Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Дошло наконец! А я думала, он никогда не догадается просто вызвать меня в свой кабинет — и я не смогу это проигнорировать — вместо того, чтобы ошиваться у женского туалета, привлекая к себе недоуменные взгляды всех сотрудниц издательства.
Когда я вошла к Алексею, он встретил меня холодной яростью. Заперев дверь (а вот это зачем, интересно?), он зашипел, потащив меня к стулу за руку:
— Ну и что ты скажешь в своё оправдание?!
Посадил меня на стул, чуть не вырвав руку. Поморщившись, я потерла запястье. Заметив этот мой жест, Молотов смутился.
— Извини, если сделал тебе больно. Я просто...
— В ярости, — я кивнула. — Я заметила.
Несколько секунд мы молчали, а затем Алексей произнес более осторожным тоном:
— Так что ты скажешь по поводу своего поведения вчера и позавчера? Почему ты не отвечала на звонки? Избегала встречаться со мной в коридорах? Почему, Наташа?!
Молотов почти перешёл на крик, и я, привстав, легонько ударила его по щеке.
— Цыц. Не ори, мы на работе, а не в борделе.
Он молчал, глядя на меня уже спокойнее, но всё равно весьма хмуро.
— Опять твои "почему", — я ухмыльнулась. — А ты ведь не понял ничего из того, что я говорила тогда в машине. Признался мне в любви и ждал, что я брошусь на шею. Извини, Лёш, но ничего не получится — я же сказала, что должна чувствовать к тебе то же самое.
— А ты не чувствуешь? — вздохнул он. В этом горестном вздохе мне опять почудились отголоски той игры, что была вчера.
— Нет, извини.
— А что мне сделать, чтобы почувствовала?
— Перестать напирать на меня! — я нахмурилась. — А то ты меня вчера чуть по своей машине не размазал. Ещё бы чуть-чуть — и пришлось бы тебе прятать мой труп в какой-нибудь пакетик и скидывать в Москва-реку.
— Извини, — пробормотал Молотов и, смущённо пригладив волосы, улыбнулся. — А сегодня ты пойдёшь со мной на свидание? Обещаю, что не буду больше себя так вести.
— Если не будешь — пойду.
Он радостно улыбнулся. И почему-то я поняла, что на этот раз он искренне рад моему ответу. Осталось только понять, почему у меня в душе осталось ощущение того, что половина из сказанного Лёшей — всего лишь игра.
Но... на какую публику?
Он не обманул. Не приставал, даже за руку не брал. Правда, взгляд иногда строил такой жалобный — мол, посмотри, какой я несчастный, отвергли меня... Но я делала вид, что в упор не замечаю этот взгляд.
Только перед моим домом Молотов вдруг взял меня за руку, заставив напрячься.
— Стой, Наташ, не сердись, — он улыбнулся. — Всё хорошо, я просто... Хотел попросить у тебя кое-что. И обещаю, больше никогда не приближусь, не трону.
— Ты вроде уже обещал, — фыркнула я.
— Да, но... это сложно. Можно мне небольшой аванс? Чш-ш, не сердись. Просто поцелуй меня, пожалуйста. Хоть легонько. И всё — больше я ничего не прошу!
Я возвела глаза к потолку.
— Тебе мало вчерашних поцелуев?
— Мало, — Молотов развёл руками. Я вздохнула, осторожно подалась вперёд и слегка чмокнула его в подставленные губы. Алексей огорчённо вздохнул, но всё же выпустил меня из машины.
Мне показалось, что он действительно очень расстроился. Странно...
А на следующий день случилось то, что перевернуло мою жизнь на несколько суток. После обеда примчалась Светочка, и в таком странном возбуждении я её никогда не видела — она как будто пробежала несколько километров на занятиях физкультурой в школе и теперь тщетно пыталась отдышаться.
— Зотова... Наталья Владимировна... вы... вы...
— Светочка, — я помогла ей сесть и подала стакан с водой. — Ну, чего случилось?
— Вы, — всхлипнула она, глотнув воды, — спали с... Молотовым?
Я ждала чего угодно, только не этого вопроса.
