Скс Режим бога 1-я книга

Журналист посмотрел на меня умным взглядом, и сразу не ответил. Покрутил пальцами ручку с золотым пером, и наконец негромко произнес:

— Я же взрослый, у меня было бы больше шансов...

— А я пока не взрослый — но убегать тоже не стал! — глухо сказал я, упрямо наклонил голову и поиграл желваками "на публику".

Впечатлил. Весь дальнейший разговор протекал в атмосфере "дружбы и взаимопонимания". Журналисты сыпали вопросами уже без всякой очереди, перебивая друг друга. Их интересовало буквально все: как учусь, чем увлекаюсь, какие книги читаю, почему стал заниматься боксом, как собираюсь провести лето, и т.д.

Когда корреспонденты стали спрашивать про родителей, "обкомовцы" заметно напряглись — но у меня хватило ума сказать, что папа погиб при катастрофе истребителя, рассказал про маму, и плавно перешел на дедушку, ветерана Великой Отечественной. Вспомнил про случай из его боевой биографии.

Войну дедушка встретил в Главном морском штабе ВМФ, и оттуда был направлен в Каспийскую флотилию, которая обеспечивала жизненно необходимую фронту перевозку нефти по Каспию. Служил он старпомом на корабле ПВО.

Однажды, во время очередного ожесточенного налета немцев, была прервана связь мостика с машинным отделением, и капитан приказал деду немедленно выяснить причину. Дед спустился в машинное, связь быстро восстановили, и он побежал обратно на мостик. Следует отметить, что бой все это время активно продолжался. Дед поднялся на мостик, и увидел, что капитан по-прежнему на своем посту — стоит широко расставив ноги, и крепко держится за леера, только... без головы. Очередью с "юнкерса" ее просто срезало...

— Я тогда спросил его: "А ты что?". А он мне отвечает: "Что я? Встал рядом, и все взял на себя". Это я крепко запомнил, тем более, что больше дедушка никогда и ничего про войну не рассказывал.

Рассказ журналисты слушали внимательно, даже писать перестали. Помолчали, отдавая дань великому прошлому. Затем симпатичная корреспондентка "Комсомолки" робко задала свой, по моему, первый вопрос:

— Витя, скажи, а у тебя есть увлечения, кроме спорта? — лицо спокойное и нарочито строгое — наверное, так пытается компенсировать молодость, а румянец предательски выдает волнение.

"Симпатичная девочка..." — подумал я, — "Я бы ей "ух"... Но с этим у меня пока "эх"...".

— Есть, Вера. Я пишу стихи, чаще всего песенные, музыку, к которым сам же и пытаюсь сочинять. — когда я ее назвал по имени, она и вовсе вся залилась краской. Господи, какое же время сейчас, как мы его не ценили и бездарно профукали... Какие девушки — вся покраснела от того, что я запомнил ее имя. И это еще журналистка! Мдя...

Вопрос Веры возбудил у её коллег повышенный интерес. Ну как же... Боксер, и стихи — чем не повод для удивления! Однажды у меня это уже сработало с вашей братией... Естественно, среди прочего, сразу последовали просьбы что-нибудь прочитать или спеть. Поскольку к встрече я совершенно не готовился, то в памяти крутились только слова марша, которые я заучил для разговора с Лехой.

Заранее извинившись за отсутствие голоса и музыкального сопровождения (насчет голоса соврал — нормально у меня все с ним!), я тихонько постукивая ладонями по краю стола, начал негромко петь:

Стоим мы на посту, повзводно и поротно,

Бессмертны, как огонь, спокойны, как гранит.

Мы — армия страны, мы — армия народа,

Великий подвиг наш история хранит!

Опять перестали писать, внимательно слушают. "Обкомовцы", услышав такие верные в идеологическом смысле слова, улыбаются, как братья-близнецы.

А я, уже громче и ритмичнее, выстукиваю припев:

Не зря в судьбе алеет знамя!

Не зря на нас надеется страна, ("па-па-па-па" — изображаю духовые)

Священные слова "Москва за нами!"

