Мать упала на колени и зарыдала.
— Прости меня, Хейзел, прости.
Она казалась беспомощной, одинокой и ужасно печальной. Хейзел, наверное, должна была прийти в ярость. "Прости?" Она целый год прожила в страхе перед матерью. Она выслушивала упреки и брань — мать обвиняла ее в своей погубленной жизни. Мать обращалась с ней как с последней дрянью; ее вывезли из дома в Новом Орлеане в эту холодную глушь, где злобная богиня помыкала ею как рабыней. Простить? Она должна была бы ненавидеть свою мать.
Но Хейзел не чувствовала в душе злости. Она встала на колени и обняла мать — от нее остались только кожа да кости. Да еще грязная рабочая одежда. Она дрожала даже в этой теплой пещере.
— Что мы можем сделать? — спросила Хейзел. — Скажи мне, как остановить это.
Мать покачала головой.
— Она отпустила меня. Она знает, что уже слишком поздно. Ничего нельзя сделать.
— Она?.. Голос? — Хейзел боялась спугнуть надежду, но если ее мать была и в самом деле свободна, то ничто больше не имело значения. Они могут уехать отсюда. Они могут убежать назад в Новый Орлеан. — Она ушла?
— Нет, она здесь. — Мать в испуге оглядела пещеру. — Ей от меня теперь нужно только одно. И для этого ей нужна моя добрая воля.
Хейзел не понравились эти слова.
— Уйдем отсюда, — попросила она. — Эта штука в скале... она собирается вылупиться.
— Да, совсем скоро, — согласилась мать. Она с такой нежностью посмотрела на Хейзел — та и не помнила, когда в последний раз видела такую любовь в глазах матери. Девушка чувствовала, как комок рыданий копится у нее в груди.
— Плутон предупреждал меня, — всхлипнула мать. — Он говорил, что мое желание слишком опасно.
— Твое... твое желание?
— Все подземные богатства, — сказала она. — Он контролировал их. А я их хотела. Я так устала быть бедной, Хейзел. Так устала. Сначала я вызвала его... чтобы проверить, смогу ли. Я никогда не думала, что старый талисман сможет воздействовать на бога. Но он стал ухаживать за мной, говорил, что я красивая и отважная... — Мать уставилась на свои мозолистые, заскорузлые руки. — Он так гордился и радовался, когда родилась ты. Он обещал мне все, что я попрошу. Он поклялся на реке Стикс. Я попросила все его богатства. Он предупредил меня, что корыстные желания ведут к печальным последствиям. Но я настаивала. Я воображала, что буду жить королевой — жена бога! И ты... ты получила это проклятие.
Хейзел почувствовала — ее распирает так, что вот-вот разорвет изнутри, как этот росток в яме. Горе вскоре невозможно будет удержать внутри, и кожа ее треснет под этим напором.
— Так я поэтому нахожу всякие вещи под землей?
— И поэтому они приносят нам только несчастья. — Ее мать слабой рукой обвела пещеру. — И вот так она нашла меня, так она могла управлять мною. Я была зла на твоего отца. Я винила во всем тебя. Я была в таком отчаянии, что подчинилась голосу Геи. Я была глупа.
— Но мы, наверно, можем что-то предпринять! — воскликнула Хейзел. — Скажи мне, как ее остановить.
Земля задрожала. Голос Геи, существующий отдельно от ее тела, разнесся по пещере.
"Мой старшенький восстает, — сказал голос. — Самое драгоценное, что есть в земле, и ты вызвала его из глубин, Хейзел Левеск. Ты возродила его. Его пробуждение невозможно остановить. Осталось только одно".
Хейзел сжала кулаки. Она была в ужасе, но теперь, когда ее мать свободна, она чувствовала, что наконец-то может восстать против своего врага. Это существо, эта богиня зла погубила их жизни. Хейзел не могла допустить, чтобы она одержала над нею победу.
— Я больше не буду тебе помогать! — крикнула она.
"Но мне больше и не нужна твоя помощь, девочка. Я тебя позвала по одной причине. Твоей матери требовался... стимул".
— Матери? — У Хейзел перехватило горло.