— Чего? — чувствуя, что теряю способность соображать, выдавила из себя я. — Нет, конечно... А почему ты спрашиваешь?
Ещё один судорожный вздох, глоток воды, а потом Светочка продолжила уже более отчётливым голосом:
— Сегодня Юля вышла из отпуска. Ну, вы знаете, такая маленькая блондинка из отдела продаж, она у них ещё в комнате единственная женщина... Юля меня сейчас отловила в коридоре и сказала, что своими ушами слышала, как все её соседи обсуждали с Молотовым некий спор... И она поняла, что предмет этого спора — вы! И если он не переспит с вами до вечера пятницы, то проиграет!
Под гулкие, огорчённые удары моего сердца, мозаика наконец сложилась. Бриар был прав. О споре я как-то не подумала, но тончайшие вибрации лжи, которые витали в воздухе в тот вечер, видимо, задели меня...
Я отвернулась от Светы и посмотрела в окно. Опять снег, такой белый, такой чистый... Ну почему люди не могут быть такими же? Почему обязательно, стоит только чуточку довериться, и вот — тебе обязательно воткнут нож в спину.
— Светочка, милая, спасибо тебе, — сказала я еле слышно и набрала внутренний номер Громова.
Максим Петрович, конечно, немного удивился, когда я попросила у него отгул до понедельника. Сказала, что мне нездоровится.
Мне действительно было очень плохо. Выскочив из кабинета Громова, я быстро схватила сумку и одежду (Светы в комнате не было) и поспешила к выходу.
По дороге мне не попался никто, кто мог бы меня остановить. Миновав стоянку издательства, я достала свой мобильный телефон и выключила его.
Хватит играть со мной.
Весь четверг я проспала, уткнувшись в подушку. Не ела и толком ничего не пила. Больно мне не было. Только странная опустошённость на месте, где раньше жила душа.
Единственные люди, которые никогда не предали бы меня, умерли. И глупо было ожидать честности от мужчины, которого знаешь две недели...
Но почему-то было очень пусто и противно. Я сама не считала себя человеком, но... мне казалось, что хотя бы другие люди не должны мне об этом напоминать. Мол, вот тебе, Зотова, нож в спину, ты же всё равно ничего не чувствуешь. Так, статуя.
Искривив губы в подобие улыбки, я с самого утра в пятницу отправилась гулять. Весна всё больше заполняла воздух, пьянила его собой, растекалась по моим лёгким... И если раньше я радовалась её приходу, то теперь... безразлично.
Я бродила по городу, заходила в парки, скверы, сидела на стылых лавочках, кормила голубей несъедобными пирожками. В моей голове не было ни одной чёткой мысли. Есть не хотелось. Во рту была горечь, как будто я только что проглотила ложку горчицы. А вот слёз не наблюдалось... Хотя они должны были облегчить мои страдания.
В парке начало темнеть. Я поёжилась от внезапно нахлынувшего холода. Снежная королева замерзла... кто бы мог подумать!
Сунула руку в карман, включила мобильный телефон, чтобы узнать время. Шесть... Рабочий день кончился...
И тут телефон взорвался. Мне пришли оповещения о двадцати пяти вызовах от Молотова, семи — от Светочки, двух — от Антона и... почему-то три вызова были от Громова. Кстати, именно он перезвонил мне первым, как только я включила телефон.
Странно, но если ни Молотова, ни Антона, ни даже Светочку я слышать не желала, то голос моего начальника, наоборот, хотелось...
И я сняла трубку.
— Алло.
— Наташа? — в его голосе слышалась тревога. — Скажите мне, где вы сейчас?
— Я?.. — мне слабо соображалось. — Где-то. Где-то я точно есть...
— Наташа, посмотрите адрес на ближайшем доме, если вы на улице. Спросите адрес, если вы в квартире. Слышите? И скажите мне этот адрес! Мигом, марш!
Почему-то его командный тон меня не обидел, наоборот — я тут же поднялась со своей заледенелой скамейки и пошла к выходу из сквера. Вышла, поглядела на табличку дома напротив и продиктовала адрес Громову.
— Так, — он напряжённо думал, — сейчас пойдёте вправо. Буквально через пять минут увидите по левую сторону улицы кафе с розовой вывеской. Войдёте туда и будете меня ждать. Поняли? И только попробуйте ослушаться!
