Термит

В кафе предоставлялся бесплатный вай-фай, и Термит уже провел пять часов в Интернете. Он изучил все новостные статьи о событиях в Пейнтболе203. Репортажи были противоречивыми. В одних пришедшие в Пейнтбол гражданские изображались невинными овечками, совершенно случайно оказавшимися не в том месте, в других — социопатами и сектантами, которые хотели помочь Охотнику. Многие заявляли, что главный злодей месяца арестован и скоро пойдет под суд. Другие же писали о полицейском как о жертве. Количество пострадавших от яда и случайных выстрелов тоже разнилось, но Термит с облегчением заметил, что об убитых нигде не упоминалось. Странно, но погоня за бешеным спецназовцем почти не удостоилась внимания: ее приписывали к последствиям общего психоза, устроенного Охотником. Посланий от Мордреда на этот раз не было.

"Затаился, сволочь, лег на дно. Как и я".

У стула Термита стоял старый рюкзак, набитый одеждой, некоторыми документами и реагентами для производства матриц. Конспирации ради из кармана на боку выглядывала карта города и дешевый путеводитель.

Вздохнув, Термит щелкнул мышкой, закрывая новостной портал, и открыл поисковик. Некоторое время он размышлял, барабаня пальцами по столу, потом набрал название города и два слова — "южная жопа". Ему выдали массу ссылок на сериал "Южный Парк", рекламные статьи о гостинице "Южная" и энциклопедические материалы о Южной Америке. Перелопатив весь этот шлак, Термит нашел коротенький пост на игровом форуме, из которого следовало, что "южной жопой" жители одного из спальных районов называют швейную фабрику из-за в высшей мере странной фантазии архитектора, проектировавшего здание.

Термит отметил местоположение фабрики на карте, сложил ноутбук в кофр, кинул в рот весь оставшийся картофель и, надев рюкзак, вышел из кафе.

Он влился в толпу людей и прошел со всеми к остановке монопоезда. Даже прочел расписание. Но скоро понял, что поездки в закрытом вагоне его паранойя не выдержит. Лишь на улице он чувствовал себя спокойно, там оставалась хотя бы призрачная возможность маневра.

Он покинул остановку и пошел, мерно печатая шаги, как солдат на марше. Холодный воздух бодрил. Людей встречалось все меньше и меньше, и в одной укромной подворотне Термит достал из рюкзака старое радио, настроил его на волну "Пророка" и воткнул в уши наушники. Нудно затрещали помехи. Спрятав радио в карман, он продолжил свой путь, слушая белый шум.

Термит закурил. Выпуская в кристалльно-холодный воздух терпкий дым, он вдруг подумал, что они с Анной ни разу не затянулись сигареткой после секса. Они всегда проводили ночи слишком бурно, и после всего могли лишь расползтись в стороны, как боксеры на ринге, отправившие друг друга в нокдаун.

"Женщины... всегда всех губят женщины. А у меня ведь даже не было жены или подруги, так, любовница. Мой рок, моя могила".

Его пальцы все еще пахли печеными яблоками и корицей.

"Может быть, она поверит, что арестованный полицейский — Охотник, и не свяжет события в Пейнтболе и нашу дикую ночь".

Он покрутил сигарету, почти физически ощущая, как его кожа впитывает запах дыма.

"Даже если она догадается, она, наверное, не сдаст меня сразу же. А если и сдаст, полиция, скорее всего, придержит информацию, чтобы взять меня тихо. Время еще не вышло".

Радио вдруг ожило. Голос Никотина монотонно нашептывал длинные ряды цифр, изредка перемежая их матерными ругательствами.

"Шифр. Тюряга явно многому его научила".

По мере того как Термит продвигался вперед, радиопередача становилась все яснее. Вокруг уплотнялись сумерки, улицы становились все более узкими, а дома — обшарпанными, но помехи в наушниках трещали все реже.

Было уже совсем темно, когда Термит добрался до спального района на окраине. Это была дыра еще похлеще той, где жил он сам. Старые, покосившиеся здания, которые уже давно следовало пустить под снос, сгорбленные фигуры прохожих, ругань, доносящаяся из тускло освещенных квартир.

