Лара приблизилась и поцеловала его в губы.
— У нас с тобой... — сказала почему-то шёпотом, — получилась музыка...
Облизнула губы...и скрылась где-то в темноте коридора...
Нат постоял немного, поднял с пола опрокинутого "Джонни" — в бутылке оставался ещё глоток. Потом услышал где-то в другом конце коридора Пашкин возмущённый голос:
— Нат, чё так долго-то, что б тебя? Ты нашел, что искал?
Да.
МАРМЕЛАДНЫЙ КЛЁН
Пашка неторопливо шёл по дорожке, то и дело подбрасывая прилипающие к ботинку красно-жёлтые осенние листья. Кленовые. Дубовые. И ещё какие-то мелкие, похожие на животных, он не знал точно, с какого дерева. В голове намертво засели незабвенные барабанные перекаты Бади Рича. Правда, их то и дело тиранила невесть откуда взявшаяся бытовая мыслишка... Появлялась и ускользала, как пугливая белка. Хм... Убей, не помню — то ли мусор Маринка просила вынести, то ли чё...
Сквер опоясывал узкий длинный канал, полный воды цвета металла. Такой тихой, мрачной... Но красивой. Вечерняя — лучшая вода, солнце склоняется к горизонту, и она становится похожей на ртуть. Не опоздать бы...блин. Поглядел на часы. Ну...есть чуток, минут пятнадцать, можно поторчать на этом косматом берегу и воздухом подышать...
Пашка засунул руки в карманы и вдохнул полной грудью.
Плыли утки. Жирные, неповоротливые. За ними — вереницей — более расторопные селезни с зелёными ошейниками. И вроде бы даже не весна...
Внизу, у воды, сидел на брёвнышке сгорбившийся старик и ловил рыбу. Неужели здесь плавает что-то съедобное?.. Удочка, как послушная натянутая струна, висела в воздухе. Ждала. И старик ждал.
— Эй! — крикнул Пашка. — Рыбка ловится?
Старик оглянулся на зов, заулыбался беззубым ртом, забормотал что-то.
Понятно. Не в рыбке дело, а в невыразимом словами удовольствии сидеть на мёрзлом берегу. Эх... Времени-то у тебя теперь сколько, дед... Делай, что хошь... Сиди...жди того, чего нет... Лепота...
По правую руку от старика притулилась большая плетёная корзина. Из лозы. Пашка точно знал, что из лозы. Отец в своё время плёл такие же...
Улыбнулся, вспоминая.
Зимой, в мороз лютый по искрящемуся снегу...сапогами...и жесткими толстыми перчатками...за ветки...смех, запах чеснока и хлеба...и тонкие чистые палочки лозы... Или весной, в марте, по подтаявшему снегу, перепрыгивая поблёскивающие лужи... Летом, в августе, по скошенной траве...через коровьи лепёшки... Потом домой, в гараж...ветки руки царапают, тяжело...мне тяжело, мелкому, а отцу-то...что ему... И в гараж тащить, чистить...стружки пахучие во все стороны летят, мать ругается на чём свет стоит... Затем варить...часа два вроде, в большой такой жестяной бочке...
Пашка вздохнул, осенний воздух наполнил лёгкие. Пора двигаться, а то сад закроют... Пошёл потихоньку.
Зимой ветки ровные, "сухие", как отец говаривал...без почек там всяких, наростов... Клубы пара поднимаются к крыше... Варим... А как сварим, то разрезать рогатиной надвое и плести...гнуться они, слушаются...хочешь, жёлтыми сделай их, хочешь красными... Отец серу сыпет из холщового мешка...
— Ну что, малой? — спрашивает. — Какого цвета делать будем?..
— Жёлтый! — кричу.
Правильно, красной-то лоза сама стать успеет...через полгода — годик...
А я ж...так плести по-человечески и не научился. Рука тяжела...
Пашка усмехнулся.
Ну...эт ничего, даж на пользу в некотором смысле. Удар зато у меня мощный. Хм... Как же брательник тогда орал... Ой, ругался, блин... Сел я без спросу за его Dixon. Sub-entry... Дурачок, чего ругался, спрашивается? Весь дом на уши поднял, даже бабка прибежала... Была б то настоящая установка, тогда понимаю. А то... Пластик тонкий, сморщивающйся... Стойки дребезжат...
