— Да пальцем я этого Фока не трогал, — явно не в первый раз отмахнулся от Балка Великий Князь, — просто он столь активно не хотел высылать подмогу на перешеек, а потом все порывался вместо дела устроить празднования и молебен в честь моего прибытия, что я и правда вышел из себя. Ну, пару не слишком подобающих выражений употребил. Короче говоря, старик перенервничал, и у него кровь носом пошла... Уже надоело это всем объяснять. Я уже на клинке три раза, три раза клялся, что пальцем этого жандармского гения не трогал. Ну и что толку? Времени нет каждого переубеждать.
— Да к тому же и бесполезно, уж больно легенда выходит красивая, молодым офицерам это, кстати, даже нравится, ворчат, поди, только те, что чином повыше, — хмыкнул Балк, — Давайте лучше повторим, как вы тут без меня будете неделю обороняться. Пункт за пунктом, как мы по дороге планировали, с минимальными потерями и максимальным ущербом. Да, кстати: с новыми офицерами нам однозначно повезло. Оба твоих протеже есаула — и Эксе, и Принц — выше всяких похвал. Лисицин со своими комендорами тоже дело знает. Коссовского, он из 5-го полка, придерживать надо. Шибко злой на япошек за первое отступление. Так что — все карты у Вас в руках.
Итак: отходить — можно и нужно...
— Но бежать запрещается, — с улыбкой докончил за Балка Михаил, — отчего же не повторить...
Михаил оказался прилежным и способным учеником, и командовал обороной, не испортив ничего из задумок и планов Балка. Пулеметчики дисциплинированно молчали и открывали огонь практически в упор. Артиллерийская поддержка пехоте оказывалась исключительно огнем полевых батарей, и появление у обороняющейся стороны пары морских орудий для японских канонерок и авизо, обстреливающих русские позиции, стало весьма неприятной неожиданностью. Канонерская лодка "Осима" после такого сюрприза осталась лежать, притопленной на мелководье, с большим креном на левый борт, а снимавший ее экипаж старый крейсер "Сайен" отделался текущим ремонтом.
Для самих русских самым неожиданным стало то, что после успешного отражения очередного штурма Михаил приказал всем обороняющимся войскам отойти на полторы версты и зарыться в землю на новой цепочке высот. Возникший было среди казаков ропот по поводу бессмысленого оставления одних позиций и оборудования новых прекратился через два дня. С рассветом на пустые позиции, бурную деятельность на которых имитировали команды охотников, обрушился ливень японских снарядов.
Японские артиллеристы, дождавшись, наконец, нового транспорта со снарядами, торопились отыграться за свое вынужденное недельное бездействие. Однако их усилия, как и с трудом доставленные боеприпасы пропали даром, — атакующую японский пехоту снова встретил плотный пулеметный огонь, но уже на две версты ближе к Артуру. Более того, выскочившие на прямую наводку бронепозда сильно ускорили отход японцев, превратив его в бегство. Впрочем — японцы ученики способные, и "Добрыня", получив три снаряда с замаскированных на прямой наводке орудий, уполз в Дальний на ремонт, благо мощности его прекрасно оборудованного депо сделать это позволяли быстро и качественно.
На новой позиции все повторилось по примерно той же программе. Учитывая, что все снабжение японской армии велось исключительно силами китайских носильщиков-кули и подводами на быках, темпы наступления на Порт-Артур обещали стать воистину черепашьими. А чтобы еще более это усугубить, Михаил, пользуясь отсутствием сплошного фронта, отправил в тыл к японцам пару сотен из сводного добровольческого казачьего отряда, который был сформирован по его личному распоряжению в Ляояне. Командовал им полковник Федор Артурович Келлер, который прибыл из столицы в штаб Куропаткина по личному обращению Михаила. К сожалению, добрался он туда только на четвертые сутки после ухода владивостокских бронепоездов к Киньчжоу.