Увидев компанию молодых парней, куривших возле продуктового магазина, Термит направился к ним. Они смерили его волчьими взглядами.

— Привет. Вы Ника не знаете? Никотина то есть?

— Который убивает лошадь нах?

— Да нет, чувак есть такой... ну да ладно.

— Куда погреб? Ну, знаем, и чо?

— Адрес хаты его нужен.

— На кой хрен?

— Так, побазарить.

— О чем?

— О говне святом. Скажешь адрес — бутылку поставлю.

— "Алмаза", мы дерьмо не пьем.

— Хорошо, будет вам "Алмаз".

— Улица Кропотницкой четыре, пятый этаж, квартиру не помню, но на двери козел нарисован.

— Козел? — озадаченно переспросил Термит.

— Ну, типа лошадь. Но выглядит, как козел.

— Лошадь, которую убивает Никотин.

— Ну он еще когда учился, в столовке школьной хмыря по кликухе Конь завалил. Потому и Никотин.

— Насмерть?

— Не, только до сотрясения мозгов.

— Ясно, спасибо за информацию.

— Спасибо не булькает. Обещал — вали за бутылкой.

Термит протянул парням смятую купюру, но они одновременно покачали головами:

— Не, там теть Валь щас, черта с два продаст несовершеннолетним.

Пришлось заскочить в магазин и самому купить у принципиальной продавщицы бутылку водки. Уточнив у оживившихся несовершеннолетних дорогу, Термит отправился на Кропотницкую улицу.

Дом номер четыре оказался дряхлеющим монстром из серого кирпича. Внутри воняло сигаретным дымом и мочой, зеленоватые стены были исписаны названиями музыкальных групп и ругательствами, где-то высоко грохотали дверьми и хором пели песню про синие ресницы.

Лифтом Термит воспользоваться не осмелился. Несмотря на усталость, он поднялся на пятый этаж пешком. Синяки болели, лямки рюкзака впились в плечи. О том, что несовершеннолетние бандиты могли и пошутить или что Никотина может не быть дома, даже и думать не хотелось.

Наверху курили двое лысеющих мужиков в спортивных костюмах, сбрасывая пепел в консервную банку. На Термита они даже не обратили внимания.

Он прошел по тускло освещенному коридору, внимательно разглядывая двери. Обшарпанные и свежеокрашенные, фанерованные и пластиковые, с разнообразнейшими ручками и замками. На некоторых виднелись какие-то рисунки, малохудожественные каракули, ничуть не походящие на козла или лошадь. Наконец, он наткнулся на более-менее четкое изображение. Кто-то уверенно изобразил животное черной краской из баллончика, треугольная морда с большими глазами сурово смотрела на гостя.

Вместо звонка была дырка в стене, поэтому Термит постучал в дверь кулаком.

Его охватило тянущее дежавю, почему-то показалось, что сейчас, как и прошлой ночью, ему откроет Анна. От этого ощущения закружилась голова.

"Глупости. Она теперь дома, смотрит телевизор и думает о своем любовнике-убийце".

Видение устроившейся в кресле женщины оказалось таким ярким, что Термит помотал головой. Еще сегодня утром он решил, что должен ее убить ради собственной безопасности. Но сразу же понял, что не сможет сделать этого, даже если она вслух пообещает сдать его полиции. Там, на крохотной кухне, пахнущей яблочным пирогом, это понимание успокоило. Термит ощутил себя человечным. По крайней мере он не псих, бездумно жаждущий крови. Но теперь приходилось за эту человечность платить.

Не добившись успеха при ударах кулаком, Термит развернулся и пару раз ритмично ударил в дверь ногой. Толстая подошва ботинка производила такой шум, что и мертвец бы встал. В квартире послышалось шевеление. Термит перестал стучать и ждал, пока дверь не открылась.

На пороге стоял заспанный Ник.

— Привет, ­­­­— сказал Термит.

— Ты кто? — Никотин протер глаза. — А-а-а!

Схватив Термита за рукав куртки, он втащил его в квартиру и запер дверь.

— Я Охотник.

— Как ты нашел меня?

— Поспрашивал... Мне нужна хата на пару дней.

Никотин пожал плечами:

— Валяй, устраивайся.

Термит спустил с плеч лямки рюкзака и блаженно потянулся. Квартира у Никотина оказалась такой же маленькой, как и у Анны. Единственная комната в форме кривой трапеции была изрядно захламлена. На столе, на полу и двух диванах валялись пустые пивные бутылки, упаковки из-под пиццы, разрозненные перчатки, старые газеты. Термит заметил даже пару тюбиков дешевой помады и собачий поводок-шлейку. В ящике у окна имелся целый арсенал: куски резиновых шлангов, пара дубинок, кастеты, шокер, газовые баллончики.

"Надо серьезно с ним поговорить обо всей этой истории с Пророком и последователями Охотника".

— Можешь прилечь, — сказал Никотин, сбрасывая с одного из них мусор и чью-то одежду.

— А, спасибо.

"И правда, не помешает прилечь на минутку".

Встать в тот день он уже не смог. Откуда-то пришла смертельная усталость, одуряющая, как наркотик. Следом за ней прокралась боль. Термит вдруг ощутил каждую мышцу своего тела, каждую царапину, каждый синяк.

На следующий день он по стеночке сходил в туалет и снова рухнул на диван.

По-настоящему спал он очень мало, почти все время пребывая в раздвоенном состоянии. Часть его страдала в глухой темноте от боли, другая часть спокойно фиксировала все звуки и запахи в квартире. Часто слышались чужие шаги и незнакомые голоса. Порой Термит что-то отвечал им на автопилоте, и они смеялись в ответ или пораженно замолкали.

Однажды он — совершенно внятным голосом — попросил кого-нибудь прикончить его или хотя бы выдрать позвоночник, исходивший болью.

— Че это с ним?

— Откат после гюрзы.

— А. Блин, сильно его прихватило.

И когда голоса умолкли, Никотин заставил его перевернуться на живот, задрал рубашку и долго осматривал спину, неодобрительно цокая языком. Потом резко запахло мятой и спиртом, и грубые руки прогладили каждый мускул у позвоночника.

Термит открыл глаза, пробормотал благодарность и тут же снова их закрыл.

За окном рождались и умирали дни.

Голова раскалывалась, очень болели виски и глазницы, нос заложило, в горле саднило. Болели правое плечо и спина. Как-то девчушка в розовом спортивном костюме попыталась напоить Термита кофе, но он едва проглотил глоток и отвернулся к стене, едва сдержав рвотный позыв.

В другой раз Термит очнулся от холода.

— Куда одеяло тыришь? Кто ты? — пробормотал он.

В комнате сдавленно захихикали.

— Глюк.

— Прекрасное видение.

— Благородная воровка.

— Жила-была девушка, у богатых деньги брала, а бедным так давала...

Хихиканье усилилось, а Термит снова откинулся на подушки и закрыл глаза. Он уже не был уверен, что не сошел с ума. Он даже сомневался в том, что еще жив.

30. Минотавр

Однажды ночью Термит проснулся здоровым. В квартире было темно и тихо. Он сел на кровати, свесив босые ноги, и прислушался. Где-то в доме работал телевизор, разговаривали и ругались. Но логово Ника, по видимости, сейчас было пустым.

Он встал и, радуясь каждому движению, которое давалось так легко, подошел к окну. В ночной темноте было видно желтоватое зарево, подсвечивающее контуры соседних домов: центр города, ночные огни которого отсюда казались такими же далекими, как туманность Андромеды.

Термит внезапно понял, что зверски голоден. Он пошел на кухню и перекусил хлебом и сыром.

