Виктор непрерывно оглядывался на приближающуюся землю, с нетерпением ожидая момента, когда наконец достигнет ее. И какова же была его радость, когда ноги все-таки коснулись твердой опоры! Антипов вздохнул с нескрываемым облегчением, осторожно отпустил 'веревку', чтобы скамья не громыхнула наверху, повернулся лицом к забору и... замер.
Он так и не понял, откуда там взялся десятник Оннеа. Тот самый, которому сын лесоруба чуть не оторвал ухо в пылу борьбы за свободу. Виктор вытаращил глаза от удивления и разочарования. Он даже хотел пощупать приземистую фигуру десятника, чтобы убедиться, что это — живой человек, а не привидение, внезапно возникшее в совершенно пустом дворе. Хотел, но не решился. Оннеа, возможно, уха до сих пор не простил, а ухудшать положение фамильярностью — себе дороже. Впрочем, голос десятника ясно показал, что тот был из плоти и крови:
— Его милость говорил, что ты попробуешь сбежать. Признаться, я не поверил. Но господин барон хорошо разбирается в людях. Так что, Ролт, давай-ка назад. Лезть обратно наверх по твоему канату я тебя не заставлю. Пойдешь по лестнице. И старайся не шуметь, а то еще госпожу разбудишь.
Глава 14.
Виктор не сомкнул глаз той ночью. Его продолжали беспокоить мысли по поводу предстоящей экзекуции. Однако это беспокойство было деятельным. Антипов не просто переживал из-за своего будущего, но и усиленно размышлял о том, как все изменить. Пока что у него было два варианта действий: успешный побег и попытка склонить барона на свою сторону. Если первое требовало времени и удачи, то второе представлялось последним шансом на спасение. Виктор мог рассказать Алькерту о себе, об Аресе, о своем мире и прочем. Мог, но не очень-то хотел.
'Давайте рассуждать, — думал бывший студент. — Вот я признаюсь барону во всем. Как на духу. И что сделает его милость, будучи практичным человеком, желающим добра своим замку и землям? Если верит в мои байки, то отдает меня жрецам или тихо душит во избежание неприятностей. Если не верит, то в моем положении это ничего не меняет, умру от побоев. Сдохну, околею как собака! А как поступят со мной жрецы, господин Коперник? Или правильнее сказать 'господин Джордано Бруно'? Арес ведь меня недаром предостерегал от тесного общения с ними. Тут вообще что-то не так, что-то нечисто в королевстве Датском. Но так как я — не Гамлет, то пока разбираться в этом не с руки'.
Антипов очень тешил себя надеждой, что у него еще есть время, хотя бы несколько дней, которые планировалось провести в городе. И, возможно, удастся сбежать, нужно лишь смотреть в оба, поджидая подходящий случай. Поэтому утром, невзирая на бессонную ночь, он превратился в гигантские глаза и уши. Благо дыру в его окне никто заделывать не стал, ограничились лишь конфискацией скамьи, чтобы было не к чему привязать другую веревку, если вдруг она чудесным образом отыщется. Новый матрас ведь не выдали, поэтому Ролт мог спать только на старом сене, оставшемся с предыдущей попытки бегства.
'Сколько времени у меня есть? Три-четыре дня? Как же мне должно не повезти, чтобы за это время не подвернулся хоть какой-нибудь случай! Я-то ведь, в отличие от этих безграмотных невежд, знаком с литературой! О, литература — великая сила. Особенно та ее часть, которая касается приключений, погонь и бегств из тюрем, господин Гудини'.
Виктор старался смотреть на жизнь оптимистично. Он верил в свое воображение и был готов не упустить малейшее изменение обстановки. Но, к сожалению, процесс, запущенный появлением Ареса в этом мире, добрался наконец и до постоялого двора города Парреана. В лице, как ни странно это звучит, самого Аренеперта, главного жреца Зентела в этой местности.
Незабываемый визит произошел утром, еще до обеда, когда барон готовился к очередной встрече с потенциальным женихом, а Антипов, припав к окну, изучал обстановку.
