Дороже жизни

— Теперь это уже не имеет никакого значения, — ответил ему, вздыхая, Люк. Он смочил в воде полотенце и положил на лоб Александру, а сам поехал разыскивать Селиму, чтобы приставить её к больному. Его друг не мог оставаться без присмотра, самому же Доктору сидеть тут целый день было без надобности, ему хотелось увидеться с сыном и в тоже время избежать встречи с Ликой. Укол он поставил, лекарства дал, теперь оставалось рассчитывать на выносливость организма Александра, который должен был справиться самостоятельно с травмой и перейти к выздоровлению.

Доктор не успел приступить к поискам старухи, как она сама его нашла. Почти выбежала навстречу. Он даже испугался, подумал, что с Ликой случилась беда, ведь женщин с утра видели вместе.

— Что, Селима? Что случилось?

— Доктор, там... там... — она перевела дух и выдохнула, — Кружельников плох совсем.

— А с ним-то что?!

— Еле дышит, бледный весь, стонет...

— Хорошо, уже иду. Селима, ты с Александром побудь, хорошо? У него жар. И мне принеси, будь добра, тот холодильник, что поменьше. Пойду Кружельникова лечить.

— Да, да... я сейчас, — спешно закивала женщина и побежала в его хижину, появилась через мгновение. Передала лекарства и снова скрылась за пологом.

За Александра Доктор теперь был спокоен. Селима опытная сиделка.

— Ну, и денек сегодня, — проворчал Алексей, направляясь к хижине Рашида, в которой горцы приютили Кружельникова.

Глава 29

В этот раз она спала без сновидений. Такое с Ликой случалось редко, обычно когда сильно уставала. Проснулась от толчка, словно кто-то резко ударил по спине кулаком. Женщина открыла глаза, огляделась. Она не сразу сообразила, где находится, но когда вспомнила прошедший день, метнулась к другу. Александр тихо спал, дыхание было спокойным, и женщина облегченно выдохнула. Лика дотронулась губами до лба мужчины и, убедившись, что с температурой у него все в порядке, позволила себе выйти за пределы хижины. День еще только-только начинался, рассвет едва рассеивал ночную тьму. Поежившись, женщина почему-то не вернулась назад, а пошла к реке, словно кто-то позвал за собой. Не спеша, но довольно уверенно она шла за невидимым проводником. И вышла в этот раз совсем не туда, где была вечером. Узкий мост вел на другую сторону через реку. Лика оглянулась (ей показалось, что кто-то смотрит на нее со спины, но она никого не заметила среди полумрака просыпающегося утра) и осторожно перешла на противоположный берег реки. Узкая тропинка уводила в сторону, но Лика пошла не по ней, а сделала шаг за куст шиповника, и спустилась под большую корягу, спугнув несколько мотыльков, обогнула ее и вышла к невысокому холму. Там, обнявшись с тонкой осинкой, спал человек. Рядом с ним стояла инвалидная коляска.

— Надо же, спит на земле и не боится простудиться, — Лика подошла и присела рядом. Отчего-то сердце сжалось в комочек и гулко забилось в груди, — Да это же Горний Доктор...

Она узнала незнакомца, повстречавшегося у хижины прошлым вечером. Тогда Анжелика спешила к Александру, и у нее не было и секунды, чтобы рассмотреть его. Сейчас этот мужчина, от умений которого зависела жизнь её друга, был так близко от нее, что можно было только руку протянуть, чтобы дотронуться до курчавых черных волос. Что-то до боли знакомое в его облике затронуло душу и сдавило дыхание Лики, а по её щекам вдруг сами собой потекли слезы.

Мужчина заворочался во сне, и теперь она увидела его лицо, на которое даже не взглянула в первую встречу.

— А-ле-шень-ка... — в первый миг ей показалось, что сейчас она лишится чувств. Голова пошла кругом.