— Ах, Хейзел. Если можешь, прости меня, пожалуйста... ты должна знать, я делала это только из любви к тебе. Она обещала оставить тебя в живых, если...
— Если ты пожертвуешь собой, — проговорила Хейзел, с ужасом осознавая правду. — Ты нужна ей, чтобы добровольно отдать жизнь, и тогда возродится вот это.
"Алкионей, — сказала Гея. — Старший из гигантов. Он должен восстать первым. И здесь будет его новый дом — вдали от богов. Он будет бродить по этим обледенелым горам и лесам. Он соберет армию чудовищ. Пока боги разделены и сражаются друг с другом в этой мировой войне смертных, он пошлет свои армии, чтобы уничтожить Олимп".
Сны богини земли были такие мощные, что отбрасывали тени на стены пещеры — призрачные двигающиеся изображения нацистских армий, опустошающих Европу, японские самолеты, уничтожающие американские города. Наконец Хейзел поняла. Боги Олимпа разделились в своей поддержке враждующих сторон, как это происходило всегда, когда воевали смертные. Пока боги будут сражаться друг с другом до полного изнеможения, на севере соберется армия чудовищ. Алкионей оживит своих братьев-гигантов и отправит на завоевание мира. Ослабленные боги проиграют сражение. Борьба смертных будет продолжаться много десятилетий, пока все цивилизации не погибнут, а богиня земли не проснется полностью. Гея будет править вечно.
"Все это, — мурлыкала богиня, — благодаря жадности твоей матери и твоему проклятию: умению находить богатства. Мне бы на это в моем сонном состоянии потребовались долгие десятилетия, может быть, даже века, прежде чем я набралась бы сил, чтобы самой воскресить Алкионея. А теперь он пробудится очень скоро. А вместе с ним и я!"
С жуткой уверенностью Хейзел вдруг поняла, что теперь произойдет. Единственное, что требовалось Гее, это добровольная жертва — чтобы пробудить Алкионея, нужно поглотить душу. Ее мать сойдет в земную трещину и прикоснется к этому жуткому ростку — и будет поглощена.
— Хейзел, уходи. — Ее мать, пошатываясь, поднялась. — Она оставит тебя в живых, но ты должна поспешить.
Хейзел вполне могла себе это представить. И это было самое страшное. Гея выполнит условия соглашения и оставит ее в живых. Хейзел доживет до конца света, зная, что она причина его гибели.
— Нет. — Хейзел приняла решение. — Я не хочу жить. Не такой ценой.
Она заглянула глубоко в свою душу. Воззвала к своему отцу — владыке подземного мира, вызвала все богатства, хранящиеся там. Пещеру сотрясло.
Вокруг зародыша Алкионея забулькала нефть, потом она вспенилась и начала выплескиваться, как из кипящего котла.
"Не валяй дурака, — сказала Гея, но Хейзел почувствовала тревогу в ее голосе, может быть, даже страх. — Ты погубишь себя — и все без толку! Твоя мать все равно умрет!"
Хейзел едва не засомневалась. Она помнила обещание отца: настанет день — и она избавится от проклятия. Потомок Нептуна принесет ей мир. Он даже говорил, что она, может быть, найдет собственного коня. Возможно, странный жеребец в холмах предназначался ей? Но ничего этого не будет, если Хейзел умрет сейчас. Она никогда не увидит Сэмми, не вернется в Новый Орлеан. Ее жизнь закончится на тринадцатом году — горькие годы и несчастный конец.
Хейзел встретилась взглядом с матерью. Единственный раз ее мать не казалась печальной или сердитой. Ее глаза светились гордостью.
— Ты была моим даром, Хейзел, — сказала она. — Моим самым драгоценным даром. Какой я была глупой, думая, что мне чего-то не хватает, когда у меня была ты.
Она поцеловала Хейзел в лоб и прижала к себе. Ее тепло придало Хейзел сил. Пусть они умрут, но не жертвуя собой ради Геи. Хейзел инстинктивно чувствовала, что их последнее действие лишит Гею сил. Их души отправятся в Царство Мертвых, но Алкионей не восстанет... но крайней мере, пока.
Хейзел собрала в кулак остатки сил. Воздух стал обжигающе горячим. Росток начал погружаться. Драгоценные камни и золотые самородки полетели из трещины с такой силой, что ударялись о стены пещеры, рикошетировали и обжигали кожу Хейзел даже через куртку.
"Прекрати это! — потребовала Гея. — Ты не сможешь предотвратить его возрождение. В лучшем случае ты отсрочишь его — на несколько десятилетий. На полвека. Ты хочешь разменять на это ваши жизни?"
И Хейзел дала ей достойный ответ.
"Последняя ночь", — сказал ворон.
Щель в земле взорвалась. Кровля обрушилась. Хейзел прижалась к матери и погрузилась в темноту, потом нефть наполнила ее легкие, и остров обрушился в залив.
XVIII
Хейзел
— Хейзел! — Фрэнк дернул ее за руку. В его голосе слышалась паника. — Эй, Хейзел! Да приди ты в себя!
Девушка открыла глаза, С ночного неба сверкали звезды. Лодка больше не раскачивалась. Хейзел лежала на твердой земле, рядом с ней — ее завернутый в материю меч и рюкзак.
Она неуверенно села, голова у нее кружилась. Они находились на утесе, выходящем на берег. В сотне футов от них серебрился океан. Волны тихо набегали на корму их лодчонки. Справа от нее, прилипнув к краю утеса, расположилась небольшая башенка с прожектором в шпиле. Маяк — догадалась Хейзел. У них за спиной шелестел в траве ветер.
— Где мы? — спросила она.
— Слава богу, ты проснулась! — выдохнул Фрэнк. — Мы находимся в Мендосино, милях в ста пятидесяти к северу от Золотых Ворот.
— В ста пятидесяти милях? — простонала Хейзел. — Это я так надолго вырубилась?
Перси встал на колени рядом с ней, морской ветер трепал ее волосы. Он положил руку на лоб девушки, словно проверяя, нет ли у нее температуры.
— Мы не могли тебя разбудить. Потом решили вынести на берег. Мы думали, может, у тебя морская болезнь...
— Это была не морская болезнь. — Хейзел глубоко вздохнула. Больше она не могла скрывать от них правду. Она помнила слова Нико: "Если эти воспоминания станут возвращаться к тебе во время сражения..."
— Я... я не была искренна с вами, — сказала она. — Я просто отключилась. Со мной такое случается... иногда.
— Отключилась? — Фрэнк взял Хейзел за руку, и это испугало ее... хотя испуг был приятный. — Это болезнь такая? Почему же я прежде не замечал?..
— Я пытаюсь скрывать это, — призналась Хейзел. — Пока мне везло, но мое состояние ухудшается. На самом деле это не болезнь вовсе. Нико говорит, что это побочный эффект моего прошлого, того места, где он меня нашел.
По внимательному взгляду зеленых глаз Перси трудно было понять, что у него на уме. Хейзел не могла сказать, то ли он беспокоится за нее, то ли эти слова насторожили его.
— А где именно Нико тебя нашел? — спросил он.
Язык у Хейзел стал словно ватный. Она боялась, что если начнет рассказывать, то опять соскользнет в прошлое. Но ребята заслуживали того, чтобы знать правду. Если она подведет их в поиске, вырубится, когда будет нужна им больше всего... нет, эта мысль была невыносима.
— Я объясню, — сказала Хейзел. Она полезла в свой рюкзак. Глупо, но она забыла взять бутылку с водой. — У нас есть... вода?
— Да. — Перси выругался на греческом. — Тьфу, идиотизм какой. Я оставил свои вещи внизу — в лодке.
Ей ох как не хотелось просить о помощи, но, придя в сознание, Хейзел чувствовала себя обессиленной, и во рту пересохло, словно последние несколько часов она провела одновременно и в прошлом и в будущем. Девушка забросила на плечо рюкзак и меч.
— Ничего... я сама...
— И думать об этом не смей, — сказал Фрэнк. — Сначала тебе нужно поесть и попить. Я сейчас принесу.