Сначала на подъезжающую зеленую карету с белыми дверцами мало кто обратил внимание. Кроме Виктора. Он-то сразу заметил, что карета-то не сама по себе, а за ней следует десяток всадников, из которых двое очень странные. Со щитами на руках и парой мечей за спиной. Вокруг них клубилась едва заметная серая дымка, весьма напоминающая ту, которую сын лесоруба видел у ученика мага.
Карета остановилась точно напротив ворот постоялого двора. Слуга в светлом одеянии спрыгнул с запяток и поспешно распахнул двери. Оттуда степенно вышел человек среднего роста в белой мантии и зеленом шарфе. Всадники моментально спешились. Они взяли пассажира кареты в полукруг, а слуга начал барабанить в дверь.
Но еще до того, как раздались первые удары, воины барона, бывшие во дворе, пришли в движение, сгруппировавшись около главного входа. Однако Алькерт, находящийся там же, поспешил успокоить их, и знаком показал, чтобы ворота открыли. Один из воинов, не дожидаясь привратника, поспешил исполнить приказ. Ворота распахнулись и жрец в сопровождении охранников величаво вошел внутрь.
— Ваша благость! — барон приветливо протянул руки и расплылся в фальшивой улыбке. — Какая честь для меня! Проходите, прошу вас, располагайтесь. Чем могу быть полезен?
— Рад видеть вас, господин барон, — важно ответил жрец. — Меня привело к вам небольшое дело, которое не терпит отлагательств. Именно поэтому я прибыл сам, а не вызвал вас для беседы, молитв и покаяний.
Виктор ощутил, как напряглась фигура Алькерта после того, как последнее слово было произнесено. Но выражение лица оставалось радушным.
— Конечно, конечно, ваша благость. Можете мной располагать. Не угодно ли пройти в кабинет? Там нам никто не помешает. Я немедленно распоряжусь доставить обед.
— Сейчас не надо обеда, барон, — голос Аренеперта был официален и сух. — А в кабинет, конечно, пройдемте. Мои люди подождут меня на улице. Дело не займет много времени.
Виктор безумно хотел услышать, о чем же они будут говорить. Но, к сожалению, и жрец и барон вскоре скрылись из виду.
'Эх, если бы меня поместили в комнату над бароном, уж как-нибудь исхитрился бы подслушать, — подумал Антипов. — Пол бы разобрал, что ли... '
Между тем оба бывших объекта наблюдения поднялись по лестнице и оказались в личном помещении ан-Орреанта. Аренеперт отказался присесть на стул, а остался стоять, заставив стоять и собеседника. Он был полон решимости как можно быстрее покончить со всем этим.
— Господин барон, не изменили ли вы своего решения не передавать церкви спорные холмы под виноградники?
— Ваша благость, я с удивлением узнаю, что мои исконные земли оказываются спорными, — лицо барона выражало изумление, такое же фальшивое, как и его улыбка.
— Значит, не изменили... ну хорошо. Господин барон, если вы отказываетесь идти на сотрудничество в этом деле, то не пойдете ли в другом? Поверьте, это не только в наших, но и в ваших интересах.
— Я сделаю все, что потребует храм великого Зентела, — Алькерт театральным жестом приложил руку к груди. — И что не пойдет во вред моим владениям, конечно.
Жрец сделал вид, что не заметил оговорки:
— Нам нужен кое-кто, господин барон. Один человек. И думаю, что вопрос с виноградниками был бы улажен, если бы вы нашли нам этого человека.
— Какой человек? — на этот раз Алькерт удивился вполне искренне.
— Какой-нибудь, кто подходит под описание.
— А... ваша благость, могу ли я ознакомиться с описанием?
— Мошенник, вор, прелюбодей или убийца, — скороговоркой выпалил жрец. — Но необходимо, чтобы эти качества проявились в нем в последние несколько дней.
