Тайпэн. Миротворец.

— Мне дозволено узнать все о том, как исполнить волю Нефритового Трона, — как можно нейтральнее ответил Ли, не позволяя голосу случайно дрогнуть. — Какова будет ваша позиция, и что поможет к приведению ее в нужное нам русло?

— Наша позиция будет оставаться неизменной, даже, несмотря на все слова, написанные манеритскими вассалами восходного Императора. В былые времена кочевья вторгались на территорию вашего государства лишь как захватчики и грабители. Но те века давно миновали, теперь у манеритов есть возможность уйти в земли своего общего правителя, и мы хотели бы получить освободившиеся пастбища и луга для наших сыновей и внуков. Такое требование справедливо, и если его придется отстаивать силой оружия, то никто в этом зале не станет отговаривать от этого наших каганов и верных им нукеров.

— Не берусь судить о разумности и справедливости ваших слов, — интонация, с которой Ли произнес эти слова, заставила многих старейшин встрепенуться, и даже те, кто демонстрировал полное безразличие, открыли глаза, воззрившись на человека в центре комнаты. — Я не учился в судейской школе при дворе моего правителя, но я изучал другие дисциплины, и среди них был такой аспект как логика. Следуя ему, я хотел бы уточнить, что же случилось с теми обширными землями, которыми вы владели на севере? Почему они стали непригодны настолько, что вы предпочитаете войну, нежели мирное заселение свободных просторов?

Тайша стали хмуро переглядываться и негромко перешептываться, а лицо Юлтана с каждой секундой становилось все мрачнее.

— Мне, казалось, посланник нефритового Императора должен был быть извещен о происходящем, — старец, взявший на себя своеобразную роль голоса всего совета, мазнул взглядом по массивной фигуре баскака и вновь посмотрел в глаза Ли Ханю. — Если же я ошибаюсь, то позвольте объяснить наши трудности. Любая война, которая грозит нашему народу на востоке, не сможет и близко сравниться с той черной бедой, что изгоняет наши кочевья с севера. В отличие от молодых юнцов мы обладаем опытом и избавились от глупой бравады еще десятилетия назад. А потому мы, как никто, понимаем всю опасность столкновения с теми, кого не смогло сокрушить ни былое могущество вунгаев, ни ярость степных шабнаков, ни даже само бесконечное время.

— Речь, как я понимаю, идет о тех существах, которые известны по вашим преданиям как кровавые мангусы, демоны-людоеды? — упоминание чудовищ вызвало среди тайша на удивление бурную реакцию — многие из них немедля сложили руки в молитвенном жесте, призывая своих родовых духов-защитников, другие зашарили в складках кафтанов в поисках охранительных амулетов.

— Значит, вас все-таки известили, — сделал непротиворечивый вывод бывший каган.

— Мне хотелось бы услышать подтверждение этих слухов непосредственно от тех, кто принимает решения, — жестко ответил Хань.

— Вы его получили, тайпэн. Да, племенные воины мангусов изгоняют наши кланы и роды ракуртов с их исконных территорий, и от тех, кто пытался противостоять им силой, остались лишь обглоданные кости. Мы не можем заставить улусы тиданей совместно выступить против такого врага, ведь многие смотрят на ослабление своих соседей... с удовлетворением, — говорить последнее утверждение старейшине было явно неприятно. — Однако против обычных людей они готовы сплотиться, ведь в отличие от мангусов, манериты обладают тем, что можно забрать.

— Вы говорите об этом столь открыто?

— К чему прятать за ложью истину, известную всем. Здесь не Золотой Дворец и нет времени для дипломатических игр. Думаю, отсылая сюда полководца, а не посла, ваш хозяин прекрасно это понимал.

— Равно как и то, что манериты находятся под защитой Нефритового Престола, и ваши слова могут быть истолкованы как прямой вызов Империи, — Ли решился-таки немного надавить на оппонента, хотя и не хотел доводить напряжение до опасного пика.