Потом принял душ в крохотной ванне. Конечно, о полотенце и чистой одежде он забыл, поэтому пришлось обтереться рубашкой и идти в комнату доставать вещи из рюкзака. Одевшись, включил ноутбук. Резкое свечение от экрана неприятно ударило по глазам. Термит уменьшил яркость почти до минимума и полез в Интернет. Скоро он с облегчением выяснил, что ничего нового об Охотнике не писали. Даже статей о Пейнтболе203 сильно не прибавилось: и профессиональные журналисты, и трепачи-блоггеры переключились на кровавое убийство в университетском районе. Зато в нескольких сообщения политические обозреватели ругали последователей Охотника, "агрессивных анархистов", которые оставили на здании парламента большую нецензурную надпись с обещанием превратить его во второй Пейнтбол203.

"Обдолбанные придурки. Какого дьявола они говорят от моего имени? Если они хотят устроить настоящие крысиные бега в парламенте — флаг им в руки, пусть делают. Но нет, они надеются, что Охотник будет проворачивать все эти грязные делишки!"

Еще хуже стало, когда он добрался до криминальной хроники. Маньяк продолжал убивать, оставляя после себя изуродованные, растерзанные тела. Ему дали прозвище Зверь, а особо хищные акулы пера уже связали его с Охотником.

"Допустим, я психопат, но не до такой же степени! Да я бы и не смог создать импульс с такой директивой агрессии. На это способны только продвинутые корпорациии".

Кое-кто из "поклонников" Охотника искренне считал Зверя его творением, призванным очистить город от грязи...

Термит разочарованно вздохнул. Даже его фанаты пытались навязать ему своих врагов: одни — завравшихся политиков и богатеев, другие — опустившихся алкоголиков и наркоманов.

"Глупцы... бедные мои глупцы. Мой враг — это ваше долбанное общество марионеток и хозяев, мой враг — это шприц с импульсом, таблетка с драйвером. На людей мне уже плевать. Я уже не могу никого ненавидеть".

Он все еще раздраженно читал сайты и форумы, когда вернулся Никотин.

— О, уже отошел, — он одобрительно кивнул, плюхнулся на диван и с усталым вздохом задрал ноги на стол.

— Вроде, — мрачно отозвался Термит, рассматривая облепленные грязью сапоги нового приятеля. — Какая дрянь эта твоя гюрза...

— Ну, тебе она еще на парализатор наложилась. Коктейль-с. Ты похавал?

— Да. Извини. Весь сыр сожрал.

— Ничо.

Никотин достал из кармана швейцарский складной нож и механически открывал и закрывал его то левой, то правой рукой. Судя по всему, он проделывал это почти бессознательно. Выглядело это гипнотически.

— Слушай, я тут смотрел... Парламент, — Термит повернул ноутбук с открытой фотографией вандальской надписи, — твоих рук дело или твоих приятелей?

— Не-е, так, наверное, пацаны развлекаются. Охотник теперь типа кинозвезды, знаменитость.

— Чертовы болваны. Ненавижу пустые понты.

— Да-а, гребаная молодежь, — Ник встряхнул нож, как котенка, и клинок выскочил с резким щелчком.

Термит потер лоб:

— Слушай, извини. Зря я так. И спасибо, что приютил.

— Да живи сколько хочешь, мне не жалко.

— Спасибо, Ник.

"Не стоит с ним ссориться. Он может еще оказаться полезным. Или опасным".

— Как тебя звать-то на людях? Не Охотником же?

— Термит. Зови меня Термит.

Они проговорили остаток ночи, а ранним утром Термит в машине одного из дружков Ника, толкача, подрабатывающего таксистом, ехал в центр. Их окружала белесая мгла, в которой абрисы домов можно было легко принять за контуры гор или массивы деревьев. Туман был очень густой, плотный, мутно-серый. Словно осеннее небо не выдержало силы притяжения и рухнуло на землю. Фонари и фары машин пытались пронзить лучами густую взвесь, но их свет увязал в тумане, как нож в вате.

Термит сидел рядом с водителем, откинувшись на спинку сиденья, и меланхолично смотрел на экран навигатора. По черно-белой карте ползла красная линия, отмечающая преодоленный путь. Таксист-толкач что-то без умолку рассказывал, но Термит ограничивался лишь мерными кивками и осторожными поддакиваниями, не пытаясь вслушаться в слова.