Страж морского принца Кн. 1

Глава 13. Лоур и браслет для избранной

О решении отдать двуногую в обучение Дару Алестар пожалел почти сразу. В салту и их повадках охранник разбирался неплохо, но Алестар, изнывая у окна отцовского кабинета, видел каждый промах ученицы: неправильную посадку, слишком резкие и неуверенные взмахи лоуром, провисающие или не вовремя натянутые поводья. Двуногая все делала неверно! Стиснув зубы и напомнив себе, что сам того пожелал, Алестар отплывал к столу и снова брался за таблички расходных книг, но не выдерживал и возвращался к окну, стараясь держаться так, чтоб снизу его не было видно.

Впрочем, Дару если и заметил его внимание, то виду не подавал, а двуногая и вовсе не оглядывалась по сторонам: борьба с упрямящимся салту поглощала её целиком. В первый день это выглядело, словно она решила сделать все мыслимые и немыслимые ошибки в обучении и не попасть на охоту. Сначала Алестар так и подумал, успев про себя возмутиться хитростью. Потом, приглядевшись, понял, что ошибся. Просто движения были медленными и какими-то корявыми. Ну да, она же ранена. Устыдившись, Алестар продолжил смотреть и тихо страдать: у двуногой не получалось ни-че-го.

Отплыв от окна, он проверил счета городской стражи за месяц — было бы что проверять, пустяки — снова вернулся к зрелищу и увидел, что Дару во дворике нет. Салту, доведенного неуклюжим седоком до ярости, охранник забрал с собой, и теперь вроде бы ничто не мешало личному наказанию Алестара отправиться в комнату или просто гулять, но двуногая осталась, медленно плавая по дворику кругами. Алестар пожал плечами и взял очередную стопку табличек.

Вечером Невис растирал двуногой руки и плечи, мял спину, умелыми пальцами перебирал каждый мускул, тихо выговаривая, что нельзя же так себя истязать. Та отмалчивалась, прикрыв глаза, и медленно сходящие со смуглого лица синяки лишь сильнее подчеркивали её бледность. Алестар молча поел, выпил какое-то кисловатое зелье, так же молча выплыл в комнату чистоты. Вернувшись обратно, опустился на ложе, свернув хвост кольцом, и долго лежал в темноте, не зная, что сильнее мешает уснуть: чужая боль во всем теле или собственные мысли.

На следующий день все повторилось. Почти все. Двуногая снова маялась в седле, которое было ей явно велико, салту огрызался, Дару показывал, как следует править, держа лоур слишком близко к середине, и Алестар с тоской думал, как на проклятой охоте не оберется позора. И что зря, пожалуй, он разозлился настолько, чтоб сразу отказаться учить это наказание. Хоть бы что-то правильно показал. А теперь и не предложить.

После пары часов мучений двуногая что-то сказала Дару, и тот, почтительно поклонившись, увел раздраженно хлещущего хвостом зверя. Двуногая же, оставшись одна, покрутила в руках лоур и зависла на месте, медленно и плавно двигая шестом. Держаться в воде ей без хвоста было куда сложнее, чем иреназе, так что вскоре двуногая спустилась почти к самому песку, не переставая танцевать с лоуром. Алестар, как завороженный, следил за гибким телом, двигающимся совсем иначе, не как иреназе, и не мог бы сказать, сколько времени прошло, прежде чем двуногая, устало опустив лоур, замерла в потемневшей вечерней воде.

И опять, встретившись перед сном, они даже словом не обменялись, будто каждый в комнате и на ложе был один. Двуногая глянула на отборные глаза маару, поданные к ужину, словно ей гнилых водорослей предложили. Зато водоросли — не гнилые, конечно — уплетала вовсю. Ну и ладно, Алестар расправился с лакомством в одиночку, а перед сном велел принести книгу поинтереснее, и пока Невис менял повязки и поил больную зельем, листал тонкие медные пластины, небрежно пробегая пальцами по выбитым на металле знакам. Двуногая уснула почти сразу, Алестар же, дочитав первую историю о путешествии доблестного каи-на Исковиаля к краю мира, еще долго ворочался, пока не провалился в сон.