Пашка резко остановился.
Вот, что надо было сделать — в гараже убраться, чтоб его... Маринка так просто не отстанет. Говорит, пройти не могу. Ха! А зачем ей вообще там ходить?.. Ладно... Это дело десятое, мож и уберусь. Упорядочу.
Невысокий стройный забор, покрашенный в цвета радуги, замелькал сбоку. Ага...вот мы и на месте.
Во дворике дома с серьёзной табличкой "Детский сад N 54" росли клёны и липы. Практически все уже сбросили листву, только один...замешкался что-то. А возможно, ему просто нравилось стоять вот так, красивому, яркому, пышному...среди этих колючих чёрных скелетов. Клён был розовым, прямо мармеладного какого-то неестественного цвета и сразу в глаза бросался. Что там с ним происходило, один бог ведает, да только не собирался он, видимо, вообще что-то в своей жизни менять. Ни один резкой розовый листок не упал на землю. Красота... И долго держаться так будешь? Пока морозы не ударят? И тогда всё твоё пышное убранство разом ка-а-ак... Будешь такой же голый и безразличный. Как усе.
Двери открылись, и из домика посыпались дети. Ой, как много вас! И каждый — по своей траектории бежит.
— Папа! — знакомый звонкий крик. — Папа, папа!
Пашка подхватил сына на руки. Маленький такой, шибутной, глазки горят...
— А мы сегодня...— захлёбывающийся от нетерпения голосок.
Делали бумажных драконов, знаю... Что, нет? Лепили? А? Что... Дрались?!..
Медленно-медленно, тихо-тихо наземь упал большой розовый лист...
Пашка покосился на клён. Тот притих.
— А он сам... — спешил рассказать ребёнок и теребил папу за волосы. — Я вообще совсем ни в чём не виноват...
Тут как-то внезапно нарисовалась воспитательница. Молодая, видимо, новенькая, в строгих очках и с решительным взглядом. Учителка.
— Здравствуйте, вы Павел Аркадьевич?
Определённо приготовилась к нападению. Пашка кивнул. Как-то она старательно выговаривает каждую буковку. Не к добру.
— Ваш Миша сегодня подрался с мальчиком.
Пашка кивнул. Понял я, он сам только что сказал. И?
— Он первым начал драку... — методично излагала учителка.
Мишка нагнулся к папиному уху, обхватил шею руками и громко зашептал:
— Врё-ё-ёт!!
Строгие очки чуть подпрыгнули на переносице.
— Ну, тише-тише, малой... — покачал головой Пашка и сосредоточенно кивнул учителке.
И?
— Нам необходимо разобраться в этой ситуации. Ваш Миша ведёт себя агрессивно, не слушает воспитателей...
— Живы все? — перебил Пашка.
Она молча уставилась на него. Кивнула.
— Ну, слава богу, — он поглядел на сына.
Сын положил руки на папины могучие плечи и уже, казалось, обо всём забыл. Глядел куда-то в сторону, бормоча песенку, а когда его по требованию поставили наконец на землю, быстро побежал к остальной детворе.
— Нет, вы, конечно, можете и игнорировать... — сказала учителка. — Если в вашей семье принято...
Она не успела закончить тираду, потому что подбежал Мишка и замахал кулачками в воздухе.
— Ты-ды-ды! Я буду как мой папа!
Девушка вздрогнула.
— Что...— сказала она, нахмурившись, — что...твой папа?
Настороженность в голосе. Пашка вздохнул и довольно улыбнулся. Ну, как тут объяснишь?..
— Мой папа барабанер!! — крикнул ребёнок. — Всё, хватит тут торчать, па! Пошли домой, мама ждёт!
Пашка поглядел на недоумевающую девушку и пожал плечами, не переставая улыбаться. Да...барабанер.
За забором было опасно. Была дорога. Поэтому Мишка сразу схватился за папину куртку, успевая одновременно и глядеть по сторонам и рассказывать что-то важное.
Ну, пацан же, думал Пашка, что с него взять? Подрался, так подрался. Она правильно, конечно, говорит... Правильно. Но...пацан же!
Мишка полез в карман.
— Па, смотри!
Какие же они громкие, когда маленькие!
— Что?
— Маме подарим!
