Не будите Гаурдака (одним файлом)

— Или два, — сурово кивнул в сторону обиталища первых подозреваемых Олаф.

— Чужая душа — потемки!.. — потряс многозначительно пальцем в воздухе чародей.

Лукоморцы переглянулись, вздохнули, пожали плечами и сдались.

В конце концов, доверять Фреям у них было не больше причин, чем не доверять им.

И первая стадия операции "Граупнер" началась.

Волшебник после пяти минут пассов и невнятных заклинаний одарил себя и юношей даром ночного видения, Серафима надела на палец кольцо-кошку, и Масдай, бесшумной тенью скользнув через ограду, приземлился на том самом месте, где пятнадцать минут назад стояла чета богов.

Бразды правления взял в свои короткие ручки чародей.

— Серафима — осматриваешь парк, — шепотом принялся распоряжаться он. — Иван — огороды. О... Оливер... Олиф... Олу... сын Гуннара — надворные постройки: овощехранилища, сеновалы, конюшни — всё, что найдешь. Вопросы есть?

— Олаф, — обиженно нахмурился сын Гуннара.

— Что? — не понял старик.

— Он хочет спросить, чем будешь заниматься ты? — перевела царевна.

Адалет хмыкнул.

— Себе я оставил, как всегда, самую сложную задачу. Мы с Масдаем будем следить за Фреями и обеспечим доступ в дом. Встречаемся у парадного.

— А... вот эта зелень перед глазами... — попытался изобразить описываемое на пальцах рыжий воин.

— Парк? — непонимающе оглянулся по сторонам волшебник.

— Нет, то, что всё теперь видно в зеленом свете, — помог пантомиме королевича Иванушка. — И тусклое... Дом зеленый, небо зеленое, позолота зеленая...

— Зеленые?.. — вытянулось лицо Адалета. — Не должны быть зеленые... У меня-то не зеленые... Хм... дайте-ка вспомнить... неужели я не скоординировал коэффициент переноса относительно корреляции преломления пучка?.. Давно я не применял это заклинание к третьим лицам, давненько... Столько не живут... Хм... Ну, что ж... Давайте попробуем еще раз, если плохо видно. Но вам еще повезло: могло быть и хуже, значительно хуже!..

— Не надо еще раз, не надо, видно замечательно! — торопливо вскинул ладони Олаф. — Только, разве что, зеленое всё... И рябит... как комары над болотом мельтешат...

— Ну, раз замечательно... — с облегчением расслабился старик, старательно пропустив мимо ушей вторую часть предложения. — Кто бы сомневался. Ночное видение — один из моих любимых коньков1. А в чем вопрос-то был?

— Его... на сколько хватит? — отчаянно мигая и кося в попытках привыкнуть к непривычному, угадал предмет беспокойства Олафа Иванушка.

— До восхода солнца. Так что, действуйте смело. Время не ждет!

— — — — — — — — — — — — — — — — —

1 — Два других любимых конька Адалета, оставшиеся дома, в конюшне, под присмотром старого слуги — Удар молнии и Ледяной шар.

— — — — — — — — — — — — — — — — —

У парадного Сенька оказалась первой.

Оглянувшись, не привлекло ли их блуждание по поместью ненужного внимания, она притулилась у мраморного вазона с пышными голубыми цветами неизвестной породы и стала ждать остальных.

Вторым закончил осмотр выделенного ему огорода размером с одно из лукоморских княжеств, Иван.

— Ничего? — коротко шепнула она ему из тени пузатой мраморной посудины.

Он вздрогнул, повернулся в сторону голоса, и покачал головой, приложив одновременно палец к губам.

Третьим к финишу, добросовестно обойдя надворные постройки, составляющие отдельный самостоятельный город утилитарного назначения, пришел отряжский королевич.

Сенька приветствовала его тем же вопросом, что и мужа.

— Ничего... — недовольно сдвинув брови, мотнул лохматой головой тот. — Говорю же я — шарлатанка она, эта...

— Тс-с-с-с... — озвучил свой жест Иван.

— Сам знаю, — буркнул отряг и отвернулся, разглядывая почти сияющую при свете серебристой луны белую уютную усадьбу Фреев.

Он окинул неприязненным взглядом колоннаду на крыльце, критично прищурился на увитые жимолостью размером с яблоко декоративные башенки по углам, осуждающе поморщился при виде золоченых чаш с орхидеями перед лестницей, сурово скривился в ответ алебастровой ухмылке упитанных львов у входа, и презрительно оттопырил нижнюю губу в адрес лепного вычурного карниза:

— Мещанство.

— Тебе не нравится? — удивился Иванушка. — По-моему, довольно симпатично. Для здешних мест.

— Финтифлюшки, — пренебрежительно покосился сначала на лукоморца, потом на семейное гнездышко двух богов юный воин. — Как у вас, изнеженных южан. Настоящий отряг отвергает роскошь.

— Но ты же сам говорил, что если богу в вашей стране никто не поклоняется, то он хиреет, чахнет и теряет силы? — едко напомнила Серафима рыжеволосому королевичу прочитанный им несколько часов назад краткий курс отряжской теологии. — Что-то это семейство не похоже на вымирающий вид, ни муж, ни жена.

Олаф смутился и непроизвольно потянул себя за перевязанную тонким сыромятным ремешком у левой щеки прядь толщиной с карандаш — неожиданный изыск, подозрительно напоминающий стиль "а-ля Мьёлнир".

— Ну... некоторые люди... может быть, и хотят... чтобы у них были какие-нибудь... вещи... А, еще ведь крестьяне у нас есть!.. Еду выращивают там... огороды разводят... скотину... еще, наверное, что-то делают... Но настоящего отряга это недостойно.

Серафима хотела ответить едко, что, похоже, единственное, что настоящего отряга достойно — это грабить других, но под укоризненным взглядом Иванушки прикусила язык.

— Не время сейчас ссориться, Сень, — тихо шепнул он ей на ухо.

— Тебя послушать — так ссориться никогда не время, — недовольно буркнула она, но, сознавая справедливость слов мужа, отвернулась, кипя и глотая так и рвущиеся на язык колкие и обидные слова в адрес удовлетворенно замолкшего рыжего здоровяка.

Сверху накатила волна холодного воздуха, и на них спикировал и остановился в нескольких сантиметрах от земли Масдай.

— Ну, что, обошли?.. — первым начал задавать вопросы Адалет.

— Обошли, ничего нет, — за всех отчитался Иван. — А у вас?..

— Нашел спальню, на первом этаже, там всё тихо. Вроде, уснули. Цверги, похоже, обитают у них где-то в районе кухни, но и там всё спокойно. Я открыл окно в другом крыле дома — начнем оттуда. Садитесь скорей. Утро не за горами, — торопливой азартной скороговоркой протараторил волшебник и махнул рукой.

Масдай завис у распахнутого настежь окна коридора третьего этажа.

Первой внутри дома оказалась Серафима. За ней последовал супруг. За ним, забодав в процессе чуть не насмерть раму рогами своего шлема, на золотистую ковровую дорожку с подоконника грузно спрыгнул Олаф.

— Осторожно!!!..

Только Сенькино проворство уберегло фарфоровую вазу на пьедестале между окнами от скоропостижной гибели, а их отряд — от такого же скоропостижного обнаружения.

— Ты смотри глазами-то, куда граблями машешь!.. — ласково попеняла она ему, поднимаясь с пола в обнимку с кусочком, едва не превратившимся в осколки, древней вамаясьской культуры.

— Понаставили тут всяких склянок!.. Хапуги...

Горя не столько от возмущения, сколько от смущения, отряг осторожно, чтобы не задеть ненароком еще чего-нибудь, легко роняемого и разбиваемого, в изобилии расставленного по длинному узкому коридору, прижался широкой, как простенок между окнами спиной к противоположной стене.

— Может, тебе лучше снаружи остаться? — сочувственно сравнил ширину коридора и плеч королевича Иванушка. — Пока не поздно?

— Сидя на ковре, кольцо не найдешь, — с тоской кинув последний взгляд на Масдая и устроившегося на нем Адалета, проговорил Олаф, и решительно двинулся направо, бормоча что-то себе под нос — то ли ругательства в адрес фальшивых пророков, то ли имя кольца.

— Граупнер!.. — негромко позвала и Сенька, прислушалась, и зашагала легкой неслышной поступью налево.

— Что-то темнеть стало... Луна, что ли, прячется... — пробормотал Иванушка, снова потер глаза, и присоединился к жене.

— Граупнер!.. Граупнер!.. Граупнер!.. — разносились их призрачные шепотки как пугливое эхо сначала по коридору и безлюдным1 комнатам третьего этажа, потом по гулким анфиладам второго, отражаясь от сотен и тысяч статуй и статуэток, гобеленов и ковров, ваз, вазонов и вазочек, картин и зеркал, полок с драгоценными безделушками и шкафов с не менее драгоценной посудой.

— — — — — — — — — — — — — —

1 — Или безбожным?

— — — — — — — — — — — — — — —

— Граупнер!.. Граупнер!.. Граупнер!..

Ответа не было.

Завернув за угол, Иванушка внезапно почувствовал, как что-то твердое ударило его в живот, сбило с ног, повалило ничком на ковер, накрыло сверху...

— Ты чего, с ума сошел?!.. Прекрати немедленно!!!

Испуганно-возмущенный Сенькин голос метнулся к сражающемуся врукопашную не на жизнь а насмерть царевичу.

Тот замер.

— Ты, через пень твою в коромысло, вообще глядишь, куда идешь?!.. Ну, я понимаю, тот олух вазу смахнул, но как можно диван не заметить, который у тебя поперек дороги стоит?!..

— Диван?.. Где диван?..

— Был перед тобой... Теперь — на тебе... Не видишь, что ли? — ворчливо отозвалась царевна.

— Не вижу... — растеряно пробормотал, выбираясь из-под напавшего на него сына кушетки, лукоморец. — Как на второй этаж спустились, так все словно пропадать перед глазами стало...

— Погоди, Вань, у тебя со зрением всё в порядке? — при звуке растерянного мужниного шепота сердце Серафимы ёкнуло.

— С таким или ночным?

— Хоть с каким!.. Ну?..

— Луну на улице вижу... А зелень пропала. Ночь кругом, как ночь... Может, это какое-нибудь охранное проклятие?..

— Не охранное, а хранительное, — сурово вынесла приговор Адалету и его искусству Серафима.

Других версий у Иванушки не было.

— Ладно... Тогда я сейчас доведу тебя обратно на третий этаж до Масдая, пока ты на себя какую-нибудь стену не обрушил и весь дом не перебудил, а сама потом проверю первый.

Иванушка набрал было полную грудь воздуха, чтобы возразить, но подумал, как следует, и неохотно согласился.

Если бы не дар-эс-салямский ковер с ворсом до щиколоток под ногами — его и диванчика — то обитель богов стояла бы на дыбАх уже сейчас.

Второй раз испытывать удачу у лукоморца настроения не было.

— Да ладно. Я сам дойду, — вздохнул он. — В какую сторону?..

— Ага. Дошел ты уже сам... — начала было Сенька, но вдруг дернула за рукав супруга, и тот послушно застыл, не закончив шага. — Стой!.. Кто-то идет...

— Не видно... — опустил зависшую в воздухе ногу на ковер и почти беззвучно пожаловался ей на ухо Иванушка.

— Зато слышно! Тс-с-с-с!.. Прижались к стене!..

Она оттащила его с середины зала и толкнула за резную горку, уставленную хрусталем, фаянсом и подписными изданиями, величиной с настоящую гору.

Лукоморцы присели, прижались к гобелену, изображающему толстого скучающего лебедя на заросшем камышом лесном пруду, съежились, и замерли.

С противоположного конца анфилады комнат до их слуха донеслись тяжелые, неровные, то и дело останавливающиеся шаги, будто человек1 к чему-то прислушивался, или кого-то искал.

— — — — — — — — — — — — — — — —

1 — По-крайней мере, царевна надеялась, что это был человек.

— — — — — — — — — — — — — — —

Шаг, другой, третий...

Остановка...

Снова шаг... и еще... и еще два...

Пальцы Серафимы сомкнулись на рукоятке меча, словно старались расплющить ее.

— Сиди тут... — прошевелила она губами в самое ухо мужа, и осторожно, миллиметр за миллиметром, выглянула за угол серванта.

Метрах в пятидесяти от них, поводя перед собой руками с растопыренными пальцами будто выполняя упражнение "ножницы", медленно продвигалась вперед двухметровая фигура с габаритами одного из шкафов Фреев.

Прошагав еще метров пять, фигура задела рукой за стену, отгораживающую один зал от другого, пощупала ее, и вдруг повернула налево и стала не спеша уменьшаться в росте.

Спускается по лестнице?..

Царевна перевела дух.

Скатертью дорожка...

Или палас?

Или что там у них на ступенях постелено?..

Интересно, кто бы это мог быть?

Какой-нибудь ночной страж дворца, или...

— Олаф!.. — с облегчением выдохнула Сенька, поднялась на ноги и потянула за собой Ивана. — Забодай его кобыла... Это ж был Олаф! Вниз спустился.

— Сеня?.. — отчего-то встревожился Иван. — А как он шел?

— Ногами? — не дошло поначалу до супруги, но через мгновение она охнула и прихлопнула рот ладошкой с отпечатавшимся на ней узором рукояти меча. — Ядрена кочерыжка!!!.. Идиот!!!.. Вань, сиди тут, никуда не ходи, я сейчас!!!..

Бежать по лохматому шедевру дар-эс-салямского ковроткачества, маневрируя вокруг канапе, кушеток, кресел, столиков и прочих статуй, выполнявших, похоже, роль минного поля для незваных ночных гостей, было все равно, что мчаться в лесной чащобе по сугробам и бурелому, но царевна сумела преодолеть оставшиеся полсотни метров всего за минуту.

Лестница слева раскрылась перед ней во всем своем безвкусном — и безлюдном — великолепии.

"Олаф?" — едва не выкрикнула — шепотом — она, но вовремя прикусила язык, положила руку на перила, и молча понеслась вниз.

Достигнув последней ступеньки, она прижалась к стене, присела на корточки, глянула быстро и настороженно налево, направо...

Метрах в двадцати он нее по коридору неуверенными спотыкающимися шагами ковыляла громадная фигура отряга, размахивая руками и бормоча имя пропавшего кольца.

Снова задавив на корню готовый вырваться оклик, Сенька вскочила на ноги...

Олаф взмахнул рукой, ощупывая пространство перед собой, и сдавленно ойкнул: могучая лапа рыжего воина нечаянно задела выгнутую волной ручку двери справа.

Ручка, не рассчитанная на запредельные перегрузки, тоскливо хрупнула и со звоном упала на полоску мрамора, не покрытую паласом.

Королевич — впервые за три этажа — сказал что-то иное, кроме "Граупнер", но тоже трехэтажное, сделал шаг вперед, поскользнулся на позолоченном обломке, потерял равновесие...

Резные двустворчатые двери под напором двух центнеров мышц и металла хрустнули, крякнули, треснули, и с грохотом водопада, обрушивающегося в горячий Хел, загремели в скрывающуюся за ними комнату.

— ...твою отряжскую бабушку!!!..

Не дожидаясь и не выжидая больше ничего, Сенька вскочила, словно подброшенная пружиной, и рванула к тому месту, где только что в осиротевшем дверном проеме исчезла громадная Олафова туша.

Успеть вывести его, вытащить хоть через двери, хоть через окна, пока никто не прибежал на грохот, пока их не обнаружили, пока не...

Поздно.

Прямо перед ее носом погруженная еще секунду назад в темноту и отборные отряжские проклятия комната вспыхнула желтовато-розовым светом, и Серафима застыла.

Ни вздохнуть, ни охнуть, не говоря уже о более значительных сокращениях мускулатуры, речи даже не шло. Время и пространство вокруг нее остановились, закостенели, опутали ее по рукам и ногам, словно паук — бабочку...

Теперь она поняла, как чувствуют себя букашки в янтаре.