— Нет, я схожу. — Перси посмотрел на руку Фрэнка, сжимавшую пальцы Хейзел, потом обвел взглядом горизонт, словно чуя надвигающуюся беду, но там ничего не было видно — один маяк и поросшее травой поле, уходящее внутрь материка. — Оставайтесь здесь. Я сейчас вернусь.
— Ты уверен? — слабым голосом проговорила Хейзел. — Я не хочу, чтобы ты...
— Все в порядке. Фрэнк, ты тут смотри в оба. Что-то в этом месте... не знаю.
— Я буду ее охранять, — пообещал Фрэнк.
Перси побежал к лодке.
Когда они остались вдвоем, Фрэнк понял, что все еще держит руку Хейзел. Он откашлялся и отпустил ее.
— Я... ммм... кажется, понимаю эти твои отключения, — сказал он. — И знаю, откуда ты появилась.
— Знаешь? — Сердце у нее екнуло.
— Ты так отличаешься от других девчонок. — Фрэнк моргнул, потом поспешил продолжить: — Но... не в худшую сторону отличаешься. То, как ты говоришь... то, что тебя удивляет, — ну, там, песни или телешоу. Или жаргонные словечки. Ты говоришь о своей жизни так, словно жила много лет назад. Ты родилась в другие времена. Ты пришла из Царства Мертвых.
Хейзел хотелось заплакать. Но не потому что ей было грустно, а потому что она испытала облегчение, услышав правду о себе. Фрэнк, казалось, не испытывал отвращения или страха. Он не смотрел на нее как на призрака или на жуткого, неупокоенного зомби.
— Фрэнк, я...
— Мы что-нибудь придумаем, — пообещал он. — Теперь ты жива. И мы сделаем так, что ты будешь жить и дальше.
За их спинами зашуршала трава. На холодном ветру у Хейзел жгло глаза.
— Я не заслуживаю такого друга, как ты, — сказала она. — Ты не знаешь, что я такое... что я сделала.
— Прекрати, — сердито велел Фрэнк. — Ты замечательная! И потом, не только у тебя есть тайны.
— Не только у меня?.. — Хейзел уставилась на него. Фрэнк хотел было что-то сказать, но вдруг напрягся.
— Что?
— Ветер прекратился.
Она оглянулась — Фрэнк и в самом деле был прав. Воздух стал совершенно неподвижным.
— И что? — спросила она.
Фрэнк проглотил слюну.
— А почему же тогда трава по-прежнему колышется?
Краем глаза Хейзел увидела, что по полю движутся какие-то темные тени.
— Хейзел! — Фрэнк попытался подхватить ее под руки, но слишком поздно.
Что-то ударило его в спину. Потом какая-то сила — словно ураган в траве — подхватила Хейзел и потащила в поле.
XIX
Хейзел
Хейзел трудно было удивить необычными явлениями. Она видела свою мать, одержимую богиней земли. Она сама сотворила гиганта из золота. Она создала остров, умерла и вернулась из Царства Мертвых.
Но чтобы ее похищало поросшее травой поле? Это было что-то новенькое!
Девушке казалось, будто ее засасывает в воронкообразное облако из растений. Она слышала о современных певцах, которые прыгают в толпу поклонников, а потом их передают над головами тысячи рук. Хейзел показалось, что нечто подобное происходит и с ней, только она двигалась в тысячу раз быстрее, а листья травы не были похожи на руки восторженных поклонников.
Она не могла сесть. Не могла прикоснуться к земле. Ее меч все еще находился в скатке, заброшенной на спину, но до нее невозможно было дотянуться. Растения не позволяли Хейзел управлять своим телом, швыряли ее из стороны в сторону, хлестали по лицу и рукам. Сквозь мелькающие зеленые, желтые и черные стебли она едва различала звезды.
Где-то вдалеке замер крик Фрэнка.
Мысли ее путались, но в одном Хейзел была уверена: она двигается, и двигается быстро. Куда бы ее ни несло, вскоре она будет так далеко, что друзья не смогут ее найти. Хейзел устремила мысли под землю. Золото, серебро — что угодно, за что можно было бы зацепиться.
Она ничего не почувствовала. Драгоценностей под землей — ноль!