На круглой ладошке лежал красивый резной лист цвета розового мармелада.
ВЕЧЕРНИЕ КОТЫ
— Мя...мя...мя... — раздалось в ночной тишине.
Где-то сзади чуть постукивали стрелки часов, но они не мешали спать. Скорее успокаивали. Они — привычный фон. Натан зарылся в подушку поглубже. Голова стала невыносимо тяжёлой, её сдавил тугой металлический обруч...
— Мяу-у... — протяжно, нараспев, а потом резко, неожиданно: — Мяу!
Ещё не хватало...
— Мяу! — требовательно.
А потом с завыванием, разными голосами, мелодично, постепенно меняя высоту...
— Мя!!
Господи...кругом сплошная любовь. Даже у котов. Даже под балконом. О, да! Мысленно я с вами... Так держать... Вперёд...
— Мяу-у-у!!..
Да, да, да! Ну, и кто после этого скажет, что мир жесток? Пусть первым бросит в меня камень.
— Аия-я-я!..
Нат оторвал голову от подушки и испуганно поглядел на балкон. На секунду ему показалось, что коты совсем близко. Вот-вот залезут на балкон, гады... Лохматые, курносые, когти острые, тонкие... И не весна же, чёрт возьми... Ну, не весна же... Понимаю, люди — сезон размножения круглый год, но эти-то... Обезумели. Какая сволочь...короче, кто их тут развёл...в таком непереносимом количестве?
Признаваться себе не хотелось, но...по правде говоря...немного сводило мышцы. На руках особенно. Одолело какое-то болезненное состояние... Состояние организма, вспомнившего вкус жизни...
— Мяу!
Фу-у... Не люблю котов. Вообще мало кого люблю, а уж котов-то... Крики, крики...не переставая... А таблетки кончились, и он твёрдо решил не покупать новую пачку. Нет. Ни за что. Уже достаточно привык. Пришло время попробовать отвыкнуть... Так, чисто ради интереса. Смогу, нет?
Песни, серенады...сквозь время и пространство...сквозь щели в дверях и оконных рамах... Всюду проникает любовь. Ей нет преград. Ой, заткнитесь, прошу...
Попробуй подумать о чём-нибудь отстранённом...приятном...
Хм...да не том!
Натан нахмурился, обнял подушку и упёрся в неё подбородком. Как бы их...успокоить, одним словом? Неужели они мешают только мне?
По телу пробежал озноб, Нат потёр руки, а потом решительно встал с раскладушки и направился к балкону. Все звуки резки...
Не верю в любовь.
— Мяу! — протестовали там, на улице.
Не верю.
— Мя!! — отчаянный крик.
Как не веришь?..
Холод улицы пробежал по коже. Бр-р... Противно. Каждое прикосновение и движение было противно, когда вы переживаете болезненное состояние. Даже лёгкое царапание шторы...даже шершавая дверь с облупившейся краской... А-а...оставьте меня...поместите меня в изолированную камеру...нет...не просто в камеру — создайте там невесомость...не есть, не пить...от всего тошнит...не верю ни чему...
Как это не веришь?!
Там, внизу, настоящая кошачья стая. Обалдеть. Луной они хорошо освещаются, серые, чёрные, трёхцветные...
Вам может быть на самом деле не так уж и плохо, но всё меняется, когда приходит подленькая такая мыслишка...а мож это навсегда? Насовсем?
— Хей! — махнул Натан рукой. — Пошли прочь! Вон отсюда...
Несколько пар светящихся глаз устремились вверх. Кто это вздумал беспокоить нас?.. А...это тот, что не верит...
Жёлтые яркие глаза, круглые, как блюдо... Зелёные, отливающие синевой... Нат застыл, завороженный этими разноцветными огнями.
— Брысь, — кивнул он.
Ты сначала признай, что любовь есть, потом мы ещё подумаем...
— Чего?!
Как хочешь...
Глаза исчезли, мордочки опустились...мурчание, безразличное, уверенное... Их даже не побеспокоили, так...просто сработал рефлекс.
— Мя...мя...мя...
Любовь, чёрт возьми... Ха!
Натан оглядел балкон.
