Оскал зверя (Пес-2)

— Что конкретно вы собираетесь с ним сделать? — спросил Большегонов.

— Каждый из этих ребят будет связан с десятком, или около того, покойников с кладбища. Я думаю, что они справятся. Здесь много ума не нужно. Десятки — это своеобразные отделения. Командиры отделений будут завязаны на командиров взводов, и так далее по цепочке. На вершине пирамиды буду я... и, соответственно, весь штаб. Ваша задача — принимать решения, моя — претворять их в жизнь. На линии фронта, если у меня еще останутся силы, я постараюсь поднять всех жмуров в округе. И наших, и чужих... Из братских захоронений... Ну и все поселковые кладбища... До кучи... Вот такая у меня программа минимум. В общем, вы тут решайте, что да как, а я пойду — у меня дел невпроворот.

— Иди, Петруша, иди, — согласился батюшка, — дел у тебя действительно много. А мы тут покумекаем, как лучше войска развернуть.

* * *

... не знаю, как тебе сообщить об этом, любимая, но меня больше не жди. Я не сдержал своего обещания вернуться. Прости меня, родная... Возможно, ты решишь, что я сошел с ума, но я пишу тебе это письмо уже будучи мертвым. Меня уже нет в живых... Грудь разворочена пулями, а тело давно остыло. "Погиб смертью храбрых" , наверное напишут в похоронке. Умолчу о том, каким способом мне удалось вернуться с "того света"... Это, наверное, секретная информация. А я хочу, чтобы письмо все-таки дошло до тебя. И как бы то ни было, я благодарен Судьбе за то, что она дала мне возможность попрощаться с тобой! Я многое хотел тебе сказать, котенок, но слова бегут от меня. Береги себя! Береги Сашку! Он уже большой, он поймет... Я люблю вас! Люблю больше жизни... Когда-нибудь мы встретимся, и не расстанемся уже никогда — ведь смерть это еще не конец... Я это знаю... Я был там, у кромки... Целую, люблю...

Старший лейтенант Артем Скворцов еще раз пробежался взглядом по письму. При чтении его глаза оставались неподвижными. Он видел окружающий мир не своими мертвыми глазными яблоками, а какими-то иными органами чувств. Скворцов сложил тетрадный лист пополам и засунул его в правый, уцелевший карман гимнастерки — второй карман был покрыт коркой спекшейся крови, именно в него попала вражеская пуля. Момент собственной смерти Скворцов почти не помнил — удар, темнота... А затем... Затем он увидел собственное тело, раскинувшее в стороны руки, как будто со стороны. Он стоял, растерянный, пытаясь мучительно сообразить, что же такое случилось с ним. Павших в этом тяжелом бою было много. Лейтенанта быстро просветили по поводу его состояния. Оказывается, он мертв, убит. Его окровавленное холодное тело лежит в пыли...

Скворцов помотал головой, отгоняя мучительные воспоминания. Сейчас нужно было думать о другом. Как отправить письмо? Обычной полевой почтой нельзя — скорее всего письмо изымет контрразведка. Он хорошо понимал, что все произошедшее с ним и с его товарищами по несчастью, не просто фокус, а нечто из ряда вон выходящее. Разрушающее общеизвестные истины материального мира. Выходит, правы были древние, утверждая словами Володи Высоцкого: "Что мы, отдав концы, не умираем насовсем". Он мертв вот уже несколько дней, но продолжает мыслить. А значит, и существовать. Неожиданно лейтенант почувствовал приближение Силы. Силы, выдернувшей его из небытия бестелесной сущности, и вновь привязавшей его к телу. Правда оно так и осталось холодным и бездыханным... Но это мелочи, ведь он успел написать прощальное письмо... Только еще бы умудриться его отправить. Сила приближалась, Скворцов чувствовал её темную пугающую мощь, но вместе со страхом пришло ощущение странного родственного единения с источником этой Силы. Вскоре в поле зрения лейтенанта появился крепкий мужчина, слегка склонный к полноте. Он неторопливо приближался к Скворцову, постукивая при ходьбе металлическим наконечником темного резного посоха об асфальт. Именно этот человек был сосредоточием Силы одновременно притягивающей и пугающей мертвого лейтенанта.

— Ну что, боец, как самочувствие? — поинтересовался некромаг, пристально разглядывая Скворцова.

— Не знаю, — честно ответил лейтенант. Синие губы шевельнулись, но изо рта мертвеца не вырвалось и малейшего звука. Однако некромаг его прекрасно "услышал".

— Понятно, — устало произнес Петр Семеныч. — Значит никак. Ты уж прости меня, что я тебя вот так, без разрешения с того света выдернул. И ребятам своим передай... Пойми, без вашей помощи мы войну проиграем!