"Как? Почему? Ничего не сказал, не сообщил? Почему спрятался?" — завертелись мысли, но потом её взгляд упал на кресло, что стояло поодаль. Вот ответ. Один на все вопросы. Её Лешка не смог смириться со своим увечьем. Не смог найти в себе силы, чтобы признаться ей в том, что стал инвалидом. Сильный и гордый, такой независимый... и оказался заложником своего страха. Думал, что она не поймет, думал, что любимая станет его жалеть. Первым порывом было — это разбудить его, кинуться на шею, сказать, что любит и все сможет испытать и выдержать, а потом вспомнился сон. И она поняла, что нельзя так. Алексей оттолкнет, не позволит заботиться о себе. Не позволит быть рядом. Если кинуться к нему сейчас, он испугается за них обоих. Если уйти, она не сможет жить без него. Лучшее, что она могла сделать, это пока не обнаруживать себя. Не говорить с ним, выждать время. Лика ласково дотронулась рукой до любимого лица, но побоялась, что разбудит его, легко поднялась и, осторожно ступая, вернулась к реке. Там, давая волю чувствам, она разрыдалась от счастья. Смывая соленые слезы холодной речной водой, Лика повторяла про себя одно: "Живой, живой, живой!"

Сияющая она выскочила навстречу Селиме.

— О, уже не спите? Как он?

— Саша? Хорошо. Спит. Селима, а можно немного воды согреть, я помыться хочу.

— Я сейчас ведро поставлю, — согласилась старуха, — И сведу тебя, где у нас женщины моются. Там вода — теплая.

— Спасибо! — обрадовалась Лика и быстренько сбегала за чистыми вещами и полотенцем.

Спустя некоторое время, женщины спустились к реке. Лика с удовольствием скинула с себя пропахшую потом одежду. Окунулась в воду и взвизгнула от неожиданности. Все-таки та была намного прохладнее, чем Лика могла предположить.

— Холодная? Ты не спеши, щас согреется. Эта запруда, видишь? Давай-ка я тебе помогу, — предложила Селима, пристраивая на берегу ведро с дымящейся водой.

— Н-нет, не надо. С-спасибо, я сама, — ответила Лика, покрываясь мурашками.

— Ну, тогда я пойду, тут наши мужчины не ходят, так что — не бойся, а потом ведро принеси.

— Хорошо, — ответила Лика, намыливая волосы куском туалетного мыла.

Она, и правда, согрелась и теперь вода не казалась такой уж холодной, как в первый миг погружения в нее. Очищаясь от невзгод, Лика думала только о том, как же и что сказать при встрече Алексею, чтобы поверил ей. Раз и навсегда. Чтобы не оттолкнул от себя. Её супруг был упрямым с детства, если уж что-то решит для себя, то не переубедишь.

* * *

Егор находился между былью и небылью. Образы, темные видения, бесчисленные коридоры, в которых он заблудился и никак не мог найти выход. Он метался. Его — то бросало в жар, то он обливался холодным потом.

— Иди, иди же за мной, дитя! — тихий вкрадчивый голос звал за собой, — Я открою для тебя все двери, покажу все тайны Мира.

И он делал шаг, еще один и тут же упал в пропасть — темную и бесконечную. Дыхание захватывало от падения, а сердце выпрыгивало из груди. Над ним несся зловещий хохот, такой, что хотелось поскорее проснуться и прижаться к отцу или матери.

Чтобы они помогли избавиться от ночного кошмара.

— Отец! Мама! — кричал Егор, но никто не отзывался.

— Никто-никто тебе не поможет, мой мальчик! Никому-то ты не нужен, — издевался все тот же голос, — Только мне!

— Кто ты?

— Твой друг, — ответил голос, потом раздумав, добавил со вздохом, — Или враг...

В ушах раздался визг такой силы, что казалось — голова сейчас лопнет от него. Егор упал на что-то твердое, перекатился по липкому дну — в полной темноте было не разобрать, где он находится. Но вдруг зажегся свет — ударил в глаза и ослепил.

— Ну, наконец-то, Егор Вячеславович, — раздался знакомый мужской голос где-то рядом с ним, — С возвращением.

— Кто здесь? — спросил Егор, все еще не совсем осознавая, где он и что от него хотят, попытался принять вертикальное положение.

— Не бойтесь, я Горний Доктор. Вспомнили?

