Иллория: спасти королевство (общий файл)

— Да-а-а, — потянул Лоддин. — Значит, это судьба. Вам, юноша, видимо, на роду написаны приключения. Могу ли я вам верить?

Бьорн вздрогнул.

— Могу ли надеяться, что вы выполните возложенную на вас миссию честно? Дело, молодой человек, государственной важности, и доверить его я могу лишь человеку, которому посчастливилось вытащить из бочки красный билетик.

— Так суждено?

Министр медленно кивнул и начал рассказ:

— Дело, которое я хочу поручить тебе, Бьорн, очень серьезное и очень ответственное, требующее недюжинной смелости и отваги. Тебе придется отправиться в погоню за людьми, к которым случайно попало нечто очень важное. Догнать их и каким-то образом взять эту вещь у них и вернуть мне, принести сюда, во дворец.

— Это разбойники?

Верея заметила, как побледнел молодой человек, задавая этот вопрос, но она поняла, что бледность вызвана не страхом, а опасением. Он ведь сын разбойника, и если уж сбежал от своей шайки, теперь ему ни в коем случае нельзя попадаться им на глаза. Бьорн явно не хотел видеть ни друзей по бандитскому ремеслу, ни отца. Девушка поежилась, вспомнив единственное мгновение на поляне, когда духи показали ей высокого черноволосого и черноглазого мужчину со шрамом на левой щеке. От него веяло такой злобой, что травница ночью в темном лесу предпочла бы встретиться не с ним, а со стаей волков.

— Нет, это не разбойники. Это бродячие артисты.

— Артисты? Они у вас что-то украли?

— Нет. Это был честный обмен. Ну, почти честный, если не считать, что они обменивались с шестилетним ребенком.

Верея хотела было спросить, что такого могло быть у маленького мальчика, чему позавидовали бы бродячие артисты, но Бьорн ее опередил:

— Что мне нужно найти?

— Королевскую печатку, — вздохнул Лоддин. — Надеюсь, вы представляете себе, как она выглядит?

Сын разбойника медленно кивнул и непонимающе посмотрел Верею, а потом перевел взгляд обратно на первого министра.

— Понимаю, вам сложно понять... я вам все расскажу.

И Лоддин рассказал. Про то, как сын одного из придворных пробрался в королевские покои, как стащил из стола реликвию и обменял ее у бродячих артистов на дракона. Бьорну предстояло найти этих самых артистов и забрать у них золотую печатку

— Теперь ты понимаешь, какое важное и срочное дело я тебе поручаю?

Молодой человек кивнул.

— Само собой разумеется, за выполнение этого задания тебя щедро наградят. Получишь все, что только пожелаешь. В пределах разумного, конечно. А если не справишься...

Министр кашлянул и замолчал.

— Как я понимаю, у меня нет выбора? — спросил Бьорн.

— Я бы не стал выражаться так категорично, но мне просто не к кому обратиться. Селемир подсказал отличный выход. Тебя выбрала судьба.

— И я должен подчиниться?

— А что ты теряешь? — Лоддин наклонился вперед. — Семьи у тебя больше нет, денег, как я погляжу, тоже. Да и делать что-то нужно, торговать или сливу выращивать, или кур разводить...

— Соглашайся, — Верея подала голос впервые с тех пор, как Лоддин привел их в свой кабинет. — И меня с собой возьми.

— А какой это стати?

— А с такой. Забыл, что мы с тобой теперь связаны?

Бьорн замолчал. Верея понимала, что молодому человеку нужно время, чтобы подумать, но по ее мнению, думать было нечего. По мнению Лоддина, тоже. Он кашлянул, открыл выдвижной ящик стола, достал оттуда кожаный кошель с завязками, украшенными золотыми нитями, и подвинул к Бьорну.

— Этого хватит на три месяца. Но я надеюсь, что вы справитесь быстрее. Верея, девочка, а ты не передумаешь? С кем останется твоя мать?