Не смутившись своим опозданием, поскольку телеграмма от наследника престола пришла в его адрес слишком поздно, чтобы добраться до Ляояна к 25-му мая, бравый кавалерист развил там бешенную деятельность. В ее результате добровольческий казачий отряд из четырех сотен забайкальцев и амурцев был за два дня сформирован, получил довольствие и боевое снабжение, а генерал-квартиймейстер Маньчжурской армии Харкевич успешно доведен до прединсультного состояния, поскольку с кавалером двух Георгиев особо-то не поспоришь.
Выйдя на рысях из Ляояна во втором часу дня 6 июня, отряд Келлера за два перехода с ночевкой в Хайчене, выдвинулся к перешейку, который и миновал в сумерках стремительным броском, обойдя Киньчжоу по побережью. Причем практически без потерь, как вследствие неожиданности прорыва казаков для японцев, так и по причине банальной нехватки боеприпасов у их артиллеристов.
Из записок вольноопределяющегося Антипова, состоящего при отряде полковника графа Ф.А. Келлера
"Русский инвалид", номер от 29 сентября 1904 года
Полковник Келлер внимательно рассматривал в бинокль дорогу на Бицзыво, по которой двигались цепочки китайских кули под конвоем японских солдат. Очередной транспорт с боеприпасами для 2-й японской армии разгрузился...
Да, японцы с нетерпением ждали прибытия именно этой колонны — китайцы, упираясь изо всех сил, волокли на себе и в арбах винтовочные патроны, снаряды к 12-см гаубицам Круппа и 7,5-см пушкам Арисака. Изредка, кроме носильщиков и бурлаков, попадались и группы тяжелогруженых арб, которые тянули впряженные по пять-шесть бурые мулы, серенькие невысокие лошадки и совсем уж крохотные по европейским меркам ослики.
"Уо-уо!" — кричали погонщики-китайцы. Японские солдаты, распределившись по-отделенно вдоль колонны, тщательно вглядывались в окружающие горные склоны, кусты и купы деревьев. Они уже слышали о новой русской выдумке — внезапных налетах русских "kazak"-ов и кавалеристов, обстреле колонн с разгоном местных носильщиков и захватом или уничтожением так необходимого 2-й армии имущества. При этом даже принимаемые командованием меры охранения помогали не всегда. Именно поэтому столь важный груз сопровождал целый батальон, два эскадрона кавалерии, да еще и с горным орудием. Дозоры, возглавляемые младшими офицерами, должны были заранее предупредить о засадах. Впрочем, большая протяженность колонны не позволяла осуществить ее плотное прикрытие.
Японцам не повезло. Китайские "доброжелатели" уже донесли до русских весть о приходе в Бицзыво транспортов с боеприпасами, счастливо избежавших внимания русских вспомогательных крейсеров из Владивостока и миноносцев из Артура. И поэтому на пути колонны засели в засаде не только две сотни забайкальских казаков, но и пластуны из охотничьих команд...
Как водится, ожидание коротали разговорами...
Обсуждали разные новшества, что уже понавводил Михаил Александрович. Некоторые из квантунских "старожилов" поговаривали, что прорвавшийся к Артуру с бронепоездами Великий Князь, чаще просто озвучивает подсказанные ему этим странным и уже знаменитым молодым моряком Балком, решения. Понятно, что такими смелыми можно было быть только судача за спиной, и только вполголоса, поскольку и князь, и лейтенант, были известны своими решительными характерами и владением оружием. Не зря первого за глаза звали "Фокобойцем", а второй имел даже несколько прозвищ, но самым занятным, безусловно, было "Хана крючкотворам".
Правда, самому графу Келлеру с ним лично встречаться пока не довдилось, поскольку Балк, по приказу штаба адмирала Макарова, затевал сейчас в крепости нечто секретное по своей, морской части. Среди казаков был, однако, один рубака из отряда Балка — хорунжий-забайкалец Федор Каргин. И его рассказы об их делах заставляли задуматься: не хвастает ли казак, преувеличивая, как это обычно свойственно охотникам и путешественникам в их бивуачных байках...