— Мошенник? Убийца? — брови Алькерта поползли вверх. — Боюсь, что здесь не могу вам помочь. Хотя и рад бы. Таких нет в моем замке. Может быть в деревнях поискать....
— Господин барон, я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. У нас сложное положение. По сути, сейчас меня устроит любой человек, который внезапно проявил бы некоторые странности в указанный промежуток времени. У вас есть такой на примете?
Ан-Орреант хотел было снова ответить отрицательно, но вовремя спохватился. И если бы его сейчас видел Виктор, то ни за что не поставил бы на то, что барон думает о своем лакее-распорядителе, менестреле или о ком-то из десятников. Алькерт думал именно о нем, о сыне лесоруба. Слишком уж заметной фигурой стал Ролт.
— Может быть и есть, ваша благость, ... дайте-ка мне минутку подумать.
Лицо жреца озарила улыбка. Конечно, он ни на секунду не допускал, что у какого-то захолустного барона в руках окажется настоящий подозреваемый, но вдруг кандидатура будет настолько подходящей, что сможет показать, как старается Аренеперт на благо церкви?
— Ваша благость, а что вы собираетесь делать с этим человеком?
— Господин барон, я не могу вам сказать. Это из разряда церковной тайны.
Алькерт сразу же нахмурился. Ему не нравилась игра 'в темную'. Если бы жрец 'скормил' ему какую-нибудь ложь, то скорее всего судьба Ролта была бы предрешена. Но так... не зная обстоятельств... нет, барон не мог на это пойти.
Чтобы вникнуть в ход мыслей ан-Орреанта, нужно четко представлять себе, что он был за человек. Чрезвычайно жесткий, даже жестокий, осторожный и невероятно практичный. И два последних качества подсказывали ему, что выдавать так просто Ролта нельзя. Если не знаешь, что будут с ним делать церковные мыши. Может быть его используют публично, как это они любят? Или даже отпустят, переведя в городскую тюрьму. И тогда есть большие шансы, что граф узнает, кем был наглый оскорбитель его сына. А ведь это не шутка! С одной стороны сомнительная благодарность церкви, а с другой — реальный гнев сюзерена. По большому счету Ролта вообще нужно сейчас спрятать и никому не показывать вплоть до самого ухода из города.
— Ваша благость, мне нужно еще время, чтобы подумать. Хотя бы несколько дней. Мне показалось, что есть такой человек, но потом я рассудил, что странностей в нем особенных не было.
Улыбка медленно сползла с лица Аренеперта. Возможно, если бы барон вообще не намекал сначала, что такой человек есть, все бы и обошлось, но сейчас, когда он дал надежду....
— Вот как? Это значит, что вы отказываетесь идти навстречу скромному желанию церкви? Ну что же... я слышал, что ваша дочь выходит замуж? Это ведь так?
— Да, ваша благость.
— И это замужество увеличит ваше благосостояние, господин барон? За счет каких-нибудь угодий, например. Или еще чего-то.
— Возможно, что увеличит..., но на что ваша благость намекает?
— Скоро узнаете, господин барон, скоро узнаете.
С этими словами жрец резко развернулся и покинул комнату. Его движения выдавали раздражение крайней степени. Не останавливаясь нигде, он прошествовал прямо к карете, погрузился в нее с помощью слуги и быстро уехал, сопровождаемый охраной.
Барон, выскочивший следом за жрецом на крыльцо, проводил его взглядом, а потом с тревогой обернулся к сотнику, стоящему подле:
— Керрет, я сейчас быстро съезжу к ан-Реттеа. Нужно его предупредить о том, что больше не могу тут оставаться. Пусть потом к нам приезжает или мы к нему. Переговоры-то почти закончены. А ты собирайся. Чтобы к моему возвращению все было готово. Мы покидаем Парреан.
Через час Виктор уже трясся на телеге, оставляя за собой в меру гостеприимный город. Погода была сумрачной, настроение — печальным, будущее — мрачным. Антипов поймал себя на желании этому всему соответствовать. Он окинул взглядом процессию из повозок и карет и затянул песню. Это был весьма смелый перевод 'Эй, дубинушка, ухнем', но зато его бас смог раскрыться здесь в полной мере.