— Не передумаю, — ответила травница. — За матерю сестренка присмотрит, а я, пока за артистами идти будем, травку вашу поищу. И провожатого лучше Бьорна мне не найти.

Молодой человек как-то странно посмотрел на Верею, а потом взял кошель.

— Мы отправляемся завтра на рассвете. Надеюсь, вы приютите нас на ночь?

Лоддин улыбнулся и развел руками:

— Весь дворец в вашем распоряжении.

Верея тоже улыбнулась. Отчего-то ей казалось, что с этого момента в ее жизни многое изменится в лучшую сторону.

* * *

— Ваше величество, у меня к вам серьезный разговор, — сказал Лоддин и тут же мысленно усмехнулся — фраза, которую произнесли его уста, звучала так, будто он обрался к маленькому мальчику, который плохо себя вел и нуждался в воспитательной беседе, но никак не к взрослому мужчине, и уж тем более не к королю.

Тем не менее, Власт не рассердился, он слишком уважал министра и был слишком многим ему обязан, к тому же знал, что если уж Лоддин обращается к нему подобным образом, значит, на то имеются веские причины.

— Входи.

Лоддин поклонился и вошел в покои его величества.

Королевская спальня дворца разительно отличалась от комнаты наверху башни. Прежде всего тем, что здесь была только одна кровать и один шкаф для одежды, а еще тем, что комната меньше всего походила на королевские покои. Власт не любил роскоши, излишества и разного рода украшательств, а потому мебель в его спальне была добротной, но самой простой. Единственное, что говорило о знатном происхождении хозяина комнаты — вырезанное на каждой плоской поверхности маленькое солнце. Это "клеймо" — крохотное, с кулачок младенца, повторяло своими очертаниями главный символ Иллории, изображенный и на флаге, и на пропавшей печатке, и на всех монетах.

Его величество уже проснулся, но еще не встал с кровати, ждал, пока слуги принесут горячую воду для умывания. Лоддин присел на стул возле окна и приготовился к тяжелому разговору. В который раз во всем важном, что происходило в королевстве, был виноват именно он. А вина, в которой он решился признаться сегодня, давила не его сердце тяжелым камнем целых восемнадцать лет.

— Что-то случилось? — король приподнялся на подушках и сел в кровати. — У тебя такое выражение лица, будто ты сейчас скажешь, что у тебя две новости: одна хорошая, другая плохая. Плохая новость состоит в том, что все жители Кливра заболели неизвестной, очень опасной и очень заразной болезнью, а хорошая в том, что они быстро умирают и не успевают заразить больше десяти человек. Что случилось, Лоддин? Почему ты пришел ко мне в такую рань и даже не предупредил?

— Простите, ваше величество. Ничего плохого не случилось, и я пришел к вам так рано лишь потому, что все важные вопросы лучше решать с утра, чтобы было больше времени на их обдумывание.

— Нам снова угрожают войной? Явился еще один гонец, но теперь не с севера, а с юга?

— Нет, ничего такого, ваше величество. Но я, право, не знаю, как начать, потому что то, что хочу сказать вам... боюсь, вы не дослушаете и прикажете отрубить мне голову. Или дослушаете, но потом все равно прикажете.

— Да в чем дело?! Не тяни!

— Тогда позвольте начать с хорошей новости.

— Ага, значит, я угадал, и есть плохая?

— Нет, плохих новостей нет. Есть проблема, в появлении которой виноват ваш покорный слуга, но эта проблема может помочь нам решить другую проблему, в появлении которой тоже виноват я.

— Лоддин, — нахмурился Власт. — Если не перестанешь говорить загадками, прикажу отрубить тебе голову.

Первый министр улыбнулся попытке его величества немного подбодрить его, но дело, с которым он пришел к королю, было слишком важным, жизненно важным, жизненно важным для целого королевства, чтобы Лоддина могла развеселить какая-то шутка.

— Хорошая новость состоит в том, что сегодня на поиски печатки отправились два доверенных человека.