— Что это вы, я уже давно понял. От вас сила струиться... Я это чувствую. А как это у вас... получается? — вновь бесшумно спросил мертвец.

— Извини, старик, лучше тебе этого не знать, — покачал головой Петр Семеныч. — Для общего блага...

— Я понимаю, — прошелестело в голове некромага.

— Да, если хочешь, чтобы тебя услышали живые — набери воздуха в легкие. Голосовые связки у тебя еще нормуль — не сгнили, должны нормально работать.

— Как набрать воздуха? — спросил явно озадаченный советом некромага Соловьев.

— Как-как? — передразнил его Петр Семеныч, пребывая в прекрасном настроении. — Ты же руками-ногами шевелишь?

— Ну?

— Вот и раздуй грудную клетку, как гармошечные меха. А потом обратно... Ты тренируйся пока, а меня еще дел выше крыши!

— Разрешите обратиться? Просьба у меня к вам... — решился лейтенант.

— Что у тебя? — пребывая в благодушном настроении, спросил Петр Семеныч.

— Письмо родным отправить... — прошелестел Скворцов. — Прощальное...

— Письмо? — помрачнел Петр Семеныч. — А ведь они уже похоронку, наверное, получили. В наши дни это быстро — не сорок первый на дворе.

— Я написал об этом, — признался Лейтенант. — Но больше ничего такого! — поспешно добавил он. — Вот возьмите, — он вытащил из кармана сложенный тетрадный листок и протянул его некромагу. — Читайте... Мне нечего скрывать!

Петр Семеныч взял письмо, задумчиво повертел его в реках, но разворачивать не стал.

— Я передам его твоим родным, — пообещал он мертвецу. — Я вроде как должен тебе за беспокойство. Только и у меня к тебе просьба будет.

— Какая? — подался вперед Скворцов.

— Я полагаю, что ты не единственный, кто захочет попрощаться с родней... Пусть пишут. Но... Их письма доставят по адресу только после рассекречивания информации о боевых подразделениях, подобных вашему. Твое письмо я отравлю, как только появится возможность. Но только твое... Поэтому не распространяйся! Пойми, по-другому я не могу.

Скворцов понимающе кивнул.

— Ну вот и здорово! Теперь ты мне вот что скажи: старшие офицеры среди твоих есть?

— Из офицеров еще два лейтенанта, пяток прапорщиков.

— Выходит, ты старший?

— Так точно!

— Тогда пойдем со мной. Нужно приготовить фрицам хороший сюрприз, а времени у нас мало.

* * *

07.07.09

Дальний Восток.

с. Малиновка

Амурской области.

Штурмфюрер Отто Крамп мирно дремал на стуле в караулке, уронив голову на грудь. Неожиданно его чуткого обоняния коснулся отвратительный запах табачного дыма. Крамп оглушительно чихнул и проснулся. Черт, в последнее время он совершенно не переносил запах табака. Хотя не так уж и давно, два года назад, он был заядлым курильщиком. Штурмфюрер скосил глаза на светящийся циферблат часов — 00-15 — пора проверить караулы. Густав потянулся всем телом. Суставы звонко хрустнули в ночной тишине. Приподняв верхнюю губу, он сладко зевнул по-собачьи, обнажив крупные слегка желтоватые зубы. Крепкие зубы, приобретенные одновременно с отказом от курения, были особой гордостью Густава. Дело в том, что в наследство от родителей Крамп получил плохонькие зубы. Так что к сорока годам их полностью уничтожил кариес и щипцы военных эскулапов. Носить же зубные протезы штурмфюрер на дух не переносил. Но приходилось. Не расхаживать же в казарме, шамкая беззубыми розовыми деснами. Все изменил случай: два года назад Густав столкнулся с бывшим однокашником — Отто Шлоссом по училищу страдающим той же проблемой с зубами. Каково же было удивление Крампа, когда однокашник приветливо улыбнулся, сверкая крепкими, может быть слегка великоватыми, зубами. Таких качественно сработанных протезов, практически не отличающихся от настоящих зубов, Густав еще не встречал. Однако Шлосс со смехом сообщил, что зубы его собственные, чем озадачил Крампа еще больше. Так Густав узнал об особом подразделении "Вервольф", находящимся под патронажем СС и "Анэнербе". Имея отличный послужной список, Густав подал прошение о переводе в "Вервольфы". Помощь Шлосса, на тот момент исполняющего обязанности командира одного из подразделений оборотней, оказалась не лишней. И вскоре Густав получил заветный нарукавный знак "Вервольфа". Обряд перерождения оказался жутко болезненным, но потерпеть стоило! Преимущества нового состояния оказались выше всяких самых смелых мечтаний! Прежде всего — отличное здоровье: за все два года службы он вообще забыл, что такое болезни. Физическая сила увеличилась многократно. Обоняние... Он и не представлял, что мире существует такая широкая гамма запахов, что каждое существо можно опознать с закрытыми глазами. Зрение тоже изменилось, теперь он мог видеть в кромешной темноте, даже не трансформируясь в волка. А каким неутомимым он стал любовником! Нет, до обряда посвящения он не жил, он прозябал! В животной ипостаси способности увеличивались многократно. И за все это богатство приходилось расплачиваться лишь некоторой нервозностью при полной луне, да жаждой свежей, дымящейся крови, терзающий ликанов лишь время от времени, в отличие от коллег из Роттен СС, которым кровь требовалась всегда. Еще раз уловив запах табачного дыма, Густав недовольно поморщился — нужно будет сказать охране, чтобы курили как можно дальше от караулки. Хотя... с его обонянием это не поможет — запах табака он чувствовал чуть не за километр. Он поднялся на ноги, протер кулаками заспанные глаза и вышел на улицу. После душной караулки летняя ночная прохлада приятно освежила вспотевшее тело. Мириады звуков ворвались в мозг Ликана. Хоть важное кваканье лягушек, в изобилии населяющих местные болотистые земли, и заглушало остальные звуки, чуткие уши оборотня легко улавливали даже шорох крыльев мотылька бающегося в яркую лампу подсветки над крыльцом. Густав вдохнул полной грудью наполненный сельскими ароматами ночной воздух. С реки повеяло свежестью...