После первого же куплета сотник Керрет подъехал к нему.
— Что поешь, Ролт? — спросил он. — Я такого еще не слышал.
— Это песня лесорубов, господин сотник, — ответил Виктор. — В ней поется о том, как тяжело тащить бревна из леса.
— Ну-ну, — Керрет слегка отъехал.
После 'Дубинушки' Антипов сделал паузу, необходимую ему для примерного перевода другой заунывной песни: 'Ох, мороз, не морозь меня'. Надо сказать, что это произвело впечатление. К нему приблизился не только сотник, но и большая часть солдат. Виктор почувствовал, что настал его бенефис. Ему больше никто не задавал вопросов, все только прислушивались.
Затем Антипов снова взял тайм-аут. Он решил выступить с явным шлягером про дороги, пыль, да туман. На этот раз перевод занял больше времени, но бывший студент особенно не заморачивался с рифмами и ударениями, рассудив, что непритязательная публика удовольствуется мелодией и смыслом текста. Заменив 'выстрел' на 'полет стрелы' Виктор с блеском и печалью спел очередную партию, сожалея о том, что не может брать уроки вокала.
Когда он умолк, сотник Керрет подъехал к барону и осторожно предложил:
— Ваша милость, может быть поменяем Ролту наказание на что-нибудь другое? Он ведь явно не со зла. Дурачок ведь, что с него взять?
Нельзя сказать, что на барона певческий дар лесоруба не произвел впечатление. Произвел и немалое. Но Алькерт оставался верным себе.
— Нет, Керрет, этого простим, а другие на голову сядут, — ответил он. — Нужно показать пример.
Виктор догадывался, о чем сотник говорит с бароном. До него долетали не только обрывки фраз, он еще видел взгляды, которые бросали на него собеседники. Но, к большому разочарованию, понял, что разговор не принес плодов. Однако когда из кареты раздался голос Маресы: 'Папа, нам нужно поговорить!', Антипов понял, что его акции резко пошли вверх. И он принялся за вокал с новыми силами и новыми песнями.
Однако барон, выскочивший вскоре из кареты, пребывал в состоянии ярости. Он запретил сыну лесоруба дальнейшие певческие упражнения и оставшийся путь в замок прошел в тишине и без приключений. Если конечно не считать разгневанные взгляды Алькерта, которые он бросал то на карету с дочерью, то на Виктора.
По прибытию домой слух о произошедшем разнесся с быстрой молнии. Поэтому когда Ролта поместили в тюрьму рядом с казармой, предварительно сняв кандалы, к нему чуть ли не выстроилась очередь из визитеров. И десятник Нурия пропускал их без всяких возражений.
Сначала пришел Кушарь. Он помялся в дверях, потом поинтересовался, что же произошло, и услышав версию Виктора, которая гласила, что почтительный сын понятия не имел о том, что оскорбляет дворянина, а не уличного паяца, решил отправиться к барону с прошением и объяснением ошибки.
Затем примчалась Ханна. Она принесла с собой кувшин молока и мягкий душистый хлеб. Отдав это все Ролту, девушка немного постояла, теребя разноцветные ленты и выслушивая комплименты по поводу своих красоты и доброты, которые не уступают одна другой. Когда после какой-то особенно витиеватой фразы на ее глаза навернулись слезы, Ханна убежала, чтобы не разрыдаться прямо в тюремной камере. Но Виктор недолго был в одиночестве, размышляя о том, что даже в заключении могут найтись приятные стороны. Потому что следом за девушкой пришел сам господин менестрель.
Это был мужчина небольшого роста с тонкими чертами лица, худыми руками и аккуратной бородкой. Вопреки обычной серо-коричневой моде, он был одет в красную куртку с черным узором на рукавах и воротнике. А в руках держал мандолину, которая по внешнему виду отличалась от уже знакомого Виктору инструмента.