— Как быстро они справятся с заданием?

— Не уверен, что быстро. На сегодняшний момент артисты, у которых теперь находится наша печатка, наверняка ушли довольно далеко.

— Но бродячие артисты довольно заметные фигуры.

— Я на это надеюсь.

— А теперь выкладывай плохую новость. То есть проблему, которая может помочь нам решить другую проблему.

Лоддин кивнул, но вместо ответа спросил:

— Помните ли вы Альвин, ваше величество?

— Альвин, — на лице Власта появилась грустная улыбка. — Конечно, помню. Как я мог забыть ту, которую любил больше всего на свете?

— А помните ли вы ребенка, которого она вам родила?

Его величество нахмурился.

— К чему все эти воспоминания? Конечно, я помню своего сына. Он у меня один был. И он умер вместе с матерью. А если бы не умер, я сам бы его убил за то, что он лишил меня единственной радости в жизни.

— Помните, ваше величество, недавно мы говорили с вами о вашем преемнике, о человеке, который сможет занять трон после вашей смерти?

— К чему ты ведешь?

— Были бы вы рады, если бы нам удалось оживить вашего сына? Чтобы королевством правил человек, в жилах которого течет королевская кровь? Ваша кровь? Конечно, нам нужно было бы многому его научить, но...

— Хватит, — прервал министра Власт и поднялся с постели. — Он умер.

— А если бы ожил? Пожалуйста, ваше величество, неужели вы до сих пор вините младенца в том, что его мать отдала ради него жизнь? Неужели ваше горе не притупилось за восемнадцать лет и в вашем сердце до сих пор живут необоснованные злость и ярость? Неужели вы...

— Лоддин, — король подошел к министру, положил ладони на его плечи и заглянул в глаза. — Ты хочешь сказать, что тогда, в ночь, когда скончалась моя Альвин, ребенок не умер?

Министр медленно закрыл лицо ладонями.

— Простите старого болвана, ваше величество. Я помню все, что тогда происходило, как будто это было вчера. Будто моя память перестала слушаться времени и решила остановиться именно на том дне, будто время, прошедшее со смерти Альвин, это мгновения, секунды, дни, но никак не месяцы и годы. А ведь я всего лишь министр, не король, не муж, не человек, который любил Альвин больше жизни, я не имею права на такую память. Представляю, каково вам жить с этими воспоминаниями.

Лоддин почувствовал, что Власт убрал руки с его плеч, но не ушел, а напротив, опустился рядом с министром на колени.

— Мне не так повезло, как тебе, — прошептал он. — Моя память подобна засохшему цветку — крошится от малейшего дуновения ветра. Расскажи мне все. Дай вспомнить!

Первый министр открыл глаза, вздохнул, погружаясь в воспоминания, и негромко заговорил:

— Когда Альвин появилась во дворце, о ней заговорили все. Казалось, в Кливре не было человека, который ни разу не слышал бы историю о девушке, приехавшей в замок на осле, вся одежда которой состояла только из старый рыбацкой сети. Говорили о ее смелости, уме и красоте. Ей было не более двадцати. Благодаря смуглой коже, оливковым глазам и темным тяжелым волосам она казалась амазонкой — очень красивой, очень смелой и очень свободной.

Своим видом Альвин хотела привлечь внимание к проблемам рыбаков приморских городков, налоги для которых были непомерно большими и не зависели от улова. А ведь улов случался не каждый день, а хороший улов — не каждую неделю, а подати приходилось платить такие, будто рыбаки вытаскивали из моря одну полную сеть за другой.

Помните, ваше величество, мое изумление, когда я рассказывал вам о смелой девушке? Она добилась высочайшей аудиенции, и вы пообещали ей решить проблему в ближайшее время, и потребовали, чтобы девушка осталась в замке, дабы она смогла передать рыбакам ваш ответ. И юная красавица осталась. Стоит ли говорить, что вы полюбили Альвин с первого взгляда, и она ответила вам взаимностью.