— Да. Доктор, что со мной? — постепенно к Егору возвращалось зрение, и теперь он увидел перед собой врача. Тот, нахмурившись, слушал Кружельникова через стетоскоп. Рядом лежал еще не свернутый тонометр.

— Давление слишком высокое у вас. Что же вы не предупредили, что страдаете гипертонией?

— Чем? — искренне удивился Егор.

— Гипертонией.

— Но я никогда раньше...

— Не страдали? Да, такое возможно. Быть может это просто переутомление. Не спешите вставать. Вам может стать плохо.

Доктор свернул приборы и убрал их в медицинский чемоданчик. Затем обратился к Кружельникову:

— Я дал вам лекарство, оно должно помочь, но все-таки пока не вставайте, сегодня лучше далеко от постели вам не отходить. Я пришлю к вам кого-нибудь Селиму или Хасана, или кого-то из женщин.

— Не надо, Доктор.

— Надо, Егор Вячеславович. Было бы не надо, не стал бы настаивать на этом. У меня не так уж и много помощников, чтобы ими разбрасываться.

— Спасибо. Побольше бы таких врачей, как вы! Тогда, наверное, больных было бы гораздо меньше.

— Может, когда-нибудь так и будет, — подмигнул доктор Кружельникову, — Выздоравливайте.

Горний уже развернулся к выходу, когда его вновь остановил Егор:

— Доктор, подождите.

— Да?

— Если в комнате нет дверей, можно ли найти из нее выход? Как, по-вашему? — задал Кружельников вопрос, сам не понимая почему, крутящийся уже некоторое время у него в голове.

— Знаете... выход можно найти всегда, было бы желание, — ответил медленно врач.

Не оглядываясь, он выехал за пределы хижины, оставив Кружельникова в одиночестве отвечать на вопросы. Горний не знал, отчего Егор Вячеславович так сильно хотел заглянуть в его душу. Почему старался стать ближе, чем надо бы? Да и по какой причине тот интересовался судьбой Алексея Вешнякова, когда они ни разу с ним до встречи в горах не виделись? Рашид передал свой разговор с Кружельниковым Горнему Доктору слово в слово. И тогда и сейчас врач не мог найти ответ на этот вопрос: зачем он нужен Егору Вячеславовичу? Но ведь нужен, осталось выяснить причину. Только пока на это не хотелось тратить свои силы. Сейчас Алексей спешил повидаться с сыном. Он старался уделять мальчонке каждую свободную секунду до того момента, как еще кто-нибудь не отберет время доктора для себя.

Глава 30

— Брр! — выбравшись из воды, Лика снова покрылась мурашками и наскоро вытерлась полотенцем. Оделась в чистое и улыбнулась прыгающим по веткам ивы пичугам. Вот кого уж точно не тревожат никакие не прошеные мысли. Она так и не придумала, что скажет Алексею. Да и нужно ли будет что-то говорить? Вдруг он вообще не захочет её видеть? Хотя, с чего бы?

С тревогой в душе и мыслями, вразнобой скачущими в голове, Лика поднялась по тропинке к жилищу Селимы. В тесном дворике было чисто и пусто, если не считать привязанную у плетня козу. Та недоверчиво покосилась на женщину и, перетаптываясь, постаралась отодвинуться от нее подальше.

— Да, не бойся меня. Я не за молоком к тебе пришла. А где хозяйка? — спросила Анжелика у козы, поставив рядом с ней пустое ведро, и положила на невысокую скамью пакет со своими вещами. Не особо рассчитывая на ответ, женщина огляделась и сделала пару шагов по направлению к хижине. Из-за полога, прикрывающего вход, вдруг раздался пронзительный плач младенца. Лика остановилась в нерешительности, а потом все-таки вошла в жилище. Глаза с непривычки какое-то время отказывались видеть, а потом в рассеянном свете хижины, она увидела парнишку, который приносил им с Сашкой ужин. Он держал на руках орущий сверток и пытался успокоить малыша, потом переложил его в люльку.

— А-а-а! Спи-и-и! — качал парнишка кроху, но тот отчего-то кричал все сильнее.

— Можно мне? — робко спросила Лика, дотронувшись рукой до плеча паренька. Тот вздрогнул, встретился с ней взглядом, узнал.