А сегодня был третий день. И Алестар снова страдальчески морщился, глядя из окна и убеждая сам себя, что к охоте все изменится...

— Полагаешь, Дару справляется? — раздался позади голос отца, вплывшего в кабинет с новой порцией отчетных табличек.

— Дару и рыбу плавать не научит, — хмуро сказал Алестар. — Они же все делают не так! И это дурацкое седло, откуда его выкопали?

— Из очень дальних комнат сокровищницы, — последовал сдержанно-сухой ответ. — Чудо, что сохранилось хотя бы одно седло для человека, их и было-то вряд ли много, а за триста лет стало еще меньше.

— Могу себе представить, — фыркнул Алестар. — Двуногая на салту!

— Человек.

— Что? — переспросил Алестар, кривясь, когда очередной взмах лоура едва не заставил салту сбросить седока.

— Не двуногая. Человек. Они зовут себя так, — в голосе отца слышалось уже явное раздражение.

— Как селедку ни назови, она в краба не превратится, — из чистого упрямства сказал Алестар, но тут же сдался: — Ладно, пусть человек. Но седло неправильное. Оно ей велико, и ремни надо перетянуть иначе. И лоур держать не так...

— Что ж, если ты видишь ошибки, чего ждешь? — уже мягче спросил отец, подплывая ближе.

— Я? — возмутился Алестар. — Он сама отказалась от моей помощи! Первая!

— А ты ждал, что она ее попросит?

Рука отца совсем как раньше опустилась на плечо Алестара, замершего от неожиданной ласки. Король помолчал немного и продолжил:

— Да, она не слишком хороша, если сравнить с иреназе. Но мы учимся править салту с детства, она же их и увидела недавно. Зато посмотри: совсем не боится. А ведь должна понимать, как они опасны.

— Если я скажу, что ей не хватает ума бояться, — ядовито откликнулся Алестар, — ты разозлишься. Отец, никакая сила в мире не превратит это существо в умелого ездока за пять дней. Разве что сами Трое благословят...

— Разумеется, ты прав. Особенно, если её избранный, лучший наездник королевства, будет смотреть из окна и глумиться, вместо того чтобы помочь, — устало сказал король, убирая руку с плеча Алестара и отплывая в глубь кабинета.

— Толку от моей помощи! — зло выплюнул Алестар. — Думаешь, я кичусь тем, что хорош? Да если я даже попробую — она нарочно не будет слушаться! Вот увидишь!

Без всякой учтивости развернувшись так, что волна от хвоста едва не смела таблички со стола, он выплыл в коридор, нашел окно побольше и спустился прямо во дворик.

— Ваше высочество? — каменное лицо Дару так и осталось каменным, только в глазах и голосе плеснуло удивление.

Двуногая молчала, покачиваясь в седле и ухитряясь бесстрастно глядеть вроде бы на Алестара, но как-то мимо.

— Мое высочество уже видеть не может этого позора, — буркнул Алестар, подплывая ближе. — Ты учишь её, как иреназе. А она... человек.

Нужное слово в последний миг подвернулось на язык.

— Че-ло-век, — повторил Алестар назидательно. — Она же сидит совсем иначе... И хвостом балансировать не может! И седло! Так, ты, — он мотнул головой в сторону двуногой, — наклонись еще немного вперед. На пару ладоней, словно увидела что-то интересное и хочешь лучше разглядеть.

Все с тем же бесстрастным выражением лица двуногая наклонилась, как было сказано. Алестар отмерил нужную длину переднего ремня и щелкнул пряжкой, подтягивая промасленную кожу.

— Теперь так же влево, — потребовал он, возясь с ремнями, охватывающими подбрюшье салту. — Вправо... Нет, сильнее. Покачайся в седле вперед-назад...

Двуногая молча повиновалась, качнувшись вперед, а вот назад не смогла — коротко зашипела от боли.

— Глубинные боги, — буркнул Алестар, — осторожней. Так, ладно... Удобней стало?

