Обещай мне вернуться

— Чего там запоминать-то, — буркнул капитан. — Я свою роту на второй день по именам знал.

"Во дает!" — Майка успокоилась и пошла отдыхать. А ночью ей приснился сон, который она предпочла никому не рассказывать. Снился большой светлый зал Кремля, куда она однажды ходила на концерт, и сам товарищ Сталин, каким его рисовали на портретах: во френче, с густыми усами и трубкой. Вождь народов грозил Майке пальцем и отечески распекал:

— Нэ спасыбо нада гаварыт, таварищ Сакалова, а Служю Савэтскому Саюзу, вам панятна?

— Так точно, товарищ Сталин! — козырнула она.

— Ню-ню, то-то же, — и вождь народов почему-то вышел в окно.

Майка проснулась, не сразу сообразив, где находится. "Ф-фу! Ну и чушь иногда снится!"

— Что писать на фронт?

В тот день Майка освободилась только около полудня. Выбежала в сад. На березах уже висели сережки, распускались первые клейкие листочки на липах, земля была мягкой и влажной после ночного дождя. Мать-и-мачеха расцвела... А пахло как! Майка подумала, что от такого воздуха хорошо было бы откусить кусочек и пососать, как конфету. И запасти на зиму.

Она задержалась немного на волейбольной площадке. На скамейке сидел Истратов и грелся на солнышке.

— А, кудлатка... Как жизнь молодая?

— Ничего. А сегодня кино после ужина будет. Новое какое-то. "Жди меня" называется. Про партизан, говорят. Пойдешь?

Капитан мотнул головой.

— Не-е... Правду про войну тебе в кино не покажут. Чего баб да ребятишек зря пугать. Пока сам не увидишь — не узнаешь, как там.

— А... как? — рискнула спросить девушка.

"Сейчас скажет, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали — и будет прав!"

— Там?.. — помолчав, откликнулся Истратов. — Да тяжко там, кудлатка. Холодно, голодно... Грязища... А еще вши. И много, — сурово припечатал капитан, заметив, как вздрогнула собеседница.

У нее-то была своя кровать с постельным бельем и тумбочкой. Баня — раз в неделю. Раз в две недели — обязательный медосмотр всего личного состава. А вымыть голову и быстренько что-то с себя простирнуть можно и в котельной...

Майка задумалась. Им все время твердили о подвигах и героизме на фронте. Героизм — это вот так жить каждый день! Да еще и врага бить...

— Не надо тебе туда, Наташка, — забывшись, Истратов назвал Майку именем сестренки. — Про-па-дешь...

"Насквозь меня видит! — подумала Майка. — Эх..."

— Значит, не покажут, как по-настоящему? — всё-таки уточнила она.

Истратов покачал головой.

-И... И в письмах не напишут? Я ведь Женьке всего не пишу... И он, наверно, тоже мне правду не пишет, как летает!

"Что ж тогда выходит — врем друг другу?"

— А что надо на фронт писать?..

— Эх, сестренка, — к ним, опираясь на костыли, подошли двое выздоравливающих.

Одного Майка немного знала — тот самый летчик из шестой палаты, что недавно микстурки просил.

— Да как же тебе о полетах правду писать, если ты фюзеляж от элерона не отличишь!

— Отличу-у, — обиделась она. — Элерон — это такая штука на крыле, позволяет совершать полеты по кривым. Он же — руль поворота. А фюзеляж — это тело самолета.

— Не тело, а корпус! А руль поворота — это на хвосте! — высокомерно поправил раненый.

Майка невольно улыбнулась, вспомнив Женькино: "Не пропеллер, а винт!".

— Цыц, Санек, мы не в училище! Вишь ты, какие грамотные сестрички пошли — хоть свой самолет им отдавай! — заметил его товарищ. — Cестренка, а ты летать-то умеешь?

— Поучи еще колдунью на помеле летать! — поддел второй. — Она на метле такие штуки-фигуры выделывает — на "горбатом" за ней не угонишься!

— А ты почем знаешь? — подковырнул Истратов. — Сам видал? Аль вместе летали?

— На одной метле, что ли? — сострила Майка.— А может, в паре? Ведущий и ведомый?