Чем бы... Любовь, тоже мне...громкое слово...глупый напыщенный пафос...как в песнях поётся...никто в неё не верит или предаёт при первой же возможности, но если что — конечно, она есть! Конечно! А то про что ж петь?.. Тьфу... Какой здесь хлам... Лыжа. Одна. Не могу представить Лешего на лыжах, если честно. Ведро большое ржавое... Мож...воды налить и... Чего они там делают? Вроде притихли... Сидят. Сидят и смотрят, черти. Ждут... Ладно... Не, надо чё-нибудь посущественней...чтоб надолго их кошачьим мордам запомнилось — этот балкон — табу! Святое место, блин! Нельзя тут...любить. Особенно по ночам. Тёплым, осенним, лунным...
Любовь надо убить...ну, или хотя бы конкретно напугать.
Нат порылся немного, но ничего подходящего под руку не попалось.
Блин...пара каких-то банок...несколько досок...горшки с...землёй...веник... чемоданчик со старыми инструментами, обрезанная фанера, кривое колесо от велосипеда...
Любовь... Косая и кривая, хромая на одну ногу, злая и ядовитая...вот в такую верю...такая может быть...настоящей...
Сел на корточки, прислонился к бордюру...померещилось...
...Не хочу её будить. И напугать тоже не хочу. Пусть спит... А я буду сидеть рядом. И дышать как можно тише.
Если хочешь, я вообще могу не дышать... Это просто.
А там солнце...за окном...тёплое и яркое. Утреннее. Впрочем, я не уверен. Я только в тебе уверен... Разве, надо больше?.. В тебе и в себе. Солнце бежит по простыням...к моей руке...
Когда ты проснёшься, меня уже не будет здесь. Не спрашивай, почему...
Ты красива... Тебе говорил об этом кто-нибудь? Мне хочется, чтобы ты знала это... Но я не могу...не хочу будить тебя... Впрочем, ты сама всё знаешь...если бы не знала, не была бы такой...
Спасибо за тепло... На миг...на ночь...на жизнь... Ведь время не имеет значения...
Прощай...
— Мя!!
Чёрт!
Под руку попался полиэтиленовый пакет с какими-то яркими палочками и мишурой. Новый Год, догадался Натан. Это то, что остаётся от праздника, когда момент радости умирает. Он ведь изначально на это обречён.
Ха! Бенгальские огни и петарды! Классно!! Сто лет не зажигал бенгальских огней!
Что вы там?.. Всё ещё сидите. Разноцветные мохнатые спины... Так...где-то в кармане зажигалка была...точно была, потому что она там живёт. Я с ней вообще сплю. Какая огромная круглая луна...белая, яркая...висит прямо над головой... Другой карман... Словно из фильма о вампирах и призраках. А, вот. Фитилёк... Горит, надо же. Не отсырел — удивительно.
— Получай, фашист, гранату...
Меткий бросок...треск...шипение...
— Мя!! — в ужасе.
Искра! Ха! Слепящие огни в разные стороны, алые, синие, зелёные...
— Мя!! — кто куда.
— Не верю! — крикнул Натан, размахивая петардой. — Не верю! Не верю! Идите все на х..й!
Свист разрывающихся снарядов, всё вокруг вдруг стало до невозможности светло. Будто вот так, резко, никого не спросив, начался день...новый день в радужных праздничных красках...
Нат облокотился на балконный бордюр и улыбнулся.
Красиво...
Сон ушёл совсем. Пусть... Появилось настроение поиграть. Подумать. В одинокой ночи есть необыкновенная романтика. Есть энтузиазм, желание жить, поэтому ночь кажется вечностью.
КАМНИ У ДОРОГИ
— Какой же ты белый и пушистый, когда спишь зубами к стенке... — сказала Алик, пробираясь утром к плите.
Натан лежал к ней спиной, плотно, с головой, завернувшись в одеяло. В ванне зашумела вода. Леш. Алик чуть улыбнулась и поставила чайник на газ.
-...ага, — пробубнил Нат сонно, — можно даже с палкой мимо пройти...
Алик поглядела на него и усмехнулась.
— Проснулся, значит?
Рядом, осторожно прислонившись к раскладушке, лежала Лешаковская акустика. Видимо, её струны ещё не остыли от жаркой ночи... Хм...интересно. На полу — кружка с остатками кофе, какие-то смятые бумаги и пара бычков...
