Кроме того, есть второй поток модов, рекой поставляющий измененные гены высшему сословию. Пусть небольшой рекой, несравнимой с 'элитизацией' нескольких миллионов человек одновременно, зато действующий постоянно в течение всех последних двухсот лет. Конвенцией не запрещены исследования на людях, запрещено лишь создание новых особей с заданными параметрами. Но никто не запрещал, например, генетическое вмешательство для лечения генетических болезней. Аристократия не столь многочисленна, все кланы бывшей метрополии, да и Венеры, её законной наследницы, состоят в каком-то, да родстве, и от обилия близкородственных связей запросто может родиться какой-нибудь лягушонок. То есть, мама с папой при деньгах могут заказать себе чадо определенного пола, лишённое генетических заболеваний, абсолютно здоровое ля-ля ля-ля, всего-то за несколько миллионов империалов. Ведь речь идёт о собственном ребенке! Наследнике! Или наследнице. А кто мешает во время операции взять и, скажем, подкорректировать те или иные параметры? Внешние данные, морфологические, психофизические? Интеллектуальные? Чтобы ребёнок уж точно был самым-самым?
Таких вот модов под заказ высшего сословия создано много. Они появлялись не каждый день, зато на протяжении двух веков. И у каждого из них есть потомство, которое не единожды скрещивалось с нормальной естественной аристократией и давало ещё и ещё потомство. Модифицированные гены накладывались один на другой...
Дальше не буду продолжать, и так понятно. Чуть ли не каждый третий, если не второй представитель аристократии несёт в себе изменённые гены. В большинстве случаев они неопасны, отвечают за какой-нибудь совершенно пустяковый признак, но случайное наложение таких признаков в общей массе может дать побочный эффект в виде ярости, подобной скандинавским берсеркам.
Итак, мой отец мог стать результатом наложения генов, неопасного, совместимого с жизнью, внешне никак не проявляющегося, но дающего небольшой отрицательный эффект. Повторюсь, я — типичный мальчик-латинос, во мне нет ничего, напоминающего последствия модификации. Умный? В школе, где я учусь, найдутся ребята умней меня. Сильный и ловкий? Вошёл в десятку на первенстве юниоров? Да, но не потому, что мод. Просто та победа стоила мне ОЧЕНЬ многого. Я занимался до изнеможения, падал, вставал и снова падал. Я должен был научиться драться, ради этого попрощался с танцами и бассейном — это стало моей целью. Я хотел не бояться возвращаться вечером домой, хотел, чтобы подонки, типа Бенито, меня не трогали. Это такой стимул, какого не достичь ни одним генным программированием. А ещё мне везло на самих соревнованиях. Уж на везение точно не могли модифицировать!
Что ещё? У меня хорошая память. Я быстро запоминаю многие вещи. Но она не феноменальная, я не бог и не машина. Просто хорошая память, и всё. Не на том уровне, чтобы вкладывать в меня миллионы.
А больше ничего во мне нет. Это всё.
То есть, я — набор несильных случайных модифицированных генов. Слабеньких таких, как раз и возможных, будь мой отец среднестатистическим представителем высшего сословия венерианского общества. И от этого мне становится не по себе.
Представим картину с самого начала. Эдакий молодой (а может и не молодой) повеса-бабник при деньгах снимает девочку. Юное создание из русского сектора со славянскими корнями, в которых чёрт ногу сломит кто она такая. Снимает, веселится, возможно, не единожды. И та залетает. Случайно. Ну, сбой где-то в системе предохранения. Что делать на месте этого мачо?
Правильно, линять. Как он и поступил. Но это всё-таки очень себялюбивый мачо, хозяин Вселенной, владелец заводов-фабрик-банков-чего-то там. Знать, что твой отпрыск, пусть и от проститутки, прозябает в нищете? Да, он не нужен, этот отпрыск, но он есть, и в нём его кровь. Так уж получилось. И его задача, как хозяина этой Вселенной, сделать жизнь потомка хоть немного, но легче. Дать дорогу в люди, шанс. И этот человек его дает. Потому что любит себя, а не потомка, естественно.