Раненые засмеялись.

— Ишь ты, языкастая какая!

— И про строй знает!

— Сестренка, а сестренка! — продолжал дразниться неугомонный летчик. — А что такое угол атаки — знаешь?

— Угол атаки... Это...— Майка наморщила лоб, вспоминая. Точные науки ей всегда плохо давались. — Это... Угол наклона...

— Ну? Так угол наклона чего к чему?

Девушка чувствовала себя, как на экзамене. Ей страшно не хотелось ударить в грязь лицом. "Кажется, в Женькиной книжке тбыло написано..."

— Угол наклона... Плоскости крыла... К плоскости... ветра?

— Ой, не могу! Уморила!

Привлеченные хохотом, к ним стали подтягиваться другие раненые, гулявшие неподалеку. Среди них тоже нашлись летчики, и через несколько минут на волейбольной площадке толпилось уже человек шесть.

— "Неуд" вам по матчасти, товарищ военврач!

— Какая же у ветра плоскость?!

— Нужно отвечать так: "Угол атаки — это угол расположения плоскости крыла к направлению воз-душ-но-го по-то-ка". Воздушного потока, а не ветра! Поняла? Повтори!

— Воздушного потока, — послушно повторила Майка

За нее заступились.

— Да что ты к ней прицепился! Правильно девчонка отвечает! Воздушный поток — он, попросту говоря, и есть ветер!

— Тебе вынь да положь по учебнику слово в слово?

— Ну, а что такое крен на сорок градусов — знаешь? — не обращая внимания на укоризненные возгласы товарищей, допытывался летчик.

Майкино терпение лопнуло.

— Знаю, — с самым серьезным видом заявила она. — Это когда вот так: у-у-у-у-у-у... — она, покачивая руками, двинулась по кругу, изображая самолет.

— Прямей, прямей держи! — смахивая выступившие от хохота слезы, подбадривали ее раненые. — Набок не заваливайся!

— Нос прямее к горизонту!

Майка старательно задрала подбородок, чтобы нос смотрел на горизонт.

— Машину выровняй! В штопор свалишься!

— Стой! Ты боевой разворот делаешь или бочку?!

Девушка не успела сообразить, что ей больше нравится: на площадке откуда ни возьмись появилась Наталья.

— Товарищ Истратов, запахнитесь, а то простудитесь.

"Ч-чёрт! — ругнулась про себя Майка. — Что ж я так... Надо было самой сказать! Продует же!"

— Товарищи ранбольные, идите в корпус, через двадцать минут обед. Соколова, а ты что здесь болтаешься? Заняться нечем? Так я найду!

И, не дожидаясь ответа, она свернула на боковую дорожку — скликать остальных. Раненые, недовольные сорвавшимся представлением, нехотя потянулись к корпусу.

— От ведь стерва! Всю потеху испортила!

— На помеле прилетела и всех разогнала!

— Вот кто настоящая-то ведьма!

Майка с виноватым видом застегнула капитану шинель, хотя до корпуса оставалось всего несколько шагов.

— Ты когда теперь?

— Вечером!

— Заходи...

Она кивнула и отправилась в общежитие — веселье окончилось, и спать теперь хотелось просто нечеловечески.

Но сразу упасть в постель ей не удалось — Верочка, оказывается, всё видела.

— Ой, девочки, — пропела она в нос. — А Майка-то целую комедию сейчас разыграла! Я иду, смотрю — чего это все смеются? А это наша Майка, оказывается, выступает. Самолет изображает. Во дает! Майка, может, тебе в цирк клоуном пойти работать? Вместо Карандаша?

— Смех больным для здоровья полезен! — вяло отмахнулась Майка.

— Правильно! — одобрила Любаша. — Нам ведь что говорят? У больных надо поддерживать бодрое расположение духа! Вот она и поддерживает!

— Ой, Верка! — в притворном ужасе ахнула Клава. — Ты в зеркало давно гляделась?

— Утром, а что? — не поняла издевки Верочка.

— Бабоньки, да у нее ж глаза от зависти к переносице съехались! Верно?

