Слишком много привидений

— Ах, да, Игоря Долгова. Тебя ведь под этим именем друзья знают. Правильно, Даниил Коровин?

Коровин недоумённо посмотрел на своего шефа.

— А где же вы Пашу Смирнова оставили? — продолжал я. — В машине у подъезда?

И только сказав всё, я понял, какую глупость сморозил, назвав их фамилии.

— Мой друг, покойник, — нехорошо усмехаясь, проговорил Долгушин, — сказал как-то: я слишком много знал...

Я ещё успел увидеть, как он направил на меня ствол пистолета, а затем лицо заслонила лапа Рыжей Хари. Как всегда она возникла из ничего в самый последний момент. Раздались два приглушённых хлопка, будто кошка чихнула, и Рыжая Харя опустила лапу.

Появление в комнате из ниоткуда клыкастого, волосатого монстра произвела на киллеров неизгладимое впечатление. Они застыли каждый на своём месте словно в детской игре "Замри!" И застыли весьма основательно — наверное, и сердца остановились. Словно они были убеждёнными атеистами, а им преподнесли наглядно бесспорное доказательство существования нечистой силы.

— Нехорошо твои гости себя ведут, — сказала Рыжая Харя.

Я кивнул. Холодок в груди растаял, уступив место радостному возбуждению. Прав я оказался насчёт своей исключительности. Умру от старости в своей постели. Если вообще умру.

— Смотри, какой подарочек они преподнесли. — Рыжая Харя разжала кулак, и я увидел на её ладони две медные пули. — Нужен тебе такой подарок?

— Нет.

— Вернуть его?

— Да.

Дальнейшие события произошли с калейдоскопической быстротой. Дико и нелепо, как всегда бывает, когда приходит смерть. Рыжая Харя легонько швырнула пули в сторону Долгушина, но они, вопреки законам физики, полетели назад со скоростью выстрела. Одна попала Долгушину в правый висок, другая угодила в переносицу, и тело киллера отбросило к стене.

Коровин среагировал на убийство шефа с профессиональной чёткостью. Выхватил со спины из-за ремня брюк пистолет, но выстрелить не успел. Куда ему тягаться в быстроте реакции с "мелкими бесами". Из-под дивана стрелой вылетел краб, щёлкнул клешнёй, и кисть киллера вместе с пистолетом упала на пол. Заорать Коровин тоже не смог, только захрипел, забулькал перекушенным "грызуном" горлом и опрокинулся навзничь.

Как ни уверовал я в свои исключительные способности, но во мне осталось ещё очень много человеческого. В первый момент я оцепенел, но от вида хлещущей крови, дёргающихся ног агонизирующего Коровина, меня замутило, и я стремглав бросился в ванную комнату.

Минут пять меня выворачивало наизнанку над унитазом, потом ещё минут десять я приходил в себя под холодным душем. Мокрый, бледный, дрожащий от озноба, я приоткрыл дверь ванной комнаты и выглянул.

Трупа Коровина в прихожей не было. Не было и следов крови — всё выглядело так, будто здесь ничего не произошло. Даже кучка монет, отодвинутых мною ногой от входной двери, лежала на прежнем месте. Уловили "мелкие бесы" моё жгучее желание и избавились от трупов.

Я вошёл в комнату. Труп Долгушина тоже исчез, исчезла и борозда, сделанная каблуком в горе монет, а на восстановленной вершине грозным стражем золота восседал краб, хищно раскинув клешни. Рыжая Харя сидела у стены на стуле, и оба они с сочувствием смотрели на меня.

Я проковылял к дивану и ничком упал на него.

— Хлипок ты больно, как я погляжу, — сказал краб.

Я слабо отмахнулся.

— Остался ещё один в машине у подъезда, — тихо напомнила Рыжая Харя. — Что с ним делать будем?

Я хотел снова отмахнуться, но вспомнил об Алле. Если оставить в живых Павла Смирнова, то Алла умрёт. И решать её судьбу предстояло мне.