Свадьбу праздновали всей столицей. Праздник в замке длился целую неделю, но не забыли и простой люд. Помните, как Альвин упросила вас выставить на рынке фонтан с пивом? Вы были категорически против, ведь под хмельком народ мог начать буйствовать, но Альвин умела настоять на своем, и фонтан установили в самом центре главной площади, правда, торговые ряды пришлось убрать...

Вашему счастью завидовали многие, а король Пристлии даже не прислал поздравления — так его задела ваша свадьба, ведь он рассчитывал выдать за вас свою дочь, дабы соединить два королевства.

Но счастье не бывает бесконечным. В то время вы уже находились под действием снадобья Селемира, и вам пришлось выдержать тяжелый разговор и объяснить супруге, что происходит с вами каждый год и сколько на самом деле вам лет. Альвия к тому времени уже ждала наследника. Она испугалась, что это может повлиять на ребенка и в глубокой печали заперлась в одной из башен. И вы так и не смогли заставить ее оттуда выйти, и увиделись только в день вашей смерти.

Помню, как она плакала и гладила вас по седым волосам, морщинистым щекам, высохшим пальцам, как рыдала, когда я вытащил из сундука белый саван и уложил вас на кровать под малиновым балдахином, как выла, когда из вашей груди вырвался последний вздох... Альвия боялась. Боялась, что вы больше не проснетесь, и что ее ребенок унаследует это ваше проклятье.

Но все обошлось. Вы очнулись, и у Альвии появился младший братишка. Она нянчилась с вами, ваше величество, пока вы были совсем маленьким, и когда подросли. Она купала вас в ванночке, кормила кашей, читала на ночь сказки. А время родов неумолимо приближалось.

И вот в одну мартовскую ночь у королевы начались схватки. Никогда не забуду, как она мучилась, и благодарю небо за то, что вы этого не видели. Я думал, она не выдержит боли и умрет раньше, чем появится ребенок, но Альвин не умирала, и ребенок не спешил на свет, будто она изо всех сил старалась задержать роды до вашего возвращения. А до вашего возвращения оставались ровно одни сутки.

В ночь, когда вы выпили зелье для ускорения взросления, Альвин уже не могла терпеть, ее тело ослабело и она едва дышала. Ребенок родился. Несмотря на тяжелые роды, он был сильным, крепким и здоровым, словно мать отдала ему все силы, что у нее еще оставались.

Я боялся, что она умрет, и вы не успеете попрощаться, но вы успели. Как только превращение завершилось, вы поспешили в комнату своей любимой и успели услышать ее последний вздох. Она просила назвать сына Ивором.

Лоддин замолчал, переживая то, что пережил в ту ночь. Молчал и Власт. Он тоже переживал и ждал продолжения, ведь дальше начиналась та часть истории, что была ему неизвестна.

— В ту ночь вы были в ярости. Потеря любимой сломила вашу волю, вы ослепли, оглохли и потеряли способность разумно мыслить. Вы метались по замку, разрушая все, что попадалось под руку, избили повитуху, которая не смогла спасти Альвин, и кричали, что убьете всех, кто повинен в смерти королевы. А в смерти королевы был повинен ребенок и вы, ваше величество.

Король опустил голову, но Лоддин неумолимо продолжал:

— Вы знали, что виноваты, но ничего не могли с этим сделать, поэтому решили отыграться на несчастном малютке.

— И ты сказал, что он умер.

— Сказал. И сказал, что позабочусь об их телах — Альвин и маленького Ивора. Но вы не позволили хоронить сына в могильном склепе, и никогда не спрашивали, где я похоронил его.

— А ты его не похоронил?

— Он жив, ваше величество. Ивор жив. В ту ночь я отнес его в монастырь святого Палтуса — самый лучший монастырь столицы. Я позаботился о том, чтобы к мальчику хорошо относились.

— И я могу увидеть его?