Разговоры офицеров прервал звук, сильно напоминающий звук рвущегося полотна, только более громкий, и суховатый. Это треск пулемета Максима возвестил, что в засаду подстроенную есаулом фон Эксе, попал передовой японский дозор. Через несколько минут появился один из казаков принца Мюрата с сообщением об уничтожении взятых "в ножи" боковых дозоров японцев в предгорьях. Начало боя пошло точно по плану.
Японская пехота, стремительно собираясь во взводы и роты, оставляя лишь небольшое охранение, двинулась вперед. За нею устремился расчет с орудием. В этот момент выстрелы мосинских винтовок и треск трех пулеметов раздались уже с левого фланга практически на всем протяжении колонны. Расстреливаемые почти в упор японцы заметались, теряя людей, в первую очередь офицеров (фон Эксе как сам был прекрасным стрелком, так и в свою команду специально подбирал "целких" охотников-сибиряков), и всякое подобие порядка. Хаоса добавляли разбегавшиеся кули, орущие ослики, горящие китайские арбы, а также взрывы импровизированных ручных гранат, которыми были вооружены пластуны.
Под прикрытием огня из засады, пластуны и казаки атаковали японских кавалеристов. Часть из них попыталась было принять бой в конном строю, но была рассеяна лучше владевшими холодным оружием русскими. Остальные рассыпались в разные стороны, еще больше увеличивая беспорядок в колонне. Лихим броском казаки из второй сотни захватили группу повозок в центре колонны, и угрожая китайским погонщикам оружием, погнали ее в предгорья. Позднее, описывая этот бой, русские газетчики дружно отмечали, что отряд Келлера захватил повозки со 120-мм гранатами и зарядами к гаубицам Круппа, пополнив таким образом боекомплект бронедивизиона "Варяг".
Ничем не помогло японцам и горное орудие. Его расчет был практически выбит в первые же минуты обстрела лучшим стрелком в отряде — есаулом фон Эксе, а затем подобравшиеся по-пластунски к орудию казаки Платон Веслополов и Федор Каргин подорвали его динамитными шашками. Уцелевшие японцы еще не успели как следует сорганизоваться, а русские уже прекратили обстрел и отошли в горы.
Отступившие остатки передового дозора обнаружили горящие и взрывающиеся арбы, убитых и раненых соотечественников и китайцев. Большинство же китайских носильщиков и погонщиков разбежалось. Валялись брошенные ими тюки с патронами и рисом, брошенные в панике улы, носились перепуганные ослики, мулы и лошади, звуковую какофонию из криков раненных, взрывов и треска огня дополняли ужасные вопли раненных животных. Японские потери были огромны. Почти все артиллерийские боеприпасы, огромное количество патронов, около четырех сотен убитых и раненных пехотинцев, до эскадрона кавалерии и горная пушка — все это дополнялось разбежавшимися китайцами — носильщиками и погонщиками, большинство из которых не удалось снова поставить в строй, и усилением кризиса с боеприпасами во 2-й армии.
Попытка собранных в отряд кавалеристов отбить захваченные повозки с боеприпасами тоже закончилась ничем — пустые арбы стояли недалеко от места засады и, судя по следам, снаряды были увезены на повозках, запряженных более выносливыми русскими лошадями.
К тому же около места перегрузки кавалеристов ждал сюрприз в виде "самовзрывающегося фугаса" из нескольких шашек динамита, камней и натяжного взрывателя. Зацепив протянутый среди травы тросик, передовые всадники вызвали подрыв. По обезумевшим лошадям и скидываемым кавалеристам снова щедро и густо прошлась пара пулеметов, установленных на повозках. Понеся немалые потери, японцы благоразумно решили больше не рисковать и вернуться к основным силам. А спустя месяц в синематографе "На Невском" в Санкт-Петербурге при полном аншлаге показывали "документальную фильму" "Разгром японской колонны снабжения отрядом доблестного полковника графа Ф. А. Келлера".