— Пусть будет так, — холоднокровно согласился тайша, несмотря на заметное нервное оживление в рядах своих соратников.

— Неужели вы боитесь их так сильно? — невольно вырвалось у Ханя, вместо той фразы, что уже была заготовлена им заранее.

Надо отдать ему должное, в отличие от баскака и многих других, услышавших этот вопрос, старик, сидевший перед тайпэном, не издал изумленного вздоха и не изменился в лице. Он лишь прикрыл глаза на мгновение дольше, чем если бы просто моргнул, и ответил все тем же спокойным, лишенным эмоций голосом.

— Можно ли бояться прихода смерти? Многие бояться, но многие принимают ее как неизбежность, не испытывая чувств и эмоций. Мангусы — это часть степи, как ураганный ветер или воды рек, разливающиеся по весне. Если они приходят, то никто не спрашивает почему, с ними можно бороться, но нельзя победить. И мы принимаем это, как принимали наши пращуры. Вы думаете, что это можно изменить? Или просто надеетесь на какой-то сиюминутный выход, что позволит вам добиться искомой цели? В любом случае, у вас ничего не выйдет, и вы никогда не поймете этого до конца.

— Возможно, ведь я и так не увижу всей картины, потому что ваш страх слишком сильно затмевает собой оставшееся полотно, — Хань пытался сдерживаться, но звенящие нотки гнева все равно прорывались наружу.

Тайпэн ничего не мог с собой поделать. Ненависть к тем, кто взял на себя право управлять, но исполняет свои обязанности так, как удобно ему, а не так как следовало бы, ослепляла его, как и в тот день во дворе гарнизона Ланьчжоу, когда он отбросил почтение к титулам, призвав к ответственности их носителей. Тот, кто заботится о своем народе, не имеет права решать его судьбу, руководствуясь страхом и собственными сомнениями, не изучив всех путей и не выслушав всех предложений. Он может отвергать их во имя блага большинства, не воспринимать всерьез из-за откровенной глупости, препятствовать им ради общих интересов, но он не смеет игнорировать то, что существует, то, в чем ему следует разбираться, и то, что всегда необходимо понимать.

— У всего есть причина. Весенние воды разливаются из-за тающих снегов, и песчаная буря рождается среди барханов не по собственной прихоти. Но если вы боитесь задать вопрос, то мне не остается ничего другого, как сделать это за вас.

— Задать вопрос?! — непонимающе воскликнул кто-то из старейшин, явно удивленный тем поворотом, что принял вдруг разговор.

— Вопрос о причинах, — пояснил Ли.

— Вы? — усмехнулся другой старик со смесью презрения и недоверия. — Отправиться в логово демонов, чтобы просто узнать причины их действий? Ваш разум, похоже, не так тверд, как нам казалось поначалу.

— В моем предписании от тайпэнто написано "и следовать далее, куда потребуется", — привычное спокойствие вновь вернулось к Ханю, как будто четкое определение новой цели, намеченной им, разом избавило Ли от пришлых терзаний. — Там не написано ничего о том, что я должен торговаться с вами, как вы, наверное, ожидали. И нет ни слова об угрозах и необходимости сломить непокорных. Я просто совершу то, что следовало исполнить вам, раз только чужак, помнящий о своем долге, способен сделать это ради жизней тиданьских женщин и детей.

— Вы что всерьез хотите идти на север! Это безумие! — сорвался на крик предыдущий оратор, увидев, что Ли уже поворачивается, чтобы уйти.

— И следовать далее, куда потребуется, — губы тайпэна невольно растянулись в улыбке. — У меня есть четкий приказ, и если для его исполнения будет нужно спуститься в подземное царство и говорить с владыками проклятых полчищ, то я сделаю так, пускай это и окажется путешествием в один конец. Это не сиюминутный выход, и этим поступком не изменишь многого, но я сделаю так, как мне было приказано, и вы никогда не поймете этого до конца. Потому что это не законы степи, это закон Империи. И он, в отличие от "степного", властен везде.