Мы помним со времён Бородина.

Песню исполняю до конца. Как только замолкаю — все находящиеся в кабинете, включая обоих "обкомовцев", директора и завуча, начинают искренне хлопать и улыбаться!

Следующие минут пятнадцать изображаем диктант в школе — я диктую слова, а корреспонденты их прилежно записывают. Скромно сообщаю, что хотел бы, чтобы этот марш исполнил хор Александрова, а потом еще скромнее добавляю:

— Во время парада на Красной площади! — все смеются, а тот "обкомовец" который в сером костюме, говорит:

— С таким маршем не зазорно и по Красной площади пройти.

Журналисты согласно кивают.

Марш после рассказа про деда-ветерана прозвучал очень органично, и еще поэтому имел такой успех, но тут опять рискнула с вопросом увлекшаяся Вера:

— А еще на какие-нибудь темы у тебя есть песни? — журналюги опять с интересом уставились на меня.

"Чтоб тебя, дура неугомонная!" — ругнулся я на симпатягу (мысленно разумеется), а сам задумался. Затем, так же мысленно, заржал — и уже вслух, старательно копируя Губинские интонации, пропел:

Вера, еще вчера мы были вдвоем,

Еще вчера мы знали о том,

Как трудно будет нам с тобой расстаться, Вера

И новой встречи ждать день за днем.

Вера, когда теперь увидимся вновь?

Кто знает, может это любовь?

А я еще не смог сказать о самом главном,

Тебе всего лишь несколько слов!

Веселый смех окружающих, и расползающийся Верин румянец, были наградой за мой прикол. Собственно, ничего особо удивительного в удачной шутке не было. Еще несколько дней назад я стал формировать в Айфоне "папку" песен, с которыми смог бы "прославиться", а Губинская вещь была напевна, слезлива, и идеологически нейтральна. Поэтому я не только внес ее в "папку", но и пару раз прослушал через наушники, ну и память не подвела.

— А какое имя стояло в песне изначально? — отсмеявшись, спросил усач из "Ленинградской правды".

— Какое бы не стояло — теперь в этой песне всегда будет стоять имя "Вера"! — галантно и напыщенно ответил я, и изобразил поклон в сторону смущенно алеющей Веры. Ну, как смог, сидя-то!

Все опять посмеялись. Решив "ковать пока...", я продолжил развивать успех:

— А еще у меня есть песня для нашей ленинградской певицы Людмилы Сенчиной, думаю, она будет не хуже "Золушки"!

"Акулы пера" сразу же захотели послушать и эту песню, но тут я был уже непреклонен, сказав, что будет справедливо, если эту песню первой услышит сама певица. Совершенно неожиданно меня поддержал "серый обкомовец", и тему песен закрыли.

Поговорили еще с полчаса — журналисты хотели узнать, куда я собираюсь поступать после школы, хочу ли стать олимпийским чемпионом, или поэтом и композитором, не планирую ли пойти в милицию и ловить преступников?

Отделывался, как мог: спортом занимаюсь для себя, песни мои еще никто не спел, а в школе еще три года учиться. Что касается милиции — то подумываю, поскольку не должны преступники и убийцы мешать честным людям, и вообще быть. Короче — преступник должен сидеть в тюрьме, и точка!

Вскоре наша встреча подошла к концу. Но мои испытания на этом не закончились. Во дворе школы корреспондентов ждали "РАФик" и черная "Волга", а вместе с водителями там курил еще и фотокорреспондент. Поэтому мне пришлось еще некоторое время ему попозировать с разным выражением лица и в разных позах! Впрочем, "взрослый Я" хорошо понимал, что фотокору нужно, и поэтому справились быстро.

Расстались очень дружелюбно, собственно, как и общались.

Трам-пам-пам!!! А Верочка дала мне свой телефон, и попросила "Как-нибудь продиктовать слова песни, ну... той... с моим именем"!