— Верно, верно! — со смехом подхватили девушки. — Косая ты у нас теперь, Потапова! Замуж никто не возьмет!

Рыжуля живо схватила зеркальце, всегда стоявшее у нее на тумбочке, и стала придирчиво рассматривать себя.

— И все-то вы вре-оте, — обиженно протянула она. — Нормальные у меня глаза! Красивые даже! Выразительные!

— А будешь завидовать — косые станут! Это я тебе верно говорю! — стращала Клавдия. — И нос длинный-предлинный вырастет!

— Как у слона хобот! — добавила Милочка и попыталась ухватить подружку за вздернутый носик.

-А ну вас всех! — Верочка надулась, плюхнулась на койку и накрыла голову подушкой, чтобы не слышать насмешек.

Легла и Майка.

Уже засыпая, она услышала укоризненный голос Любаши:

— Ой, Верка! И чего ты такая вредная?

— А чего эта Соколова такая везучая?!

Вечером товарки растолкали Майку:

— Соколова, подъем, дежурить пора!

— Угу... — она тряхнула сонной головой и стала одеваться.

Дежурство предстояло относительно спокойное — эшелоны уже недели две как не приходили, тяжелых раненых в отделении не было. Жаль только — кино пропустит... Ну да что ж делать. Не развлекается она тут, а работает.

Напарница Милочка скликала раненых в палаты, шутила с выздоравливающими и взахлеб обсуждала с ними новый фильм (в отличие от Майки, она уже видела его в городском кинотеатре). Майка решила послушать подружку ночью, когда все угомонятся, а пока пошла разыскивать Истратова. Кроме нее и Натальи, никто из сестер не рисковал связываться с капитаном, а тем более — на что-то его уговаривать. Хотя тот поводов себя бояться не давал — дисциплинированно выполнял все указания медиков и ни разу не нарушил режим ("а если и нарушал, — мысленно прибавила Майка, — то не попадался").

Капитан курил возле открытого окна, рядом с многострадальным фикусом. Тепло... Воздух влажный, и роса скоро выпадет. Солнце садилось за деревья, небо было чистым, обещая завтра ясный день. Фронт отодвинулся далеко, бомбить перестали.

"Женька-то, наверное, летает без передышки..." — вздохнула она про себя. — "Погода летная, видимость — миллион на миллион".

Закричала какая-то вечерняя птица. Голос у нее был пронзительный, скрипучий, как несмазанная дверь.

— Ишь ты, завела шарманку, — проговорил капитан. — Ни разу такой не слыхал.

— Да это птица-качели, — брякнула Майка.

— Так и зовется?! — поднял брови Истратов. — И чего только люди не придумают!

Майка улыбнулась его наивности.

— Нет, это я так ее зову. Потому что она скрипит, как деревянные качели в парке. Скрипучая птица.

— Выдумщица ты у меня, Наташка...

"Опять Наташка, — отметила девушка. — Нам говорили — не поправлять, если чужим именем зовут, ведь в каждой из нас боец видит мать, сестру, дочь...Оставшуюся дома".

Неожиданно Майке стало грустно. Такой нужный глоток тепла доставался ей не по праву, она будто воровала его у той Наташки из Свердловска. Захотелось уткнуться кому-то в плечо и поплакать. И чтобы обязательно утешали. С Женькой, наверное, так было бы можно...

— Слышь, кудлатка... Вот ты спрашивала, что на фронт писать?

— Правду? Или не надо? — встрепенулась она, жадно ловя ответ.

Истратов сунул окурок в кадку с фикусом (Майка только головой укоризненно покачала) и негромко произнес:

— Пиши так, чтоб ему там воевалось легче. И домой чтоб хотелось. А как тебе тут без него приходилось — это ты ему после расскажешь. Когда война кончится. И он тебе всё расскажет. Поняла?

Майка задумчиво кивнула.

— Ну, пошли, проводишь до палаты. А то хватятся еще...

Девушка взяла капитана за руку и, на полшага впереди, пошла с ним по коридору, немного рисуясь — все ли видят, с кем она идет? В младших классах она мечтала на глазах у подруг пройти за руку с Чкаловым, разговаривая с ним о чём-нибудь умном и серьезном. А все вокруг чтобы умирали от зависти...