Монах Со Хэ как-то сказал, что не всякие слова следует произносить вслух, особенно когда ты действительно веришь в них. Слишком уж велика в этом случае вероятность того, что они в итоге могут все-таки сбыться, и совсем не так, как ты на это рассчитываешь.

Юлтан нагнал Ханя, когда тот уже был на середине широкой лестницы, ведущей от центральной площади Кемерюка к старому дворцу верховного кагана вунгаев. Серые ступени были испещрены трещинами, заросшими жухлой травой, и местами осыпались, так что приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы случайно не скатить кубарем вниз с весьма почтительной высоты.

— Что вы наделали? — в голосе баскак не было гнева или ярости, скорее только лишь недоумение и горечь искреннего сожаления.

— Мне жаль, но я никак не мог поступить иначе, — не оборачиваясь, ответил Ли. — Я прекрасно помню, что мы с вами договаривались совсем о другом разговоре с тайша, но прошу меня извинить. Их страх разозлил меня, но еще больше меня поразила их глупость, рождающаяся из этого страха.

— Но какая разница, чем диктуются их мотивы? — Хардуз все равно не понимал юного полководца, хотя еще недавно было уверен, что видит того насквозь. — Достаточно было нескольких намеков, упоминания о щедрых подарках, и они, поколебавшись для виду, наверняка, позволили бы уговорить себя. Это дало бы нам шанс выиграть нужное время, позволить большинству каганов разобраться со смутой в собственных семьях, лишая главных оснований саму идею о необходимости военного объединения улусов...

— Вы сейчас забоитесь о своем городе, баскак, а я несу ответственность за все, что принадлежит моему владыке, — остановившись почти у самого основания лестницы, Хань все-таки посмотрел на Юлтана через плечо. — Жизни его солдат, жизни его вассалов и судьбы простых людей. Если есть хоть малейший шанс, что, сломив страхи ваших стариков, я смогу предотвратить любое кровопролитие, спасая, в том числе, и тиданьских союзников Империи, то я воспользуюсь этим.

— Ценой собственной жизни, оказавшись в казане у мангусов?

— Моя жизнь не принадлежит мне уже все последние двенадцать лет, — усмехнулся тайпэн. — Правда, за ее сохранность я тоже несу ответственность, но в данном случае цена соразмерна конечной выгоде.

— Вероятной конечной выгоде, — мрачно уточнил Хардуз. — Похоже, пытаться теперь воздействовать на ракуртов совсем не имеет смысла, о вашем решении они узнают очень быстро, и вряд ли станут отговаривать полководца своего старого исконного врага от верного самоубийства.

За их беседой издалека, не решаясь приблизиться, наблюдало несколько вождей тиданей, собравшихся на площади. Если быть точнее, то здесь были только те каганы, что приносили присягу Нефритовому Трону. Еще ранним утром слуги Юлтана обошли их юрты, созывая сюда как раз к завершению слушаний в совете тайша.

Заметив пристальное внимание к своей персоне, Хань в сопровождении баскака окончательно спустился на площадь. Каганы окружили их, ожидая, наконец, услышать важные вести, а вокруг еще одним плотным кольцом сомкнулись нойоны.

— Я отправляюсь на закатный север, — сразу же объявил всем тайпэн. — Чтобы узнать причину нападений мангусов. И еду немедленно.

— Этих зверей не так легко изловить, — заметил один из вождей, то ли удивленный, то ли наоборот восхищенный безрассудством Ли. — Они не даются в руки живьем.

— Я постараюсь обойтись без драки.