Я приподнялся и посмотрел на Рыжую Харю. Её большой красный глаз глядел на меня спокойно и безучастно. Точно так, как перед этим смотрел на меня Коровин. Что я скажу, так она и сделает. Она меня охраняла, а на судьбы всех остальных ей было глубоко наплевать.

— Убери его, — глухо выдавил я. Тяжело далось это решение. Одно дело, когда "мелкие бесы" помимо моей воли убивали людей, защищая меня в безвыходном положении, и совсем другое — самому отдавать приказ убить человека, в данный момент не представляющего угрозы. Не дай бог кому-то оказаться на моём месте.

Рыжая Харя кивнула.

— Только... — Я прокашлялся. — Только аккуратнее... Без всего этого... театра.

Я потеряно махнул рукой, обводя взглядом комнату.

Рыжая Харя кивнула и испарилась. А во мне словно треснул какой-то внутренний стержень.

Глава тринадцатая

Я вышел из дому в десятом часу утра, когда все соседи уже ушли на работу, а начинающаяся жара вынудила старушек убраться со двора в квартиры. Тёмно-синяя "тойота" стояла на пятачке у подъезда, и сквозь тонированные стёкла было не разобрать, находится в салоне кто-либо, или машина пуста.

Стоило мне показаться на крыльце, как дверца со стороны водителя щёлкнула замком и приоткрылась. Я подошёл к машине, распахнул дверцу пошире и заглянул. В салоне никого не было, но ключ в замке зажигания торчал. Не было ни следов борьбы, ни следов крови. Не знаю, как извлекала Рыжая Харя из машины Пашу Смирнова, но сделала она это весьма аккуратно.

Не став гадать, кто открыл дверцу, я сел за руль, включил зажигание. Мотор заработал тихо, ровно, как и положено иномарке. Вряд ли кто обратит внимание, когда она укатила со двора, и кто в неё садился.

Когда я вырулил на улицу и влился в поток автомашин, мне вдруг отчётливо представилось, что на моём месте сидит Паша Смирнов, рядом — Игорь Долгов, а на заднем сиденьи — Даня Коровин. Ехали они ко мне на квартиру, не подозревая, что их там ждёт. Развлекаться ехали, думая, что предстоит весьма лёгкая работа по сравнению с акцией в погребке "У Ёси". И всё пройдёт без сучка, без задоринки, как по-писанному. А вышло совсем наоборот. Не как в книге, а как в жизни... Непредсказуемы нити судьбы для всех, кроме меня. Большинство профессионалов оступаются именно на дилетантах. Стоит чуть-чуть расслабиться, почувствовать своё превосходство, как этот самый дилетант, не мудрствуя лукаво, против всех правил вгоняет тебе пулю между глаз. И всё. Не будет пышных похорон — прошли те времена, когда криминал хоронил своих боевиков с почестями, словно всенародных героев. Да и некому их хоронить — в большие криминальные группировки они не входили, у них была своя частная "контора". Вот и выходит, что жили-были три киллера, и неплохо жили, лаптем щи не хлебали, клиентов солидных имели, в высших кругах вращались, а не стало их, никто и не вспомнит. Никто не почувствует ни облегчения, ни сожаления. Словно их и не было.

Красный сигнал светофора застал врасплох. Я резко затормозил, машина вильнула и чуть не выехала на тротуар. Только с "гибэдэдэшниками" повстречаться не хватало! К счастью, никого из стражей безопасности дорожного движения на перекрёстке не оказалось — их функции восполнил водитель "москвича" из соседнего ряда, укоризненно погрозив мне пальцем. Я развёл руками, виновато улыбнулся, хотя сквозь тонированные стёкла "тойоты" он вряд ли рассмотрел мои извинения.

В этот момент дверца "тойоты" открылась, и в машину кто-то сел.

Я повернул голову. Рядом со мной устраивался на сиденьи "вольный художник" Куцейко.

— Привет! — жизнерадостно сказал он, захлопывая дверцу. — Я как раз к тебе шёл, вдруг вижу, ты в машине.

На "вольном художнике" была всё та же джинсовая безрукавка, но чистая, выстиранная, опрятная. Да и сам он изменился — постригся, побрился и выглядел посвежевшим, довольным жизнью.

— Привет... — пробормотал я. Не настолько близко мы знакомы, чтобы вот так беспардонно вторгаться ко мне в автомобиль.

Но Куцейко, похоже, был иного мнения.

— Твоя тачка? — по-свойски спросил он, оглядывая салон.

— Как тебе сказать...

— Хороша! — прицокнул языком Куцейко.

— Как тебе удалось меня сквозь тонированные стёкла разглядеть? — спросил я, чтобы увести разговор от скользкой темы.

— Каким? Ну ты даёшь! — несказанно удивился Шурик. — Ты меня чуть не сбил! Иду я спокойненько по тротуару, как вдруг машина с проезжей части сворачивает и тормозит буквально в нескольких сантиметрах от меня. Гляжу, а за рулём ты...

Сзади послышалось пиликанье клаксона.

— Поехали, — подсказал Куцейко, указывая пальцем на светофор. — Зелёный свет.

Объяснение "вольного художника", каким образом он рассмотрел меня сквозь тонированные стёкла, было весьма незамысловатым — увидел, и всё, но я уже привык ничему не удивляться. У меня были "мелкие бесы", у него — змея.

— Зачем я тебе на этот раз понадобился?

— Поговорить надо.

Я скосил глаза на Куцейко. Ожившая татуировка змеи, снова выглядевшая безобидной наколкой на голых руках, сильно преобразила его. И следа не осталось от замкнутости, настороженности, боязливости — рядом сидел уверенный в себе человек, спокойный и сосредоточенный. Отнюдь не по поводу своего алиби в погребке "У Ёси" он хотел со мной говорить, здесь было что-то другое.

Внезапно я почувствовал, что за нами следят. Ощущение было такое, словно взгляд сверлит спину, и невольно по коже пробежали мурашки. Я глянул в зеркальце заднего вида, но, естественно, ничего подозрительного не обнаружил. Второй раз в жизни испытывал это чувство. Два дня назад ощутил нечто подобное в квартире Люси, когда мне показалось, что с экрана телевизора кто-то за нами наблюдает. Но тот взгляд был спокойным, беспристрастным, словно объектив телекамеры, в этом же ощущалось что-то недоброе, предвзятое.

Тряхнув плечами, я попытался избавиться от неприятного ощущения между лопаток, но это не помогло. Наблюдали за мной откуда-то со стороны, причём, как почему-то казалось, сзади и сверху, сквозь крышу автомашины. Если оттуда сделать фотографии, то я смотрелся бы в том же ракурсе, что и Куцейко на снимках Серебро у здания УБОП. От такого взгляда "из космоса" не уйти ни на какой скорости, да и водитель из меня аховый. Кому-кому, но не мне автогонки по переулкам устраивать, чтобы пытаться оторваться от наблюдения. К тому же я вдруг понял, что эта попытка настолько же бесперспективна, как и несбыточно желание избавиться от "мелких бесов".

— В машине говорить будем, или как? — поинтересовался у Куцейко.

— Вообще-то я рассчитывал на более обстоятельный разговор, — сказал Шурик. — У тебя время найдётся?

Я вновь с любопытством глянул на него. Совсем иной человек расположился рядом со мной — "старый" Шурик Куцейко начал бы мямлить, канючить, заглядывать в глаза, хватать за руки...

— Найдётся, — сказал я. — Ты обедал?

— Завтракал, — усмехнулся Шурик, намекая на время.

— А я нет. Предлагаю перекусить.

— Уговорил, — беспечно махнул он рукой, будто это я настаивал на разговоре.

Я свернул на бульвар Пушкина, и припарковал машину на платной стоянке неподалёку от кафе "Баюн". А почему, собственно говоря, и нет? Вчера Долгушин здесь машину оставлял, значит, и я могу её здесь бросить. Если вдруг начнётся следствие, то сторож скорее припомнит примечательную личность Долгушина, чем мою. Лучшего места, чтобы оставить машину, и не придумать.

— Займи столик, — сказал Шурику, — а я сейчас.

Подождав, пока он отойдёт от машины, я достал носовой платок и тщательно протёр все места, к которым мы прикасались. Бережёного и бог бережёт. Хотя для данного случая уместнее сказать: на Харю надейся, а сам не плошай.

В кафе, как всегда в это время, сидело два-три человека, но Шурик почему-то выбрал именно тот столик, за которым мы вчера беседовали с Серебро. Не очень-то веря в случайное совпадение, я подошёл, выдвинул пластиковое кресло, сел. На столе уже стояли две порции цыплят-гриль, бутылка кетчупа, тарелка зелени, тарелка с лавашём, кувшин пива, бокалы.

— Халтуру закончил? — спросил я, обводя взглядом стол.

— Нет! — рассмеялся Куцейко. — Бросил это дело раз и навсегда. Но деньги имеются.

Не став уточнять, откуда деньги, я подозвал официанта и заказал порцию креветок.

— Сигареты? — поинтересовался он.

— Да.

Через минуту на столе появились креветки, пачка "Camel", а затем официант выставил литровую бутылку водки.

— Вы вчера не допили, — многозначительно сказал он.

Я с нескрываемым удивлением уставился на официанта. Такого "сервиса" от него никак не ожидал.

— Спасибо... — неуверенно протянул.

Официант с достоинством кивнул и удалился. Наверное, хорошо знал, кто такой Серебро, потому решил и ко мне проявить "должное" уважение. Но мне почему-то в это объяснение не верилось.

— Водку — с утра? — удивился Шурик.

— Не будешь? — спросил я, отодвигая тарелку с креветками на край стола.

Шурик проводил её недоумённым взглядом.

— Нет.

— Значит, и я пас.

Куцейко налил в бокалы пива, мы выпили и принялись за еду. Я вновь, как вчера с Серебро, выбрал тактику молчания. Вначале выслушаю, что хочет от меня Шурик, а затем буду говорить. Если решу, что стоит открывать рот.

— Наконец-то я понял, в чём состоит истинное предназначение художника! — патетично провозгласил Шурик. — И знаешь, кто мне помог?

— Кто?

— Она!

Шурик умильно посмотрел на раскрытую ладонь. Вытатуированная змея на мгновение приподняла голову, стрельнула трепещущим раздвоенным языком и вновь спряталась.

— Она, родимая! Я ведь как раньше думал? Самое главное для художника — выразить себя, выплеснуть свой внутренний мир на холст и выставить на обозрение. И все поймут мою гениальность. Вот, посмотри, моя первая выставленная картина.

Шурик небрежно бросил на стол старую, замызганную фотографию. Снимок был блеклым, любительским, сделанным в каком-то демонстрационном павильоне. На фоне громадной картины — не меньше, чем два на три метра, — стоял юный Куцейко. Худой, долговязый, бритоголовый, в неизменных джинсах и чёрном свитере, испачканном масляной краской. Лицо излучало отрешённую суровость непризнанного гения, взгляд туманен, погружён в себя, руки сложены на груди. Холст позади него был наполовину чист, наполовину заляпан килограммами бугристого ультрамарина, а из этой безжизненной бугристости смотрел на мир большой унылый глаз. Под картиной я с трудом разобрал название: "Самовыражение".

— Посмотрел? — Шурик забрал фотографию. — Так вот, всё это фигня!

Я был абсолютно согласен с "вольным художником", но вслух высказываться не стал. Знал немножко их братию — подобное самобичевание требовало отнюдь не подтверждения, а опровержения и неумеренного восхваления гения художника. Я же врать не любил.

— Да, да, фигня! — настойчиво повторил Шурик и вдруг осёкся, заметив движение в тарелке с креветками. Минуту он наблюдал, как с тарелки одна за другой с отчётливым хрустом исчезают креветки, затем осторожно поинтересовался: — Это... твоё?

— Моё, — буркнул я, поливая кусок цыплёнка кетчупом и отправляя его в рот. — Пальцами в него не тычь — откусит...

Мне вдруг отчётливо вспомнилась вчерашняя ночь, когда "грызун" двумя молниеносными укусами перегрыз горло Коровина. Я поперхнулся и с трудом проглотил кусок, запив пивом. Хорошо, что желудок на этот раз не отреагировал.