Глава 7. Империя меняет курс
Санкт-Петербург. Май 1904 года
Вечер третьего дня пасхальной недели выдался солнечным, но ветреным. С залива тянуло ощутимым холодком. Но, несмотря на это, нежный аромат вскрывающихся молодых почек наполнявший воздух и щебетание птиц, вернувшихся домой из дальних странствий, напоминали, что весна окончательно вступила в свои права. Все вокруг располагало к умиротворенному созерцанию и даже поэзии. Однако лица трех человек, устроившихся на мягких сиденьях несущейся по Питеру кареты, были сосредоточены и даже мрачны. Николай Александрович Романов только что закончил свой прочувствованный монолог, посвященный неожиданной для местного начальства инспекции Кронштадта, и чудесному спасению от неизбежного оверкиля новейшего броненосца "Орел".
Из монолога этого следовало, что порядки, царящие в российском казенном кораблестроении, монарха достали окончательно, а скорая отставка дяди Алексея Александровича и его протеже Авелана есть дело предрешенное...
Дробно процокав подковами по бревенчатому настилу, гнедая четверка перенесла карету через небольшой мост и вскоре встала. Переодетый в штатское дворцовый лакей, соскочив с запяток, распахнул дверцу с задернутым занавеской окном, поправил подножку и замер в поклоне. Терцы конвоя успокаивали своих разгоряченных скачкой коней, возбужденно втягивавших ноздрями терпкий весенний воздух.
— Ну, вот мы и прибыли — Новая Голландия. Конечно, на катере мы бы уже были на месте. Но раз инкогнито, так инкогнито... И, похоже, что? Нас и здесь не ждали... Ах, нет! Вон Дмитрий Иванович торопится. Просто разогнался наш эскорт, вот и проскакали немного вперед.
— Ваше величество, простите ради Бога пожилого человека! Ваша карета катит скорее, чем я бегаю! — раздался невдалеке голос торопящегося к гостям хозяина. Менделеева Вадим узнал сразу. Его весьма колоритная внешность практически соответствовала портретам и фотографиям, которые история донесла до 21 века. Слегка запыхавшийся, статный, в длиннополом пальто нараспашку, шапка в руке. Сократовский лоб, вьющиеся длинные волосы, на той части головы, где они еще сохранились... Пронзительный, немного настороженный взгляд светло-серых глаз, и спрятанная в усах легкая усмешка личности, знающей себе цену.
— Дмитрий Иванович, любезный, будьте добры, извините моих орлов! Они не признали вас, не ожидали, что вы нас к самому мосту встречать вышли... С графом Гейденом Вас знакомить не нужно, конечно. А вот второго моего спутника позвольте Вам отрекомендовать: Банщиков Михаил Лаврентьевич.
— Здравствуйте, молодой человек. Наслышан о Вас и ваших военных делах. Искренне рад знакомству. Менделеев. Дмитрий Иванович, профессор. Заведующий Императорской лабораторией Мер и весов.
— Добрый вечер, Дмитрий Иванович. Для меня честь быть представленным Вам самим государем. Но не меньшая честь просто иметь возможность общаться с наиболее выдающимся представителем отечественной научной элиты!
— Михаил Лаврентьевич! Ну, что ж вы меня сразу и в краску вгоняете в высочайшем-то присутствии! Как же не совестно! — Менделеев старался говорить серьезно, хотя в глазах играл лукавый огонек, — Я же теперь и возгордиться могу: неужели не только все иноземцы хором, но и в России некто мне в высочайшем присутствии подхалимаж делать решился.
Николай рассмеялся, и взяв за руку Менделеева проговорил:
— Дмитрий Иванович, мой дорогой, Вам ли нас гордыней своей пугать? А то, что Михаил Лаврентьевич сказал, так это и весь народ знает. Не ругайте его.