— Такой вариант сомнителен, — откликнулся каган Герей, один из тех пяти каганов, о ком Юлтан упоминал, как о достойных полного доверия посланника Императора. — Вам хочется умереть? Но что делать нам, если уже к весне нас могут начать сзывать под бунчуки великого похода? После погромов в Сиане в степи появилось много беженцев из числа тех, кто разжигает пожары ненависти и жажды мести в людских сердцах. Роды слишком тесно переплетены, и пострадавшие есть в каждой семье.

— Вам следовало думать об этом раньше, — Хань не испытывал сейчас той же злости, что и в зале совета, но беспомощность вождей вызвала его крайнее неудовольствие. — В своих докладах тайпэнто никто из вас не указывал на проблемы в степной столице, а также не упомянул и слова о демонах. Мне неважна причина этого, но о вмешательстве мангусов и онгонгов я узнал только лишь со слов уважаемого Хардуза, хотя должен был прочитать об этом, еще только отправляясь в путь.

— О стычках в Сиане молчал, по-видимому, и ваш дзито. А это его земля, и он был поставлен там, блюсти порядок, так, что не нужно перекладывать всю вину лишь на нас, — ответил на эти обвинения Герей. — Что же касается вмешательства демонов, то мне не ясно, почему эта информация так и не дошла до вас, тайпэн. Я лично диктовал своим писцам не меньше дюжины писем на имя тайпэнто Мори, которые были затем переправлены в Хэйан-кё, и в каждом из них упоминались и мангусы, и противоречия, нарастающие среди моего народа, особенно между советом тайша и каганами, хранящими верность великому Императору.

Герей говорил вполне искренне, и это несколько смутило Ханя, притушив его резкий порыв. Тидань никого не обманывал, да и не было для него какой-то выгоды или объективной причины так откровенно лгать, во всяком случае, как видел это тайпэн сейчас со своей стороны.

— Похоже, с этой ситуацией нам еще предстоит куда подробнее разобраться в дальнейшем, — пообещал Ли. — Если письма императорской почты не доходят до своих адресатов, то это дело требует пристального внимания, и не только с нашей стороны. Я подготовлю сообщение для Всезнающего Ока Императора, и рассчитываю на такие же действия с вашей стороны.

Неприятные впечатления от откровенного предательства части манеритских каганов еще оставались совсем свежими в памяти Ли, и новые странные неувязки, теперь уже с посланиями степных вождей тиданей, невольно заставляли Ханя ощущать какую-то беспомощность. Один человек не мог заткнуть все эти прорехи, появляющейся одна за другой, он не мог быть везде, и даже поправляя что-то здесь, все равно упускал что-то где-то еще. Кроме того, как и случай с заговором Тимура, неосведомленность Ли о том, что творилось в степи, выставляла напоказ перед союзниками явные слабости и совсем не монолитное единство Империи, а ронять в глазах вассалов престиж и репутацию своего государства настоящий тайпэн не имел права. Все это в совокупности было куда труднее, чем казалось Ханю поначалу, когда он еще только принял на себя обязанности императорского вассала. Не всякая ситуация позволяла принимать единственно верные решения, и с этими трудностями так просто уже не могли справиться былое обучение в дзи-додзё, юношеский напор и разумная осторожность, привитая примером яркой, но такой короткой жизни тайпэна Сяо Ханя из прославленного рода Юэ.

Угольно-черные тучи вытянулись длинными рваными языками через весь алый небосвод, словно стремясь окончательно погрузить во мрак унылый пейзаж выжженного поля. Здесь не было солнца, и не было звезд, а свет струился в разрывы мрачных облаков из самой глубины пульсирующей кровавой бездны, раскинувшейся над головой. Ветер был сух и обжигающе горяч, а в омертвевшей траве не было и намека на привычное копошение насекомых и прочей мелкой живности. Громовые раскаты чудовищных волн, разбивавшихся о далекие неприступные утесы, доносились сюда лишь тихим шепчущим эхом, но даже оно было истинным спасением, не дававшим окончательно потерять чувство времени.