— Кажется... да, — помедлив, отозвалась двуногая. — Благодарю.

— Теперь лоур, — продолжил Алестар, чуть не глотнув воды от удивления. — Ты его держишь слишком близко. Так надежнее, но удар получается тычком. И до кончика носа не достать, а салту приучены видеть лоур перед глазами. Возьми дальше.

— Ваше высочество, — негромко сказал Дару, — вы правы, но держать лоур за дальний край слишком тяжело для рук. Непривычных рук...

— Ничего, что-что, а руки у неё сильные, — мстительно заявил Алестар, вспомнив злосчастные браслеты, но тут же подумал о ране и добавил, покосившись на человека: — Устанешь — перехвати ближе. Но учиться надо с самого начала правильно. Да успокойся ты, упрямая зараза! — несильно хлопнул он по носу зверя. — Нечищеный, что ли?

— А их надо чистить? — поинтересовалась двуногая, пытаясь развернуть норовящего потянуться к собственному хвосту салту.

— Надо, — нехотя отозвался Алестар. — Чем чаще, тем лучше. У них шкура покрывается слизью и может пойти язвочками. Диких салту чистят рыбки-прилипалы, а этих надо скребком. Но он чистый, просто чувствует, что ты нетвердо держишься в седле, вот и дуркует. Не сжимай ноги, он этого не понимает. Правь телом, поводьями и лоуром. Дару, приведи еще салту.

Охранник торопливо метнулся прочь. Двуногая глубоко вздохнула, скривившись от боли, наклонилась вперед, перехватывая лоур, как велел Алестар. Подняла его вверх, показывая хватку на древке.

— Так?

— Да, годится, — оценил Алестар. — Запомнила? Тело, поводья, лоур — все работает вместе. Сейчас посмотришь, как надо... И меньше слушай Дару: он в два раза тяжелее тебя, так что может править одними наклонами, а тебя салту чувствует совсем по-другому, ты больше лоуром работай. Не тыкай зверя, просто показывай кончиком, можешь по носу похлопать — легонько...

Как ни странно, двуногая слушала. Изредка спрашивала что-то, и Алестар пытался объяснить, мучаясь от невозможности передать то, что для него просто и понятно, как дыхание или взмах собственным хвостом. И если сказать одно, то сразу надо говорить другое, затем третье, а оно непонятно без четвертого и пятого...

Вернулся со вторым салту Дару, и Алестар смог не только говорить, но и показывать. Движения, наклоны, взмахи, снова движения и все вместе! Он всегда удивлялся, как старым наездникам хватает терпения вновь и вновь объяснять очевидные вещи невнимательным и непонятливым малышам, которым интереснее, что будет, если у салту перед носом помахать рыбой или кольнуть его в хвост лоуром. Хвала Троим, двуногая слушала, как мало кто умеет, и повторяла за Алестаром старательно и терпеливо, а если не выходило сразу, то без понуканий пробовала снова и снова...

— Заканчиваем, — измученно сказал Алестар, когда цветы актиний-светоловок начали закрываться и на заросли легла вечерняя тень. — Завтра поплывем в большие сады, хватит по двору круги наматывать.

Устал он так, словно сделал три-четыре больших заплыва по Арене, да не один, а с дюжиной цепких соперников на хвосте. Кто мог подумать, что учить тяжелее, чем делать самому? Алестар снял седло, почесал подставленный чувствительный нос. Двуногая с седлом замешкалась, но звериный нос почесала в точности так же, и её салту довольно сморщил длинное рыло, игриво ткнув им взявшегося за ум ездока в плечо.

— Седло Дару отдай, не в спальню же с ним идти.

Кивнув, двуногая протянула тяжелое седло Дару, церемонно склонила перед охранником голову:

— Благодарю за помощь, господин Дару.

Развернулась и так же неглубоко, но почтительно поклонилась опешившему Алестару:

— Благодарю за науку, ваше высочество.

— Меня могла бы и не благодарить, — растерянно и хмуро от удивления отозвался Алестар. — переживу.