Мне было всё равно. Я положила телефон в сумку, не обращая внимания на его отчаянное трепыхание — кто-то ещё решил потревожить моё одиночество — и медленно побрела к этому кафе.
Нашла. Вошла, села, заказала чай. И только мне его принесли, и я сделала первый глоток, как увидела, что в кафе входит Громов. Чёрный, как туча.
Подошёл, сел со мной за один столик.
— Наташа? — я подняла глаза, услышав своё имя. Некоторое время он молчал, изучая моё лицо, а затем взял меня за руку и спросил:
— Вы давно ели?
И я даже не почувствовала иголочек, которые обычно пронзали мою руку, когда он прикасался к ней...
— Недавно. Вчера утром.
Максим Петрович сжал мои пальцы. И внезапно я почувствовала...
Иголочки вернулись, пронзив мою безжизненную руку. И я поняла, что Громов едва сдерживает холодную ярость. Только вот на кого он злится?
— Максим Петрович, — я облизнула губы, — вы на меня злитесь? Но что я сделала? Я вроде отпросилась на сегодня...
— Ты вообще представляешь... — я даже немного испугалась, когда Громов пересел на диван рядом со мной. Теперь я сидела так близко, что наши бёдра соприкасались. Но ему точно был безразличен этот факт. — ...Ты вообще представляешь, как мы со Светой волновались?! Когда ты ушла в четверг, я ещё ничего не знал. А минут через пятнадцать, когда Света вернулась из канцелярии и всё мне рассказала, я понял, какую ошибку совершил, отпустив тебя. Ты телефон зачем отключила?!
Он схватил меня за плечи, заставляя смотреть в глаза и не отворачиваться. Да я при всём желании не могла бы отвернуться. Просто потому, что не хотела.
— Максим Петрович, — прошептала я (на больший децибел меня не хватило), — пожалуйста, простите...
Внезапно Громов как-то обмяк. Отпустил меня, но лишь для того, чтобы секундой позже крепко обнять и прижать к груди.
— Я вот чего не понимаю, Наташа, — заговорил он уже спокойнее. — Чего ты так переживаешь? Ты ведь не любишь Молотова. Ну поспорил, но это ведь к тебе не относится, только его ставит в невыгодном свете. Зачем же ты так?
Громов аккуратно поднял моё лицо и посмотрел в глаза, ожидая ответа. Я облизнула губы, пытаясь собраться с мыслями.
— Помните наш разговор в Болонье, Максим Петрович? Вы тогда сказали, что мне нужно проснуться... Попробовать жить, дышать, чувствовать... И когда Молотов начал за мной ухаживать, я подумала... Быть может, стоит поверить? Хоть раз в жизни довериться другому человеку, ответить на его ухаживания... И я решилась. А когда узнала об этом пари, то поняла, что всё напрасно. И во мне, внутри, будто что-то разбилось...
Я говорила всё тише и тише. А Громов становился всё мрачнее и мрачнее.
— Я доверяла ему, Максим Петрович, — я усмехнулась. — Глупо, правда? Но я подумала — всю жизнь была умной, хоть раз глупой побуду... И что? К чему это привело? Лучше бы уж... как раньше...
Я отвернулась, чтобы не видеть его серых глаз, которые сейчас будто почернели. Но Громов очень осторожно опять повернул к себе мою голову и аккуратно стёр с щеки следы слёз. Надо же, а я даже не заметила, что начала плакать.
— Это я виноват, — тихо сказал он. — Это из-за меня ты решила поверить Молотову. Прости, я... просто не думал, что ты воспримешь мои слова настолько серьёзно.
Удивлённо поглядев на Громова, я ответила:
— Максим Петрович, я всегда воспринимаю вас серьёзно... Все ваши слова...
Я почувствовала, что его объятие стало чуточку сильнее. Надо же... Сижу здесь, в обнимку с собственным начальником...
И тут меня обдало жаром. Возвращалось прежнее состояние. Каждая клеточка моего тела вдруг ощутила присутствие единственного человека, чья близость вгоняла меня в трепет, и будто застонала в предчувствии чего-то хорошего. Иголочки... такие родные иголочки, но теперь они пронзали не только мою руку. Я чувствовала, как затуманивается зрение, как слабеют ноги, но при этом почему-то продолжала очень чётко видеть перед собой лицо Громова, его глаза, вдруг как-то непонятно вспыхнувшие.
— Вам надо поесть, — услышала я его голос будто издалека. — Вы совсем на ногах не держитесь.
Я кивнула. Но выпускать меня из объятий Максим Петрович почему-то не спешил. А я с горечью заметила, что он опять перешёл на "вы". Чёрт! А мне так нравилось, когда он мне "ты" говорил.
— Наташа, я хочу, чтобы вы поняли... — я так горестно вздохнула, что он удивлённо вскинул брови. — Что такое?
— Называйте меня на "ты", — осмелилась я. — Пожалуйста.
— Хорошо, — всего на миг Максим Петрович улыбнулся. — Я хочу, чтобы ты поняла — тот мой совет... насчёт пробуждения... и доверия... Понимаешь, доверять надо тому, кого ты знаешь, в ком не сомневаешься, кто тебя никогда не предаст. Как говорят — доверяй, но проверяй. Не бросайся на всех подряд. Молотов, конечно, не самый худший вариант, но поверь мне, он бабник, каких поискать. А ты... такая молодая, милая, такая нежная...
Ой, я теряю ход его мыслей. Да и сам Максим Петрович, кажется, тоже слегка потерялся. Он замолчал, смотря мне в глаза, а потом поднял руку и прикоснулся к моим губам.
Это было похоже на... обжигающий горячий чай в зимний вечер. Я прикрыла глаза, наслаждаясь этими прикосновениями.
— Такой прекрасный цветок, который каждый мерзавец готов сорвать и втоптать в грязь только за то, что этот цветок смеет быть прекрасен телом и душой... — пальцы переметнулись на щёку, затем на шею, затем... ой!
Я распахнула глаза, не понимая, как такое может быть. Увидела странную улыбку Громова, его глаза, которые опять потемнели, но только уже не от гнева.
— Да, Наташа, — сказал он с какой-то странной грустью, — даже для меня ты — искушение, которое очень трудно преодолеть. Хотя я раньше думал, что это невозможно...
Его рука только на миг перешла границы дозволенного, а затем Громов убрал её, осторожно обхватив мою шею.
— Ты не боишься меня? — интересно, почему же у него такой грустный голос.
— Нет, — я попыталась улыбнуться, и, кажется, у меня это получилось, хотя я почти не могла соображать из-за этих его прикосновений. — Максим Петрович, вы не тот человек, которого мне следовало бы опасаться... Я о вас очень хорошего мнения. Вы... честный человек.
А вот дальнейшее меня очень удивило. Громов тихо рассмеялся, при этом его глаза опять почти почернели, а затем наклонился и поцеловал меня в шею. Лучше бы он меня ударил, право слово! После этого поцелуя я совершенно расклеилась. А он выпрямился, как ни в чём не бывало, и отодвинулся от меня чуть дальше, выпустив из объятий.
— Давай переключим наше внимание на меню, Наташа. Тебе надо поесть, — и Громов почти силой вложил в мою руку меню.
Когда я подняла глаза, оставив на столе только чистую тарелку, то увидела, что Громов смотрит на меня и улыбается.
— Что-то случилось? — спросила я.
— Нет, просто ты действительно проголодалась. И кушала с большим аппетитом.
— А-а-а! Ну да, я в процессе поняла, что и вправду хотела есть... Всё-таки у меня во рту маковой росинки не было со вчерашнего утра.
Я немного помялась, подбирая слова.
— Максим Петрович, я... хотела бы извиниться. За своё поведение и телефонные звонки, на которые не отвечала.
— Ты ещё очень молода, Наташа, — по глазам Громова я видела, что он больше не сердится, — поэтому постарайся запомнить одну вещь. Когда ты на кого-то обижаешься, помни, что другие люди, которые тебя любят, не имеют к этой обиде никакого отношения. А ты сейчас поступила так, как будто мы со Светой тоже участвовали в том споре.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |