Часть 2

А то, что выглядит злобной и устрашающей, так, во-первых, лет ей как бы не под сто, а во-вторых, со школярами и их влиятельными родственничками только так и надо — другая бы здесь не выдержала.

— Борис, Егор! Спасибо, мальчики, порадовали. С формой, я смотрю, успели?

— Да, по одному комплекту нам в ателье подогнали, сменные позже будут. Надеюсь, на это время хватит.

Чёрный морщится — приятель оказался жутким модником, и перспектива ходить две недели в одних и тех же костюмах его угнетает. Ничего, на рубашках оторвется, отец ему тут чемоданы с вещами в Питер с оказией переслал, так там этих рубашек штук сто на все случаи жизни.

— А к учебе все купили?

— Почти, разве что мелочи какие остались. Светлана Ильинична, спасибо вам огромное, если б не ваши списки — растерялись бы.

— На здоровье, мальчики, вы у меня не первые, кто без родителей жить будет, так что появится необходимость — обращайтесь за советом, всегда помогу, — тепло улыбается женщина, и на этот раз ее лицо становится почти приятным. — А теперь бегите, у меня еще дел полно, да и звонок скоро уже будет! Андрей Станиславович очень не любит опаздывающих.

— Всё-всё! Нас уже нет! — на прощанье выдаю самую мощную улыбку из своего арсенала и выталкиваю молчащего Борю из приемной. — Пошли живей, опаздунов никто не любит.

— Вот, как у тебя так получается? Я же к этой грымзе подойти боюсь, не то что заговорить, а ты раз — и все! — на бегу спрашивает Боря.

— Опыт, дитя мое! — наставительно тыкаю пальцем вверх, — Сын ошибок трудных. Поживи с моё один, и сам так сможешь.

— Зато с княжной в лужу сел!

— Уел! — почти в рифму отвечаю, — Выкручусь, не впервой!

Пока учителя ровняют стадо, разглядываю будущих одноклассников. В нашем классе двадцать четыре человека: пятнадцать девушек и девять парней, включая нас. В других классах картина примерно та же — девушки в большинстве. Чем это обусловлено — не знаю, по статистике мальчиков, даже одаренных, рождается больше. Возможно, что их, как и нас с Митькой когда-то, держат в закрытых интернатах с раздельным обучением. Царскосельский лицей, например, так и остался чисто мужским заведением с постоянным проживанием.

— Дорогие ученики!.. — ну вот, началась шарманка. Бла-бла-бла... мы рады вас видеть... этот год он такой важный!... Учителя ночей не спали, в обед не доедали... Администрация вообще трындец, как уработалась... А император-батюшка возлагает на нас что-то там... кладет, в общем, с прибором...

Пережив торжественную часть, расходимся по классам. Фантазии о сексуальной классной даме в очках и чулках разбились еще на линейке: наш классный наставник — пожилой мужчина, преподаватель истории. Очки присутствуют, насчет чулок сказать ничего не могу — брюки мешают. Впрочем, знать это я не хочу, ориентация не та.

Большая часть класса держится сложившимися компаниями, новичков всего трое — я с Борисом, и мелкая девушка-брюнетка с темным источником. Приглядевшись, понимаю — не мелкая, а миниатюрная, и, кстати, Морозова, судя по гербу. Теоретически — скольки-то юродная кузина, фактически — чужой человек.

— Здравствуйте, дамы и господа! Рад вас всех видеть, рассаживайтесь по местам, — завел нас наставник в светлый просторный кабинет, — Специально для наших новеньких представляюсь — Спицын Евгений Евгеньевич. У вас буду преподавать историю и основы права, — что-то не помню я основ права в обычном школьном курсе.

— Теперь предлагаю познакомиться с пополнением. Господа, вы уступите даме? — поняв, что обращаются к нам, киваю и за себя и за впавшего в ступор Бориса. Тот, уставившись на выдающуюся грудь соседки через ряд, потерялся во времени и пространстве. Незаметно пинаю его ногой под партой.

— Да, конечно, — заторможено отзывается этот озабоченный.

— Лариса Морозова, 16 лет, — встает новенькая, — Перевелась из лицея N 4. Люблю литературу и начала искусств, историю люблю не очень, — виновато стреляет глазками в наставника, — Увлекаюсь чтением и кулинарией.

— Егор Васин, 16 лет, — встаю, поняв, что процесс представления девушки окончен, — Переехал из Москвы. Люблю математику и физику, из остальных предметов не люблю литературу. Увлекаюсь медициной и немного военным делом.

— Борис Чёрный, 17 лет, — следует нашему примеру приятель, — Переехал из Москвы. Люблю физику, историю, не люблю физическое воспитание, — вместе с остальными учениками удивленно смотрю на атлетически сложенного Борьку, — Увлекаюсь физическими опытами и чтением книг.

— С чего это ты физвос-то не любишь? — шепотом интересуюсь, пока классный треплется о целях и задачах последнего года обучения.

— Лень, — коротко и так же тихо отвечает Борис.

В перерыве нас обступают мальчишки. Хотя, правильно сказать — молодые люди, пушок на лице у многих начал превращаться в неряшливые завитки. Сам такой же, а уж Борьке уже и бриться пора начинать. Хотя ему хорошо, на блондине щетина не так заметна.

Семерых парней можно уверенно поделить на три устойчивые группки, которые сразу коротко обзываю: мачо, ботаны и непримкнувший.

Троицу мачо возглавляет темный клановый из Гагариных, он же первый начинает разговор:

— Чьи будете? — фраза, прочно ассоциирующаяся с зэками, гопотой или хотя бы дворовыми компашками, приводит меня в восторг. Теперь осталось дождаться, что этот тип сейчас присядет на корточки и засмолит бычком, так и вижу эту картину! Несвоевременное веселье подавляю, а видя, что Борис опять впал в стеснительность, отвечаю за обоих:

— Свои собственные. Чёрный — урожденный Ярцев, я при нем.

— Ярцевы? Это которые строители? — быстро соображает одноклассник.

Приятель кивает.

— Сергей Гагарин, — представляется главный красавчик и протягивает Борису руку, которую тот аккуратно жмет, не снимая традиционных перчаток.

— Не знаю, как у вас в Москве, но в Петербурге воспитанные люди снимают перчатки, прежде чем здороваться, — презрительно замечает клановый, теряя к нам интерес.

— Некоторые особенности. Боря, сними и пожми Сергею руку нормально, — голосом выделяю слово "нормально", а пока Борис стягивает перчатку, оборачиваюсь к остальным, — Долго объяснять, проще один раз показать.

Повторное рукопожатие сгоняет румянец со щек здорового парня и даже заставляет пошатнуться. Вряд ли Борис так много взял, да и даром наш собеседник не обижен, скорее это он от неожиданности.

— Ого! Понял. Осознал. Претензий не имею! — выносит он вердикт, — Ты такой же? — переводит взгляд на меня.

— Нет, я вполне обычный

С некоторой опаской он обменивается рукопожатием и со мной, ради прикола бросаю ему бодрящую волну. Парень слегка расширяет глаза, но никак не комментирует.

— Александр Поляков-Гагарин, Вадим Горячев, — представляет он своих товарищей. Ритуал знакомства идет своим чередом, больше к Бориным перчаткам никто не придирается.

Упомянутые перчатки оказались очень непростым, а еще жутко дорогим и специализированным предметом гардероба. Кожа на них пропитана каким-то изолирующим составом, дающим слабую защиту при случайном прикосновении. Основная защита — это собственный контроль гасителя, который тот держит даже во сне, но остальным так спокойнее. Если б приятель захотел, то Гагарин и при повторном касании ничего не почувствовал бы, но требовалось раз и навсегда показать всем, с кем имеют дело.

После мачо приходит черед ботанов.

— Наконец-то и нашего полку прибыло! А то в прошлом году двое ушли, зато трех девчонок приняли, совсем в бабьем царстве оказались!