— Отчего же? — едва заметно усмехнулась двуногая. — У вас есть чему поучиться, ваше высочество. Правда, у нас говорят, что из врагов учителя лучше, чем из друзей...

— Да? — дернул плечом Алестар. — Тогда ты у меня еще многому научишься, верю.

Показалось, что в окне королевского кабинета блеснуло что-то. Что ж, отец, смотри, любуйся. Видишь — я стараюсь! Настроение окончательно испортилось, хотя с чего бы?

Алестар повернулся и молча поплыл из дворика, не заботясь, следуют ли за ним двуногая с Дару.

* * *

На следующий день до больших садов они так и не добрались. Утром, попытавшись привстать, Джиад повалилась на ложе. Рядом сквозь зубы охнул рыжий: магическая связь исправно передала ему боль от затекших мышц и огнем горящего подреберья. Мигом возникший у ложа целитель был неумолим: день отдыха в постели для обоих. Отвернувшись от рыжего, Джиад покорно замерла на своей половине, заставив тело расслабиться, и продремала полдня, затем поела и снова провалилась в дремоту. Рыжий крутился, как живая рыба, брошенная на сковородку: сквозь сон Джиад слышала его угрюмое сопение и злорадно порадовалась: этому паршивцу, похоже, покой был самым страшным наказанием. Потом, успокоившись, принц снова взялся за связку тонких металлических листов, тихо щелкая этими странными страницами подводных книг, и под мерное щелканье Джиад уснула до утра.

А вот на пятый день она увидела те самые сады — и обомлела. Впереди, насколько видно, расстилалось поле, усыпанное высокими тонкими башнями, уходящими ввысь и покрытыми радугой странных пятен. Стояли башни достаточно далеко друг от друга и так, чтобы бросать как можно меньше тени на разноцветный ковер водорослей, покрывавших дно садов. Приглядевшись к желтым, темно-зеленым, красным и розоватым, бурым и белесым пятнам, испещряющим поверхность башен, Джиад поняла, что это тоже водоросли, длинными шлейфами свисающие из щелей каменной кладки. Солнечные лучи, теряя по пути большую часть силы, все же достигали самого дна, мягко озаряя этот сон безумного волшебника, и богатые, хоть и неяркие, приглушенно-глубокие краски заливали все вокруг. Вот серебристая рябь крошечных рыбешек промелькнула совсем рядом, лентой свилась и уплыла за ближайшую башню...

— Красота какая, — искренне выдохнула Джиад, невольно натягивая повод салту.

— Большие сады, — так самодовольно отозвался рыжий, словно каждый пучок водорослей был высажен тут лично им. — Кормят большую часть королевства, еще и на продажу остается. Есть и малые сады, конечно, у каждого рода свои. Но такие — только у нашей семьи. Вот здесь и будем плавать.

— А салту ничего не натворит? — с сомнением спросила Джиад. — Не съест?

— Они только рыбу едят, — отозвался рыжий, одним изящным прикосновением лоура разворачивая на месте своего зверя. — Разве что нос куда-нибудь сунут — проверить. Любопытные... Попробуй плыть за мной. Не сможешь — просто поплавай.

Он небрежно погладил загривок зверя рукой в кожаной перчатке, явно красуясь. Вот же... павлин. Хотя учить старается на совесть — уж это Джиад поняла и оценила. Стоило рыжему забыть, что надо быть высокомерным и презрительным, как сквозь его самолюбование отчетливо проглянул азартный мальчишка, без ума влюбленный в езду на салту и знающий в ней толк. Вон, как быстро разобрался и с седлом, и с неправильной посадкой, и всем, что Дару не мог объяснить просто потому, что не видел разницы между человеком и иреназе. Гаденыш, но в любимом деле — мастер. Бывает...

Джиад кивнула, вскинула лоур, как было показано позавчера: одним запястьем, не двигая локтем. Легонько шлепнула салту по чувствительному местечку перед самым кончиком носа, и послушный зверь рванул вперед, будто радуясь возможности размяться. А может, так и было? Если салту любят плавать, а их держат в тесных загонах и клетках, то для них оказаться на просторе — настоящая радость.