— А, это вы? А умеете?

— Попробую, — пожала женщина плечами, поднимая младенца на руки и прижимая к себе, — Чи-чи-чи...

Малыш замолчал, посмотрел на нее внимательно большими, черными глазенками. Лика подхватила чистую пеленку и накрыла ею кроху, подвернула под него и чуть-чуть прижала к себе.

— Ой, замолчал, — улыбнулся паренек.

— А почему он так плакал?

— Да я-то почем знаю?! Проснулся, как всегда, покушал, сделал все свои дела, — указал парнишка головой на использованную пеленку, — И давай кричать. Никак не хотел успокаиваться.

— Ну, и что мы плакали, маленький? Все хорошо ведь, правда? — заговорила Лика с малышом, — Ну? Ох, ты и разбойник. Всех тут строишь, да? Ну-ну, не хмурься, не надо, мой хороший. Мы, наверное, спать хотим? Вон, как зеваем, — улыбнулась Лика, легонько покачивая ребенка.

— Хорошо у вас получается. Может, вы с ним немножко посидите? А я скоро приду, а? — спросил шепотом паренек, заглядывая через её плечо на малыша.

— Я? Ой, я даже ... не знаю, — растерялась Лика. — А ты куда?

— Я тут выйду ненадолго и вернусь, — заверил тот женщину, подхватил пеленку и направился к выходу.

— Эй, подожди, как тебя...

— Хасан, — обернулся он.

— Хасан, ты мне бутылочку и соску для него оставь. Вдруг он пить захочет?

— Соска в люльке, а вода вон на стуле, — ответил паренек и выбежал во двор.

— Наверное, и правда, куда — то спешит твой Хасан, — подмигнула Лика младенцу, который совсем притих у нее на руках, — Ну, что, будем спать или ты еще погулять хочешь?

Малыш нахмурился и снова заголосил.

— Ой, какой ты у меня строгий. Ну-ну...спать, так спать. Чи-чи-чи.... — покачивая на руках кричащего младенца, Лика пыталась вспомнить хоть какую-то колыбельную. Она отыскала в люльке пустышку и, ополоснув в чайнике, вставила её в ротик ребенку. Тот успокоился, но все еще продолжал хмуриться.

— Что же тебе спеть-то? А, вспомнила! Слушай: пе-ла мышка песню в нор-ке, спи, мышонок, за-мол-чи! Дам те-бе я хлеб-ной корки .... чи-чи-чи! — качала Лика ребенка, прохаживаясь по комнате, а малыш успокаивался и засыпал, закрывая постепенно глазки, — Ля-ля-ля-ля...

Медленно напевая в такт покачиваниям одно и то же в разных вариациях, она добилась того, что младенец уснул, уткнувшись носиком в её футболку. Лика смотрела на это маленькое счастье, что сейчас спало на ее руках и такие противоречивые чувства раздирали собой её сердце.

"Лешин сынок, темные волосики — вьются, как у отца, а вот глаза совсем не его, а той другой женщины, что заменила ему меня. Почему? Господи, почему так несправедливо?! Почему этот малыш не мой?"

От сына Алексея пахло молоком и еще чем-то чужим, запахом его матери, той женщины, что дала ему жизнь. Цепкими пальчиками малыш ухватился за Ликиного дрозда. Чтобы освободить украшение, женщина осторожно погладила маленький, но крепкий кулачок ребенка, попробовала разжать пальчики. Они тут же ухватились за её указательный палец, крепко сдавили его. Лика почувствовала прилив нежности к этому крохотному существу, оставшемуся без мамы чуть ли не в первую же минуту своего появления на свет. Женщина вспомнила рассказ Селимы и поцеловала мальчика в лобик, прижала его к груди, как самое дорогое и самое хрупкое, что только может быть на свете.

Темный, пасмурный день, с утра обливающийся слезами дождя. Друзья засиделись в библиотеке, а потом, спускаясь на первый этаж, завели непростой разговор о жизни. Обсуждая судьбу Оливера Твиста и то, как нелегко ему приходилось без родителей. Они увлеклись и совсем забыли о Косте, а он вдруг замедлил ход и совсем остановился в пролете между этажами.