Я восторженно заорал "Асссса!", и пустился танцевать лезгинку по школьному двору, зажав в зубах кЫнжал. Мысленно, конечно!

На том и расстались...

* * *

Встреча с журналистами происходила в понедельник, а уже в четверг в "Советской России" на второй странице был напечатан материал под заголовком: "И все взял на себя".

В пафосной, но добротно написанной статье рассказывалось об "обычном четырнадцатилетнем ленинградском пионере", жизненный путь которого однажды пересекся со "звериной тропой вооруженного рецидивиста". Произошло это на лестничной площадке жилого дома, где уголовник "уже подстерег свою очередную жертву". Школьнику было страшно, он с радостью бы позвал кого-нибудь на помощь, но рядом никого не было. "Только он, вооруженный уголовник, и лежащая без сознания одиннадцатилетняя девочка". Можно было убежать — но как оставить беспомощную девочку? И тогда, "как в далеком 41-ом его дед" (далее следовало описание военной истории с дедом), мальчик "всё взял на себя". Он вступил в отчаянную схватку с преступником, которому "нечего было терять". В результате преступник был обезврежен, и затем арестован сотрудниками милиции. А у школьника на следующий день был финал городских спортивных соревнований "Кожаные перчатки", и "опасаясь его пропустить, он никому не сказал, что в схватке был ранен ножом". Мальчик выиграл финальный бой, и только после этого на глазах у всего зала "упал на победный для него ринг от кровопотери из открывшейся раны". Врачи спасли героя. Как сказал заместитель министра внутренних дел генерал-лейтенант Ю.М.Чурбанов, оценивая произошедшее: "Витя Селезнев выиграл не только турнир "Кожаные перчатки" — он выиграл "золотое сердце", которое в нем воспитали Родина, родители, и примеры наших дедов — героев войны. Такие же мальчишки сокрушили в свое время немецкого зверя, восстановили и сделали несокрушимой нашу Родину, а сейчас строят БАМ, учатся, живут и работают по совести".

А в обычной жизни Витя Селезнев заканчивает седьмой класс, почти отличник, и кроме занятий спортом, пишет замечательные песни. И недаром в одной из них, посвященной Советской Армии, есть такие слова: "Не зря на нас надеется страна!" Да, пока у нас есть миллионы таких ребят, как Витя Селезнев — и стране, и армии есть на кого опереться и на кого надеяться".

Статью венчала моя немаленькая фотография: немного откинутая назад голова и белозубая улыбка. Я к мужикам во всех своих жизнях был равнодушен — но этот парень с газетной страницы был реально "красавчеГГ"!

В пятницу статьи о герое-школьнике вышли и в четырех других газетах.

В "Комсомольской правде" статья "Я не знаю, как можно было поступить иначе!" занимала полстраницы! Очаровашка Верочка развернулась вовсю — тут были и "мрачный блеск лезвия", и "взывающие о помощи глаза девочки" и "кровавая схватка с потерявшим человеческий облик нелюдем", и "герой на ринге и в жизни", и много еще таких же ярких образов. Признаюсь — когда я читал, то искренне восхищался собой! Из "моего" марша были напечатаны первый куплет и припев, рядом с большой фотографией, где "романтичный я" с мечтательной улыбкой стою, прислонясь к березке...

Молодежная "Смена", кроме основной истории, вставила слова моей директрисы о том, что о случившемся все в школе узнали только от милиции и журналистов. О том, какой я хороший и скромный, и как они все гордятся мною. Также "сменовцы" вставили комментарий какого-то известного ленинградского боксера, что бой с ножевой раной сродни моему первому подвигу — и что именно из таких парней вырастают несгибаемые чемпионы, которыми гордится наша страна. Неизменным атрибутом была моя фотография с чертовски обаятельной улыбкой.