"Это просто рай земной! — подумал Густав. — Здесь можно провести остаток своих дней. Правда зимой здесь холодновато, но лето с лихвой компенсирует холода. Нужно будет подать прошение в Коммисариат Оккупированных Территорий, чтобы после победы эта местность отошла в его владения. Много ему не нужно — достаточно села и близлежащих полей. Только нужно поторопиться, иначе на лакомый кусочек наложит лапу кто-нибудь другой. Построю особняк на берегу реки, — мечтал Крамп, — а может быть и замок. Крестьян вышколю. Будет не хуже, чем в старых поместьях Рейха! Все эти убогие хижины — под снос! Я еще научу этих руссишь швайн, как надо жить и работать! Помещик Густав Крамп, землевладелец! Достойно звучит!"

Здание школы, в котором нацисты развернули штаб, стояло в центре села на единственной асфальтированной улице. С высокого школьного крыльца Густаву было прекрасно видно маленькое заброшенное кладбище на противоположной стороне дороги, по какому-то недоразумению оказавшееся зажатым среди жилых домов. Покосившиеся металлические надгробия с остроконечными звездам вместо крестов, облупившаяся краска, ржавые покореженные оградки, протоптанные тропинки, бегущие подчас прямо через места упокоений... Было видно, что за кладбищем никто не ухаживает, не взирая даже на то, что оно находиться в самом центре села. Такое неуважение к мертвым коробило чопорного немца. Может у этих покойников и не осталось родных, готовых ухаживать за могилками, но есть же какое-то сельское начальство, которое должно следить за чистотой и опрятностью на вверенной территории. Но что с этих русских взять? Он вспомнил аккуратные и ухоженные кладбища его родной Баварии, изящные каменные надгробия, старые склепы, наполненные мрачным очарованием... Ничего, он еще наведет здесь настоящий немецкий порядок. Главное не забыть подать заявку.