В сотый, наверное, раз повторюсь, я вырос не в трущобах, не в гетто для бандюганов, не на рабочей окраине. Кем бы я стал, если бы жил там? Не знаю, но уж точно не учился бы в школе имени генерала Хуареса. И за это моему неизвестному папочке стоит сказать 'спасибо'. Правда, только за это.
Итак, он прижимает мать к ногтю, и, вероятно, под угрозой забрать меня, заставляет покончить с ремеслом. За это даёт деньги на моё содержание. Не много, чтобы только-только хватило на меня. Но мама не гордая, наверняка она и этому всю жизнь радовалась. Он спонсировал проживание в средненьком районе и мои увлечения, но не спонсировал учебу, грант я получил сам. Но это уже и не важно, шанс он дал. Здесь сходится.
Далее, 'школьное дело'. Здесь тоже сходится. Для человека, имеющего миллиарды и связи в правящих кругах, несложно выйти на шишек департамента и разрулить дело с каким-то директором частной школы.
Остаётся наблюдение и досье департамента. Тут два объяснения. Первое — 'папочка' как-то связан с ДБ. Либо наоборот, он настолько крут, что её высочество ведёт его разработку (а она ведёт разработку всех мало-мальски значимых богатых людей планеты). И я попал в эту разработку, как потенциальный родственник, получающий деньги. Ведь так легко проследить, куда и откуда уходят деньги со счетов 'нужного' человека!
Норма сказала чётко, в досье 'ничего интересного'. Тесты, комментарии, характеристики. Меня тупо вели, для галочки в отчёте, не более. И это также в точку. А то, что досье лежало у принцессы Алисии в личном шкафу, скорее всего, последствия 'школьного' дела. Мне в последнее время некогда, домой еле приползаю, но и я краем уха слышал, сеньора Сервантес позавчера закрыла первую школу. Почему-то уверен, что только первую. После ТАКОГО не удивительно, что там лежала моя папка.
Эта версия самая правдоподобная. И даже то, что к матери приходила женщина, легко объяснимо. Не будет же Важный Человек опускаться до общения с проституткой. У него для этой цели есть доверенные люди, менеджеры, секретари, которым не зазорно. И нежелание матери говорить также понятно, не хочет ворошить дела молодости и травмировать меня, ибо я заочно ненавижу этого человека. И мама знает, расскажи мне такое, она получит ОЧЕНЬ бурную реакцию.
Да, я обязан ему. Благодаря его помощи я вырос в нормальных условиях, но...
...Но все равно ненавижу.
* * *
— О чём задумался?
Катарина незаметно подошла сзади и толкнула в плечо. Я тяжко вздохнул:
— Да так, о своём, о наболевшем.
— Понятно.
Она присела рядом.
— Хуанито, хочу снова вытянуть тебя на откровенность. Можешь обижаться, но отнесись к моим словам предельно серьёзно. Ага?
Я кивнул.
— Не ходи к нам. Не надо.
— Опять старая песня? — я грустно усмехнулся. Она мою усмешку не поддержала.
— Разведданные тебе. Свежие. На тебя наполеоновские планы. Уже сейчас. Все обсуждают, как тебя использовать, как с тобой работать, будто ты уже принят. Будто от корпуса тебя отделяет лишь формальность — согласие Леи. А она вряд ли будет против. И мне это не нравится.
— Почему? И кстати, 'все' — это кто? — уточнил я.
— Высший офицерский состав, — расплывчато ответила она и продолжила, словно читая очередной курс лекции:
— Тебе говорили про нашу военную демократию? — Я кивнул. — Всё ложь, нет у нас демократии. Это иллюзия. Как и то, что в стране народ может что-то решать и на что-то влиять. Корпусом руководит высший офицерский состав, только высший. Даже мнение низшего не учитывается. Тебя, то есть меня, например, или одну из нас, могут выслушать, могут учесть даже коллективное мнение, но решать всё равно будут сами, как им нужно.
Я про себя рассмеялся. Ну, это как и везде! Стоило ожидать.
— Мы вроде как имеем право высказаться и проголосовать по спорным вопросам, но реальная власть только у нескольких человек.
— И они что-то против меня замыслили, ваш генералитет? — снова усмехнулся я.
— Не то, что замыслили. — Она замялась. — Напрягает их отношение, пренебрежение. Вседозволенность — страшная штука, а они ею пресыщены. Сейчас у тебя есть право что-то делать, а чего-то нет, ты волен в поступках. Но после... Понятия 'право подчинённого' у нас не существует, малыш.
Вздох.
— Если ты станешь одним из нас, превратишься в куклу, безвольную марионетку. Тобой будут помыкать и использовать, как посчитают нужным, наплевав на твоё собственное мнение.
— То есть, я не смогу не выполнить то, что мне говорят? А если приказ, мягко говоря, преступный?
Она отрицательно покачала головой.
— Не выполнение приказа — смерть. Думай, Хуан, думай. Это рабство, самое настоящее. Полный тотальный контроль и безусловное подчинение старшим. У нас есть свои плюсы: независимость от окружающего мира, финансовый достаток, статус. Но каждая из нас в отдельности — рабыня. Ты не найдёшь здесь того, что ищешь. Не ходи сюда. Откажись, пока можешь.
Подводя итог разговору, она поднялась:
— Лея задерживается. У тебя есть время. Пока — есть. Думай.
Вдогонку, вспомнив её звание, я бросил:
— Ты одна из них? Входишь в их число?
Она обернулась.
— Теоретически. Но практически ничего не решаю.
И ушла, оставив меня в смятении.
Вот оно как. Единая монолитная структура с коллективным управлением. Боевой орден, подконтрольный лично королеве, главе клана Веласкес. Со своими традициями и законами, с беспрецедентным и беспрекословным подчинением младших старшим. Ну, прямо средневековье! Младшие в шоколаде по сравнению с 'вольняшками', теми, кто остался на улице, в приютах, да и простыми людьми, типа меня. Но сами они — рабы своей системы, винтики в отлаженной машине. А винтик не имеет права думать, он должен лишь крутиться. М-да!
А Катарина? Какова её выгода? Она неплохо устроилась, входит в этот самый совет офицеров, при этом независима, пусть и не принимает глобальных решений. Зачем ей мой уход?
Дальше, что могли придумать насчет меня её, скажем так, товарки? Та же Мишель? То, что меня не собираются использовать, как хранителя, я изначально подозревал, но каковы эти таинственные планы? Сделать из меня суперагента?
'Шимановский, окстись, размечтался! — одернул я сам себя. — Суперагент недоделанный! Давай, вспоминай политическую ситуацию в стране. Что у нас происходит?
Правильно, борьба за власть между кланами. С оказанием давления на правящую династию. А теперь вспомни сеньору Сервантес, министра образования. Понял?
Корпус — кузница кадров её величества. Люди, на которых она может опереться в ежедневной борьбе со знатью. В мире, где всё куплено за большие деньги, иметь своих людей, грамотных, на нужных должностях — роскошь. И благодаря корпусу королева может себе эту роскошь позволить'.
От мыслей и итогов я вымученно вздохнул.
'Всё возможно. Главное ты понял. Для чего им мальчик.
Когда вся планета точно знает, что вокруг её величества лишь существа женского пола, имея под рукой мужчину можно использовать его для различных тактических маневров. Чтобы никто не догадался. Как? Тут много вариантов. Скорее всего, именно ими и занимается сейчас сеньора Тьерри вкупе с остальными старшими офицерами. Корпус вне политики? Неправда! Он не может быть вне политики, иначе его банально раздавят набитые империалами аристократические боровы. Кстати, потому рядовой и младший офицерский состав не влияют на управление, подобные дела должны вершиться в тайне, и никак иначе'.
На этой мысли я выдохся и с большим удовольствием поднялся, привычным уже жестом закидывая 'Жало' за плечо. В зал вошла 'Вторая' и поманила за собой. Нас ждали великие дела, имя которым — тренажёры.
Сегодня мне дали передышку после вчерашнего приступа, я занимался на тренажерах. Конечно, с классическими занятиями это связано одним лишь названием, даже тут я работал на износ, да ещё в скафандре, но всё-таки моей жизни ничего не угрожало, никакой мешок не сбивал с высоты, я сам ниоткуда не падал, со всеми вытекающими. Ручаюсь, это неспроста. Наблюдают, как восстанавливаюсь, делают выводы. Нагружать завтра, не нагружать, брать меня, не брать, а если брать, как организовывать тренировки, и прочее. Надо сказать, восстанавливаюсь я хорошо. Обычно после приступов мышцы болят и следующий, и даже последующий день, но вчера они вкололи какую-то дрянь, и я уже почти ничего не чувствую. Лишь ноющая боль на грани восприятия.
За день я вымотался, впрочем, как обычно. Но сегодня к программе добавились силовые тесты, которых раньше не было. Кстати, по мимике тренерского штаба, так и не понял, довольны они результатами или нет? В машине, по обыкновению, чуть не уснул. Меня 'включил' вопрос Катарины, когда мы уже выехали на магнитку:
— Ну и что ты решил? Подумал над моими словами?
Я легонько кивнул.
— Да.
— Есть динамика?
— Да. Буду думать дальше.
Она ехидно оскалилась:
— То есть, тебя не пугает перспектива стать безвольной марионеткой.
Я меланхолично пожал плечами. Пугает. Но я уже не тот мальчик, что сидел в её машине в первый день, меня на такой дешёвый развод больше не возьмешь.
— Все мы в этой жизни марионетки, все ходим под кем-то. Вопрос в том, к какой партии ты прибьёшься. А я хочу примкнуть к партии победителей.
Такого поворота она не ожидала. Я продолжил:
— Ручаюсь, те, кто сейчас в совете офицеров, когда-то сами были зелёными и юными, смотрели на ваше бело-розовое здание большими испуганными глазёнками. А теперь вершат судьбы Венеры. Чувствуешь динамику?
Моя собеседница фыркнула. Я победно улыбнулся.
— Да, поначалу будет плохо. Но я хочу стать таким же 'старшим офицером', и стану им. Пусть для этого придётся пройти через годы бесправия и унижения.
Мы подъезжали к дому, когда она, наконец, выдавила:
— А ты уверен, что это партия победителей? Как можно быть победителем, поддерживая человека, на которого давят со всех сторон кланы и, если честно, в грош никто не ставит?
Она искоса глянула на меня, ожидая реакции. Глаза её ехидно блестели.
— А может она сама хочет, чтобы кланы так думали? — парировал я. — Как можно быть забитой дурочкой, осознавая, что у тебя под носом в самом центре столицы никому не подвластный и не подотчётный батальон специального назначения, в котором даже новичков готовят на полосах смерти? Три сотни машин убийства, не обременённых моральными принципами и неподсудных правоохранительной системе? Сомневаюсь, что это так.
— Полк, — машинально поправила меня Катарина, не найдясь с ответом, и вновь задумалась. — У нас нет батальонов. Взводы, и сразу полк.
— Пусть полк, — согласился я. — Это что-то меняет?
Молчание. Долгое и напряжённое, которым я воспользовался, чтобы немного вздремнуть.
— М-да, Шимановский, удивил ты меня, — рассмеялась сеньора майор, когда мы подъехали к дому. — Не ожидала. Только имей в виду, до момента, когда ты станешь офицером, можешь не дожить. И не доживёшь, скорее всего, процентов на девяносто девять.