"Ленинградская правда" дополнила статью суховатым, на мой вкус, перечнем фактов, упоминанием о моем деде-ветеране. Также была изложена рассказанная мною военная история на Каспии. В тексте говорилось, что мой папа военный летчик, и делался вывод, что нынешние внуки достойны подвигов своих дедов и мужества отцов. Про бокс не было вообще ни слова. В общем получилась бы посредственная статейка, если бы не сама причина ее написания. Фотка была под стать статье — моя моська с пионерским галстуком, обрезанная, как на документ. Короче, усач был бездарен...

"Пионерская правда" — и та оказалась интересней! Толстушка, сдерживаемая спецификой своего издания, восторженно написала про пионера, отличника и спортсмена, который пишет стихи и песни, а недавно еще и задержал вооруженного преступника. Тут текст марша был напечатан полностью, заодно и фотка, где "хохочущий я" скатываюсь по перилам школьного крыльца.

Я конечно постарался, позируя, но следует отдать должное фотокору — профессионал. Пацан на фотках просто не мог не нравиться!

* * *

И опять я подивился скорости развития событий. "Совраска" выпустила материал всего через два дня после интервью. Удивительная оперативность!

В четверг о вышедшей статье мне сказала директор школы. Вызвала в кабинет, показала "Советскую Россию", и пожала руку, проникновенно глядя в глаза. Из приемной директрисы я набрал Леху, и попросил его купить газет двадцать, на память! В пятницу в школу уже не пошел. Не рискнул, и правильно сделал — со статьями вышли остальные четыре газеты...

Мама — одновременно смущенная, напуганная и польщенная содержанием уже первой газетной публикации — легко пошла мне навстречу, и в пятницу утром позвонила директрисе за разрешением в этом учебном году в школе уже больше не появляться. Та сразу согласилась — видимо, сама была только рада такому повороту дела.

Таким образом, летние каникулы для меня наступили утром двадцать шестого мая. Когда мама ушла на работу, я попробовал снова забраться в кровать, но взрослая привычка "досыпать" в моей 'новой ипостаси' не работала. Поэтому через десять минут бессмысленного и безнадежного валяния, я бодро потопал делать зарядку, лишь слегка оберегая почти не беспокоящий меня бок.

В начале десятого позвонил Лехе — тот был выходным, и так же как и я, маялся бездельем. Обрадовавшись моей сопливой компании, он уже через полчаса с аппетитом завтракал моим обедом!

Затем мы собрались поехать в Гавань, проведать нашу недвижимость, но в этот момент затрезвонил телефон. Взволнованная мама сообщила, что в сегодняшних газетах про меня появились новые статьи, и гордо добавила, что сейчас их читают во всех отделах ее НИИ, и мне следует резво отправляться в ближайший киоск "Союзпечати", пока не раскупили последние экземпляры. Выслушав заверения, что она меня любит и целует, я пообещал незамедлительно отправиться на газетный шопинг!

Следующий телефонный звонок застал нас уже у открытой входной двери. Протиснувшись между Лехой и косяком, я вернулся к телефону, и в полной уверенности, что это снова мама, буркнул в трубку:

— Смольный...

Озадаченная тишина в трубке показала, что мои предположения были ошибочны.

— Шучу. Алло...

Молодой и крайне приятный женский голос произнес:

— Здравствуйте, а можно попросить Виктора?

— Верочка, душа моя — я Вам стихи посвящаю, а Вы меня так официально — "Виктора"! Вы бы меня еще Виктором Станиславовичем назвали, или вообще — товарищем Селезневым! — дурашливо загнусавил я в трубку, обрадованный до одурения её звонку.

— ...

— Так. Опять мимо. Что-то мне сегодня в "угадайку" не везет... Алло, здравствуйте! Это Виктор — с кем имею честь? — я был слегка растерян.

— Здравствуй, Виктор. Меня зовут Людмила... э... Петровна. Сенчина. Хотела с тобой э... поговорить...

— О! Людмила Петровна, здравствуйте! Извините, перепутал Вас с одной... знакомой. — я принялся любезно распинаться в трубку, и одновременно делал знаки Лехе вернуться в квартиру. Решив взять инициативу в разговоре в свои руки, сразу перешел к делу: