Ведьма в законе

Кто бы знал, как же я ненавижу утро! Странный, раздражающий звук, доносившийся откуда-то из-за головы, заставил меня проснуться, но не открыть глаза. Покидать теплую кровать и бежать по ведьмовским делам почему-то сегодня особенно не хотелось. На несколько секунд я даже поддалась малодушному желанию не открывать глаза, а просто перевернуться на другой бок и... я мрачно вздохнула, услышав, как едва затихший звук повторился вновь, прямо у меня над ухом, и оказался ничем иным, как смачным чавканьем, изредка перемежавшимся утробным урчанием.

От такой неординарной побудки глаза открылись сами собой. Правда, помогло это не сильно. Темнота стоит кромешная, хоть глаз выколи, а чавкающее нечто не унимается, да еще за волосы дергает, зараза, больно! Тут уж я долго раздумывать не стала, одним резким движением руку себе за голову закинула, наглеца за шкуру поймала да об пол швырнула. Гляжу — в едва пробивающемся свете луны смутно видится мой кумарь. И нечисти этой от такого обращения — ни холодно, ни жарко. Сидит себе, глазенками своими мелкими на меня вылупился, пасть в оскале растянул, лапочки маленькие поджал умильно и ждет чего-то. Скрипнула я зубами раздражено, села на кровати ноги свесила, и вкрадчиво ему шепчу:

— Что ж ты мелкий поганец себе думаешь? Коль я тебя при первой встрече по ветру не развеяла, теперь и бояться меня не стоит?

Тут кумарь будто смекнув, что дело неладно, заурчал по-кошачьи, на руки запрыгнул, ластиться стал, будто прощения выпрашивая. Ну а я-то что? С детства кошек обожаю. Так что приемчик, считай, ниже пояса. И пары минут не продержалась, кумаря поймала, загладила, затискала, едва смогла из рук выпустить.

— Ну что, негодник, вчера весь день шатался где-то, а как есть захотелось, сразу прискакал? Хитрец... — усмехнулась я, почесывая довольного кумаря за ушком. — А что на голове ты у меня сотворил? — Я провела рукой по волосам, обнаружив один, тщательно зализанный наподобие огромного гнезда, колтун. — Смотри, еще раз ночью разбудишь, так легко не отделаешься! Ну, чего смотришь? Идем, так и быть, покормлю. Но только сегодня!

Услыхав заветные слова, кумарь будто по команде соскочил на пол, и громко цокая по полу когтями понесся в обеденную. Вслед за ним в обеденную вышла и я, едва разбирая куда иду. Благо, добыть еды оказывается дело проще некуда. Прямо на столе отыскалась и крынка с молоком и с десяток пирожков на тарелке, прикрытой полотенцем. Пару я сразу кумарю кинула, а третий сунула себе в рот, откусив одним махом с половину... и тут же выплюнула все обратно, быстро вытирая рот рукавом. Пирожки, еще несколько часов назад бывшие вполне съедобными, оказались испорчены полностью и безвозвратно, откровенно разя тухлым мясом. Не раздумывая долго, стремясь как можно быстрее избавиться от отвратительного вкуса тухлятины, забившего, казалось, и рот и нос, я сделала пару глотков из кувшина с молоком, пока до меня не дошло что и оно ни чуть не лучше. Жуткая горечь, аромат разложения, да в придачу неуместная мыслишка о том, что я только что проглотила, тут же заставили, выронить кувшин из рук, и выскочить на улицу, дабы в срочном порядке опустошить желудок. Вслед за мной на улицу выскочил и кумарь, издавая странные кхекающие звуки — видать, даже нечисти такое угощение пришлось не по нраву.

Через полчаса, я вернулась в дом, немного удивленная мертвому сну хозяев. Выбегая на улицу, я наделала шуму не меньше, чем если бы в дом влез, по крайней мере, медведь! А хозяева, как спали — так и спят себе дальше. Приноровившись к темноте, я довольно легко пролавировала промеж разбросанных черепков, подняла ненароком перевернутую лавку, выплеснула молоко в окно, а пирожки, подальше от греха скинула к помоям. Глянула по сторонам и, не выдержав приступа любопытства, приоткрыла дверь в хозяйскую комнату, которая оказалась пуста!

От такой находки, сердце пропустило удар, а я, не раздумывая ни секунды, распахнула дверь настежь, чтобы убедиться в реальности увиденного. Так и есть! Две кровати аккуратно застелены, будто в них и не ложились вовсе, да окно открыто настежь.

Я замерла, медленно выдыхая, в попытке привести мысли в порядок. От чего-то уведенное заставило кровь в жилах похолодеть, а сердце пропустить пару ударов. Что теперь делать? У меня прямо из-под носа утащили пару человек, а я не то чтобы не почуяла, даже шороха не услышала!

Я кинулась к открытому окну: ни следов, ни отметин на раме, будто окно открыли изнутри. Я буквально перевалилась за подоконник, пытаясь разглядеть следы под окном. На мокрой от утренней росы траве, тоже следов нечисти не обнаружилось, зато виднелись две пары отпечатков от сапог. Я представила себе вурдалака, засевшего под окном в красных сапожках, и громко фыркнув, тряхнула головой — нет, определенно это был не он, да и вряд ли кто-то из нечистых. Впрочем, без нечисти здесь не обошлось — поняла я, заметив сверкнувшие между частоколом забора желтые глаза.

Времени раздумывать не было. Как есть, в ночной рубахе и с зализанным колтуном на голове, я выскочила через окно, в три прыжка пересекла двор, перемахнула через забор и бросилась вслед за тенью, прытко заскользившей по улочкам.

В холодном свете почти полной луны, дома с чернеющими проемами окон выглядели как-то особенно зловеще. Что уж говорить о неясной тени, в десятке шагов от меня, едва сохранявшей в быстром движении хоть какие-то очертания тела.

Десяток минут петляния промеж дворами в отчаянной попытке нагнать ловко ускользающую нечисть — и вот, за очередным поворотом я едва на всем ходу не налетела на быстро растворяющуюся в холодном утреннем воздухе сущность. От леденящего соприкосновения с невесомой материей, руки закололо иголками, а легкие наполнились морозным воздухом. Я невольно ойкнула, отпрянула назад, в то время как нечисть, зловеще сверкнув глазами окончательно растаяла, оставив меня бесполезно хватать ртом воздух. Такого поведения предвидеть я уж никак не могла. Беспомощно осмотревшись по сторонам, я уже была готова лезть в кусты в поисках неведомо куда растворившегося негодяя, когда мое внимание привлек неяркий свет в окне дома напротив.

Убедившись, что нечисть, заманившая меня сюда исчезла окончательно и бесповоротно, а вокруг не нарисовался с десяток вурдалаков, желающих подзакусить глупой ведьмой, я подкралась к деревянному забору, и поднявшись на цыпочки глянула через забор. С такого расстояния видно было ровным счетом ничего. Однако, горящая в такой час лучина, а так же странное поведение нечисти не могли не настораживать.

Еще несколько минут помявшись под забором, в раздумьях, я плюнула на все доводы рассудка, предлагавшие повременить с этой затеей хотя бы до утра, и перемахнула через забор.

Как можно тише, стараясь не разгибаться, перебралась под окно и замерла, прислушиваясь. Неразборчивые звуки разговора, доносившегося из комнаты, поначалу с успехом заглушала кровь, стучащая у меня в висках не хуже барабана. Только спустя несколько минут усиленных дыхательных упражнений и уговоров самой-себя успокоиться, я, наконец, разобрала обрывки произносимых фраз.

— ...становится опасным. Нужно кончать с ней, и как можно быстрее, — произнес мужской голос.

— Согласен, — выдал другой.

— Поддерживаю! Я за! — раздался хор мужских голосов, от чего меня слегка передернуло.

— Есть проблема, — мои глаза невольно расширились, распознав в говорившем старосту Митрия, — Эту дрянь ничего из наших средств не берет! Сильна зараза! Так что действовать надобно будет по-старинке.

— Ну, так чего мы ждем? Сейчас ее врасплох самое время застать.

— Глупцы! — свистящий женский голос, будто разрезал воздух, заставив меня вздрогнуть, — Даже не вздумайте все испортить! До полнолуния меньше двух дней. Ведьма даже если о чем-то и догадается — уйти все равно не сможет. Вы же знаете условия договора.

— Дак мы того... этого... — заблеял Митрий, — Убивать-то ее и не думали, так связать по рукам и ногам да в подвал сунуть.

— И как же вы это сделать собрались, остолопы? Два дня до полнолуния! Или позабыли, что прикасаться к ней в это время нельзя? Кровь попортите, думаете, Она вас так просто простит? Совсем отупели!

Я вжалась в стену что было сил, и затаила дыхание. То, что речь шла именно обо мне, сомнений быть не могло. И, похоже, меня собираются принести кому-то в жертву!?

— Вот как мы сделаем, — продолжила женщина, — Утром ты, Митрий, скажешь, что никого собрать толком не смог, большинство мужиков на руднике ночевали, мол, там обвал был, и пообещаешь собрать всех завтра. А потом, крутись что уж, а из дому ее никуда не пускай. День у себя придержи, да постарайся сделать так, чтобы не догадалась она ни о чем. А уж что с ней завтра делать — моя забота. Уяснил? ... Ну, что встали!? Расходимся, да тихо!

Я резко втянула в легкие воздух — время уносить ноги!

Комната в миг наполнился топотом и шорохом разом зашевелившихся заговорщиков, а я рванула к забору, четко слыша, как за спиной протяжно скрипнула дверь. Дыхание перехватило от приступа почти животного ужаса. Я привычно схватилась за забор и перепрыгнула через него, в спешке позабыв подхватить полы длинной ночной рубахи, за что и поплатилась довольно болезненным, а главное громким падением.

Я вскочила на ноги, позабыв о боли в разбитых руках и ушибленном бедре. "Это плохо! Очень плохо! Может, не услышали?"

— Что там? — рявкнул все тот же женский голос со свистящими нотками.

"Услышали..." — поняла я, и тихонечко двигаясь понад забором.

— Да кто ж его знает, — протянул один из мужиков, на последнем слове уходя в зевок.

— Так пойдите и проверьте, идиоты! Живо!

Услыхав эту отрывистую команду, я, наплевав на все предосторожности, рванула прямиком по улице, в первом приглянувшемся направлении.

— Там кто-то есть! — заорал мужик, выскочив из калитки, в тот самый момент, когда я почти успела завернуть за поворот.

— За ним!

Я побежала по улочкам, петляя как заяц, сама едва разбирая дорогу. Затылком чую, что погоня если и отстает, то лишь на один короткий поворот. Звук шагов, кажется, с каждым мгновением становится все громче. Кровь уже не стучит в висках, она бьет набатом. Из груди вырывается сорванное хриплое дыхание. В голове маячит единственная мысль: "Быстрее! Еще быстрее". А ноги... Ноги уже гудят от бега в совершенно неудобных хлюпающих лаптях, и, кажется, вот-вот пошлют меня с этой ночной пробежкой ко всем чертям.

Как именно я заприметила тот самый, смутно знакомый, низенький заборчик, и каким чудом умудрилась на всем ходу перемахнуть через него, я вряд ли поняла сама. Скорее всего, это было ведьмовское чутье, которое толкнуло меня действовать дальше. Не останавливаясь ни на секунду, я бросилась к дому, рванула на себя ручку двери, ловко увернулась от веника, висящего над дверью, и проскочила в пустую пыльную комнатку с пентаграммой.

Фуф... Выдыхаем. Дрожащие, толи от быстрого бега, толи от страха, ноги совсем не держат, и я сажусь на пол, пытаясь перевести дыхание. Найдут ли они меня здесь? И что сделают, если найдут? Лучше не узнавать...

— Куда он делся?

— Наверно в ведьмин дом. Больше здесь деваться некуда! — донеслось с улицы.

— Надобно проверить.

— Вот сам и проверяй! Опять, небось, домовые нам голову морочат.

— А если это ведьма? Что тогда?

— Я вам скажу что тогда! — неожиданно раздался голос Матвия звенящий от напряжения, — Быстро прекратили пререкаться, оба пойдете и проверите.

— Но...

— Никаких "но"! Пентаграмму да защитные знаки не трогайте и ничего хуже чесотки с вами не приключится. Чего встали, вперед!

Я быстро обвела взглядом совершенно пустую комнату. "Ну, ведьмовское чутье, ну спасибо! Вот завело! Тут и спрятаться некуда! В подпол не залезть, заперт он на совесть, чердака нет... Все, Лисана, допрыгалась, пора признавать ошибки, и огребать последствия. Если только..." Я глянула на единственное, что не смогли вынести из дома — добротную печь. Интересно, а в нее я смогу поместиться? Я подскочила на ноги — раздумывать некогда, надо пытаться. Как можно тише открыла железную створку, и нырнула внутрь. Узко. Грязищи и сажи столько, что дышать нечем. Согнуло меня в такую баранку, что как вылезать — ума не приложу. Но вроде поместилась. Спасибо неизвестным строителям за такую здоровенную печь!

Стоило мне тихонечко притворить за собой металлическую затворку, дверь в дом со скрипом отворилась и в комнату, судя по звукам, вошли двое.

— Ну и куда она здесь могла деться? — хмыкает один.

— Раствориться разве, — вторит ему другой.

— Стой! Пентаграмма!

— Ах ты ж черт! Жжет! С-с-с-с... — злой рык раздался совсем рядом от печи, а смачный пинок явно пришелся в угол моего убежища, так что я невольно вздрогнула всем телом.

— Под ноги смотри. Тут этих оберегов порастыкано столько, что мы с тобой до следующего полнолуния чесаться будем.

— И то верно. Идем отсюда, тут-то и спрятаться ей негде, разве что в печь...

Я задержала дыхание. "Только не это, пожалуйста! Он же просто пошутил, да?"

— Скажешь тоже, в печь! — хохотнул второй, — Мы же ведьму ищем, а не мясной пирог.

— Я бы не отказался от пирога...

— Ну, так идем отсюда, все равно никого нет. А пирог дома есть...

Дверь за мужиками, пришедшими по мою душу, с громким хлопком закрылась, и их голоса раздались уже тише со двора.

— Все чисто, Митрий.

— Опять эти гады мелкие шалят? — цедит сквозь зубы староста.

— Они самые. Чтоб этих домовых по ветру развеяло! Который раз мы за ними по ночи бегаем до этого дома?

— Третий?

— Пятый, не меньше.

"Слава всем богам!" — искренне, но очень тихо шепчу я, когда их голоса совсем затихают вдалеке. Кое-как, кряхтя и ругаясь выбираюсь наружу. Среди сажи, вывалившейся на пол вслед за мной, с тихим шорохом падает что-то еще, аккуратно завернутое в бумагу и перемотанное бечевкой. Странный конверт, без разбору тут же оказывается у меня в кармане. Сейчас есть дела и поважнее, чем разбираться, что же там такое выпало — мне бы сперва до дома старосты вперед хозяев добежать!

Кустами и дворами, узкими переулочками и глухими подворотнями, я дорысила до заднего двора дома старосты ровно в тот момент, когда они с дочерью появились у калитки. Наспех теранув испачканное сажей лицо обратной стороной подола, я с проворством присущим лишь людям, перепуганным до полусмерти, влезла в открытое окно хозяйской спальни, и легким ветерком пронеслась в свою комнату, где юркнула под одеяло и накрылась им с головой. И сделала это отнюдь не зря. Спустя всего несколько минут, дверь в мою комнату едва слышно приоткрылась, и внутрь заглянул один из хозяев, чуть постоял в проходе и снова притворил за собой дверь, убедившись, что я сплю.

Лежать на кровати и ничего не делать было почти невыносимо. Все мое естество трусило от желания сорваться с места и заняться хоть чем-то. Благо, небольшая, но крайне расчетливая часть меня, не питала на этот счет особых заблуждений: действовать в такой ситуации без продуманного плана было бы не просто неразумно, а смертельно опасно. Наконец, в общих чертах сообразив, что следует делать, я встала, стянула с себя почти черную от сажи ночную рубаху, подхватила хлопнувшийся на пол сверточек, быстро развернула, не обнаружив внутри ровным счетом ничего. Старая, пожелтевшая от времени бумага оказалась вовсе не оберткой для чего-то ценного, а аккуратно свернутыми в несколько раз листами. Три из них представляли собой страницы из какой-то книги, а один, плотно исписанный мелким почерком, — какую-то записку с прилагавшимся на обратной стороне чертежом. В полумраке едва розовеющего рассвета разобрать что-то еще было практически невозможно. Отложив хрупкие от времени листы в сторону, я вытащила из комода небольшое полотенце, и, смочив его в тазе с водой для умывания, принялась стирать с себя следы ночной вылазки. На приведение себя в порядок ушло куда больше времени, чем я предполагала. Глянув в неровное отражение в небольшом хорошо наполированном серебряном зеркале, я убедилась что не пропустила нигде следы от сажи, кое-как отряхнула волосы, переоделась, и отправив грязную рубаху вместе с полотенцем далеко под кровать, остановилась.