На удивление низкорослый и щуплый для одаренного, Юрий Щелоков оказывается из рода, ходящего под Юсуповыми. И, несмотря на браваду, слова про баб он произносит заговорщицким шепотом, так, чтоб не услышали у окна.

— Что в этом плохого? Смотри, какая красота! — кидаю взгляд на солнечную сторону класса, где девчонки обступили Ларису Морозову и, судя по непрекращающемуся щебету, наперебой просвещают новенькую. Форменные пиджаки и юбки вроде бы должны прикрывать все стратегически важные места, но мастерство портных умудрилось превратить простую одежду в шедевры, не отступив от стандартов гимназии. А моя фантазия успешно дорисовывает все скрытое.

— Ну, будь моя фамилия Гагарин, и внешность вроде вашей, я бы не жаловался. А так, только и слышу: "Ю-юрчи-ик, а ты задачку дашь списать?" — мальчишка так забавно тянет гласные, изображая томный голос явно известной остальным барышни, что обступившая нас мужская часть класса дружно грохает хохотом, включая упомянутого Гагарина.

— А тебе бы хотелось, чтоб она таким же голосом говорила "Ю-юрчи-ик, давай на свидание сходим?" — отсмеявшись, спрашивает Сергей, гораздо менее удачно пародируя пока еще незнакомую нам одноклассницу, — Ты хоть знаешь, куда в нашем городе девушку сводить можно?

— А что? В библиотеку не покатит? — с изрядной долей наигранного ужаса и самоиронии спрашивает Юра.

Одноклассники опять смеются. Похоже, поторопился я записывать его в ботаны, с чувством юмора у парня все в порядке, даже Борис расслабился и улыбается вместе со всеми.

Виктор Родин и Максим Толокнов из свободных родов вроде Ярцевых. Несмотря на более представительную внешность, они теряются на фоне шебутного Щелокова, так что успеваем узнать только имена.

Перерыв небольшой, времени хватает только-только переброситься с одноклассниками парой фраз. До оставшегося парня в аккуратном, но явно не новом костюме, очередь не доходит, но у нас впереди целый год.

Вторая часть пары не запомнилась ничем особенным. Много надежд возлагал на избрание старосты, по моим представлениям это должно было быть весело, но ничего подобного не произошло, должность оказалась давно и прочно занята какой-то Людой Марцевой из неизвестного мне рода. Хорошенькая девчонка сразу же после звонка оккупировала наше внимание, лишив возможности продолжить общение с новыми знакомыми:

— Новенькие! Попрошу никуда не уходить и подождать меня!

— Так-так! Люда — это надолго. Сочувствую вам, но против власти не попру. Увидимся в понедельник! — кивает нам на прощание Гагарин и исчезает за дверьми вместе со свитой. Следом за ним тянутся остальные, один только Юра вьется вокруг старосты, пока она не берет его за шиворот и не выдворяет за дверь. Даже мне видно, что упрись Щелоков чуть посильнее — фокус бы не удался, но этот шут наоборот — свешивает голову, закатив глаза и высунув язык, и двигается семенящими шажками, создавая ощущение, что Люда несет его на выход как куклу. Да уж, поведение детей аристократов я абсолютно точно представлял себе не таким. Уходящие последними девчонки окидывают нас заинтересованными взглядами и хихикают, вгоняя в краску стеснительного Бориса.

Наконец в классе остаемся только мы — троица новеньких, и староста. После продолжительного допроса под запись во внушительный ежедневник, собираемся линять, но опять не тут-то было:

— Каждый год, специально для вновь поступивших проходит экскурсия по нашей гимназии. Здание старое, имеет свою историю, а некоторые ходы так запутаны, что легко можно заблудиться. Я провожу вас к началу, — объясняет девушка нашу задержку.

Под конвоем Людмилы отправляемся в холл, где потихоньку собирается толпа восьмиклассников, среди которой мелькает темно-русая макушка моей головной боли. Мозг плавится в попытках найти выход.

Обида, какой бы надуманной ни была, нанесена Задунайской в общественном месте, следовательно, и извинения требуется приносить публично. А теперь задачка: как при толпе народа сказать Машке, что она дура, да еще так, чтоб она не обиделась еще больше, и при этом не выставить ее дурой перед остальными? А еще дополним: желательно и самому не выставить себя полным придурком. Теорема Ферма на мой взгляд попроще будет.

Взгляд в распахнутое окно рождает идею.

— Люда, а сколько времени до начала?

— Минут пятнадцать, — посмотрев на часы, отвечает староста.

— Успею! Боря, держи! — вручаю растерянному приятелю портфель и выпрыгиваю в окно, сопровождаемый испуганным вскриком девчонок. Воздух не подводит, и я благополучно приземляюсь прямо на тротуар среди отпрянувших прохожих. Со всех ног несусь к примеченному цветочному магазинчику, махнув рукой в сторону удивленных лиц одноклассников, головы которых высунуты из покинутого мной окна.

— Скромный букет для девочки четырнадцати лет, в качестве извинений, не подруге, а просто хорошей знакомой. Очень быстро! — единым махом выпаливаю продавщице. Боря прав, такие вещи надо оставлять профессионалам, самому это не выучить, да и нет никакого желания забивать голову подобной ерундой.

Без единого слова, не прекращая держать фирменную улыбку, девушка начинает надергивать из вазонов какие-то листики, веточки, цветочки и травинки, компонуя их в небольшую корзиночку. На мой взгляд, все выглядело достаточно невзрачно, лично мне привычней крупные и яркие цветы, но лезть под руку специалисту со своим даже не дилетантским мнением не стал. Украсив получившуюся композицию ленточками и бантиками, цветочница протянула мне результат.

— Сколько?

— Пятьдесят рублей, господин гимназист.

Мысленно присвистываю, злополучные гладиолусы, купленные тоже в весьма приличном магазине, обошлись мне в червонец. Дороговато, однако, обходятся мне Машкины заскоки. Но, если уж пошла такая пьянка, надо и испуганным девчонкам отдариться.

— Еще пару цветов для одноклассниц, без оформления.

— Пару?

— Да, их две.

Расторопная девушка протягивает мне еще два цветка, названия которых даже не пытаюсь запомнить.

— Сколько?

— Это за счет заведения.

— С чего такая щедрость?

— О, господин гимназист, я уверена, вы станете у нас частым клиентом!

Расплатившись, пулей вылетаю обратно, успев даже раньше назначенного для экскурсии времени.

— Барышни, простите за испуг! Это вам! — сбиваю с воинственного настроя двух поджидавших меня в дверях девиц, вручив каждой по цветку. Лариса принимает цветок с достоинством, как должное, а староста краснеет, смущается, но тоже сжимает тонкий стебелек. О заготовленной ругани, слава богу, обе забыли, что и требовалось.

— Боря! Сколько до начала?

— Пять минут.

— Нормально! — и несусь в сторону выхваченной взглядом в толпе учеников княжны.

— Мария Кирилловна, позвольте принести извинения за утренний инцидент. Моя вина, не успел объясниться, но может эти цветы скажут за меня лучше?

— Вот как? — дрожащим голосом отвечает девчонка, но сама при этом смотрит на принесенную мною корзинку расширенными глазами, а компашка девиц-подпевал за ее спиной начинает шушукаться, — Хорошо, я прощаю вас, — царственно (как она думает) принимает подношение принцесска. До спокойной уверенности Морозовой ей еще расти и расти, но какие ее годы!

— Можем мы отойти?

Машка задумчиво оглядывает с интересом прислушивающихся к нашему разговору соучеников и кивает в сторону свободного пятачка у стенки.

— Хорошо.

— Маша, я, конечно дурак, что не догадался тебя сразу с первым днем учебы поздравить, но уж позорить или компрометировать тебя перед всеми я бы точно не стал! Мир?