Пролетел месяц. Сегодня Майка решила немного задержаться после смены — Истратову должны были снять гипс, и она волновалась: как все пройдет? Капитан вышел из перевязочной. Больная конечность висела на косынке, легкая повязка фиксировала раненый локоть. "Могли бы и не накладывать, — самоуверенно решила Майка. -"Перестраховщики..."

Рука выглядела действительно неважно — синевато-бледная, дряблая, как неживая. На лице Истратова застыло растерянное и недоумевающее выражение — как у человека, которого обманули на базаре...

— Ну и что это? Что ж это, а?

Он ухватил правую руку левой, здоровой, попытался разогнуть и поморщился — та повиновалась с большим трудом.

— Чёрт знает что! — удрученно проговорил капитан. — Не рука, а деревяшка! Ну и как вот мне теперь?..

"Умная, — обругала себя Майка. — Всё-то ты знаешь! Если бы не зафиксировали повязкой — рука плетью бы болталась, еще ударился бы обо что ненароком..."

— Ничего страшного, — сказала она мягко, успокаивающе трогая капитана за плечо. — Не волнуйся, тебе же, наверное, уже объяснили, что это временно...

— Объяснили, — с досадой буркнул Истратов. — А толку?.. Чёрт, ждал — не дождался, пока меня из этой скорлупы вынут — и вот на тебе! Рука будто неродная.

— Не всё сразу, товарищ дорогой. Теперь массаж, лечебная гимнастика, ванны. Рука просто отвыкла работать, понимаешь? Обленилась.

— Так я ее заставлю! — лицо капитана немного прояснилось. — У меня еще никто никогда от дела не отлынивал!

Майка решила закрепить успех и окончательно отвлечь Истратова от тягостных мыслей. "Как маленького — видишь, какая пти-и-и-ичка полетела..."

Она распахнула в коридоре окно.

— Ты гляди, красота-то какая на улице! И яблони цветут, и вишни! Черемуха распускается. А пахнет как!

— Черемуха — это к холодам, — заметил капитан.

— Ага... но сейчас-то тепло! Пошли в сад, наломаем?

— Ну, пошли.

Истратов пригибал сырые от ночного ливня ветки, чтобы девушка могла дотянуться до самых крупных гроздьев. Вода скатывалась с мокрых листьев, обдавая ее потоком брызг. Майка хохотала, отфыркивалась, верещала, когда холодные капли стекали за шиворот, и через четверть часа ее платье можно было хоть выжимать. Капитан, стоя поодаль, умудрялся оставаться сухим. Только обшлаг пижамной куртки слегка намочил.

Наломав большую охапку пахучих веток и разделив ее пополам, они решили возвращаться. Майка была довольна — настроение подопечного явно улучшилось.

В холле им встретилась Наталья. Против Майкиного ожидания, она не стала ругаться (ну, например, за то, что Истратова в мокрый сад вытащили), а устало проговорила:

— Соколова, марш в общежитие, греться и сушиться. А то еще свалишься с ангиной.

Она аккуратно забрала у Майки и капитана черемуху, подозвала дежурную Милочку и велела ей расставить веточки в палатах.

— Соколова, тебе в ночь?

— Так точно!

— Вечером черемуху уберешь. На ночь ее оставлять вредно.

— Это точно, — со знанием дела кивнул Истратов. — А то голова потом разболится.

— А вам, товарищ капитан, подождать бы, пока все просохнет. Вредно вам по такой сырости гулять. Соколова, ступай.

Капитан развел руками — мол, что ж поделаешь, — и пошел в палату. Майка убежала в общежитие. Веселье окончилось.

—

— Земляника

—

В июне после суточного дежурства товарки отрядили Майку с Дашей пойти в лес за земляникой. Девушки гремели кружками и котелками, обсуждая, чей взять и сколько земляники подруги успеют набрать к ужину. Клава вызвалась пойти на рынок и обменять у спекулянтов собранный вскладчину табак на сахар.

— Я торговаться умею! А вас, мелких, запросто вокруг пальца обведут! — деловито прибавила она.