо переговаривались люди. Чужие создали нашу вселенную, нашу планету, нашу звезду лишь для того, чтобы отвлечься от скуки. Наша история — всего лишь сценарий театральной постановки, написанный неизвестно кем. Чужие никогда не заботились о нас, и сейчас, возможно, они рассказывают нам сказки, преследуя какие-то свои цели. Откуда мы знаем, что они говорят правду? Откуда мы знаем, что Красная Звезда — не их хитроумное изобретение, чтобы поработить нас? Но они могли и промолчать о настоящей истории, возражали сторонники паладаров. И Красная Звезда возникла до них, и создавать Университет их никто не заставлял. И космодром они строят для нас, а не для себя. Какой им смысл обманывать нас? Противники паладаров, пока что немногочисленные, неуверенно замолкали, но мысли продолжали бродить в их головах — и распространяться среди окружающих, словно круги на воде.
Так прошла ночь с новота на децинот последней декады лета года тысяча двести тридцать второго от основания Кайтарской империи.
10.30.1232. Хёнкон. Палла
Под потолком мягко прозвучал гонг.
— Транспорт прибудет через тридцать секунд, — оповестил звонкий голос Райники. — Прошу приготовиться к встрече гостей.
Кирис дернулся, и голова Фуоко почти соскользнула с его коленей, затянутых в скользкий сенсорный комбинезон.
— Эй! — недовольно сказала она, усаживаясь и потягиваясь. Ее сенко натянулся, обрисовывая каждую черточку тела. — Ты чего скачешь?
— Ну... встретить, типа, — неуверенно проговорил парень. Он чувствовал, что пальцы мелко подрагивают. С самого утра его не покидало предчувствие чего-то очень плохого. План эксперимента, предложенного Фучи, ему крайне не нравился. Возвращение обратно в виртуальность? К старому маразматику Брагате, или кто он там на самом деле? К мальчишке, который на самом деле свихнувшийся неб Демиургов, умеющий рулить даже законами физики? В место, где сражаются армии и кидаются с ножами чокнутые компании, а гориллы высотой в треть цулы сражаются дубинами?
(А ведь одна из тех горилл как бы не ты сам, кольнула неприятная мысль. Та, что рыжая.)
— Кир, ты мою маму ни разу не видел, что ли? Или Рису? — фыркнула подруга. — Ты чего мандражишь так?
На последних словах ее голос внезапно сорвался, и Кирис удивленно глянул ей в лицо. А ведь она сама на взводе, вдруг сообразил он. По каналу от нее текла тонкая струйка напряженного ожидания. Дебил. Тебе эксперимент не нравится — а она-то как себя чувствует? Или дело не в эксперименте? Ну да, папаша откинулся — та еще новость. Другая бы сейчас в три ручья ревела, но Фучи молодец, держится.
Массивная внутренняя дверь тамбура неслышно растворилась, послав по помещению воздушную волну, и через порог шагнула Марта Деллавита. Она полностью изменилась. От вчерашней раздавленной горем женщины, с трудом стоящей на ногах, не осталось ничего. Сейчас она выглядела почти так же, как в Барне: деловой серый костюм (только с черной траурной лентой, приколотой на груди), лакированные туфли на низком каблуке, уложенные в стильную прическу волосы, умело наложенный строгий макияж и твердая уверенная походка. Если бы не глаза в мелких красных прожилках, догадаться о ее вчерашнем состоянии не смог бы никто. То ли Дзии по уши накачал ее успокоительными, то ли сама себя в руки взяла... Если второе, то характером Фучи, пожалуй, не только в папашу, но и в мать.
Следом за женщиной неслышно вошла ректор — сегодня опять в образе Рисы-малолетки, босая, в спортивных трусах и маечке, словно на уроке физкультуры в барнской школе. Она прикрыла за собой дверь и неподвижно замерла.
— Доброе утро, — неловко сказал Кирис, вставая.
— Привет, мам! — Фуоко вскочила, подбежала к матери и обняла ее. Та ответила крепким объятием. Какое-то время они стояли, замерев и, кажется, даже не дышали. Затем Марта разомкнула руки и слегка отстранила дочь.
— Как ты? — с тревогой спросила Фуоко.
— Я уже в порядке, — мать ласково провела ладонью по отрастающему ежику седых волос Фуоко. — Извини за вчерашнее. Долгая дорога меня совсем из колеи выбила. Как у тебя дела?
— Нормально, — в голосе девушки опять скользнуло напряжение. — Мам, мне нельзя волноваться. Арасиномэ с ума сходить начинает, волюты повсюду появляются, а химия на меня совсем не действует... Я себя контролирую. Главное, чтобы ты в порядке...
— Я выдержу, не беспокойся. Здесь очень хорошие врачи.
Мать перевела взгляд на Кириса, и тот с трудом подавил внезапное желание прикрыться: сенко не слишком-то отличался от полной наготы.
— Здравствуй, Кир. Рада тебя видеть. Да... понимаю, что Фучи нашла в тебе такого, — она попыталась изобразить, вероятно, слегка лукавую улыбку, но ее губы уродливо исказились, и на восстановление контроля за лицом ушло несколько секунд. — Она тебе не слишком много проблем доставляет?