Оборотень легко спрыгнул с высокого крыльца и мягкой упругой походкой подошел к деревянному сараю, стоящему на краю спортивной площадки. Сарай был пустым и чистым. Густав уже давно использовал его для своих нужд. Единственным предметом мебели в сарае была деревянная лавка, на которую и уселся Крамп. Развязав шнурки высоких ботинок, Ликан скинул их с ног. Затем снял носки, аккуратно положив их на голенища ботинок. После этого он расстегнул китель, сбросил его с плеч и повесил на заблаговременно вбитый в стену гвоздь. Выпрыгнув из форменных брюк, Густав аккуратно свернул их и положил на лавку. Освободившись от нижнего белья, Крамп так же педантично сложил его на лавке. Опустившись на четвереньки, Ликан набрал в грудь побольше воздуха и начал трансформацию. Его спина изогнулась горбом и начала стремительно покрываться жесткой черной шерстью. В сарае запахло псиной. Стопы Густава удлинились, одновременно обрастая шестью, на пальцах выросли дюймовые когти. Кожа на лице лопнула под напором стремительно вытягивающихся челюстей и облезла неопрятными клочьями. Под кожей обнаружился все та же черная шерсть. Уши заострились и съехали на макушку. Нечеловеческой злобой сверкнули желтые звериные глаза, на секунду отразив призрачный свет луны, заглянувшей в сарай сквозь распахнутую дверь. Взрыхлив землю отросшими на руках когтями, существо издало леденящий душу вой. Через секунду монстр, похожий на чудовищную помесь волка и гориллы, выскочил на улицу. Гигантскими прыжками оборотень пересек стадион и скрылся в темноте. Возле кладбища оборотень остановился. Потянул носом воздух, но не нашел ничего настораживающего в окружающих запахах. Однако звериные инстинкты кричали об опасности. Но Ликан никак не мог разобраться, что же его так напугало на маленьком заброшенном кладбище. Через мгновение он сообразил, что его так насторожило — звуки. Он замер каменным изваянием, превращаясь в слух. Его ушные раковины заработали как локаторы, сканируя территорию кладбища. Точно! Звуки! Вот что насторожило зверя! Звуки были странными, идущими как будто из глубины земли. Словно мертвецы вдруг ожили и начали ворочаться в своих прогнивших гробах. Если бы он знал, что все это действительно так, то уже мчался бы на всех парах прочь от этого проклятого места. Но немецкий прагматизм, впитанный с молоком матери, который не смогли заглушить даже приобретенные звериные инстинкты оборотня, требовал разобраться во всей этой чертовщине. Неожиданно утоптанная до каменой твердости тропинка покрылась сеточкой трещин, вспухла горбом, а затем осыпалась по сторонам. В образовавшейся ямке показалась скелетированная кисть руки, впившаяся голыми костяшками в твердую землю. Рядом вспух еще один земляной горбик, который скрывал еще одну руку, с не меньшей силой вонзившуюся в землю. Между двумя небольшими ямками земля вспучилась, и показался череп выползающего из могилы покойника. Ликан непроизвольно поджал хвост и попятился. Скелет тем временем мерно, сантиметр за сантиметром вытягивал свои кости из земли. Вот показались шейные позвонки, забитая землей грудина, тазовая кость... Оборотень наконец совладал с желанием убежать подальше и забиться в какую-нибудь неприметную конуру. Он подскочил к скелету и, взмахнув когтистой лапой, сшиб пустую черепушку с позвоночного столба. Она, клацнув челюстью, улетела в темноту. Но скелет не заметил потери, продолжая упорно освобождать оставшиеся без головы костяшки из земельного плена. Оборотень недовольно заревел и вновь набросился на покойника. Инстинктивный страх забился куда-то вглубь, оставив на поверхности лишь звериную ярость. Появление скелета на подконтрольной оборотню территории, Ликан принял как вызов. Издав громогласный рев, оборотень бросился в бой. Оттолкнувшись от земли, он прыгнул на обидчика, посягавшего на его, неоднократно помеченные мочой, земли. Мощный удар когтистых лап, помноженный на солидный вес Ликина, пришелся точно в центр грудной клетки безголового скелета. От удара хрупкие кости громко хрустнули и сложились внутрь. Но скелет, ноги которого все еще оставались в земле, устоял. За мгновение до прыжка оборотня покойник успел развести в руки в стороны, как будто хотел поймать зверя в силки. Они ударили одновременно: оборотень сломал грудные кости покойника, а скелет тем временем вонзил острые костяшки пальцев в толстую шею врага. Ликан тряхнул головой, пытаясь скинуть повисший на нем скелет. Но не тут-то было — противник крепко вцепился в длинную густую шерсть на загривке оборотня. Ликан дернулся в сторону, ломая противнику ноги, застрявшие в земле. Затем сделал несколько головокружительных кульбитов, но стряхнуть костяного наездника ему так и не удалось. Мало того, скелет обломками костей попытался проткнуть оборотню живот. Схватка грозила затянуться. Ликан упал на землю, придавив тяжелым делом трепыхающийся костяк. Извернувшись, оборотень хватил зубастой пастью предплечье скелета. Крепкие зубы легко перекусили кость, но ее острые обломки разорвали Верфольф пасть. Крепкие объятия скелета ослабли. Ликан прижал раздробленную грудину скелета к земле передними лапами и откусил ему вторую руку. Не остановившись на этом, Вервольф перегрыз скелету позвоночник в районе поясницы. И только тогда покойник затих. Запрокинув голову, оборотень завыл. Но долго ликовать ему не дали — в пылу схватки он не заметил, что со всех сторон окружен десятками, а может быть и сотнями неподвижно стоящих костяков. Ликан затравленно огляделся и понял, что его песенка спета. Он тихонько заскулил, поджав хвост, а затем ощерился и зарычал. Словно по команде скелеты набросились на оборотня.