Выход есть всегда 2

Однако Севастьяненко сыграл иначе, фактически повторив ход начала боя. На "Аргонавте", как и на других крейсерах той эпохи, стояли минные аппараты. Три штуки — по одному на каждый борт и один в носовой части. Кстати, тоже аналогичные установленным на "Нью-Орлеане" и "Хай-Чи". Как показала практика, не слишком эффективное в бою крупных кораблей оружие, но сейчас и в упор... Словом, выстрел на "Сатлидже" увидеть еще успели, а вот уклониться — уже никак.

Столб воды, поднявшийся выше мачт крейсера (а они были отнюдь не маленькими), выглядел скорее эффектно, чем эффективно. Так уж распорядились звезды, что большая часть энергии взрыва, способного вырвать у крейсера значительную часть борта, ушла на взбаламучивание воды и распугивание и без того уже взволнованной рыбы. Но и той доли, сто пришлась на "Сатлидж", хватило с лихвой.

Британские моряки, готовясь к бою с крейсерами, все сделали как надо, их русским коллегам не потребовалось даже менять заглубление. Восемнадцатидюймовая самодвижущаяся мина ткнулась в носовую часть броненосного крейсера под бронепояс, аккурат в четырех метрах ниже уровня воды. Из-за не совсем удачно сработавшего заряда пробоина вышла не очень крупная, но тут вмешался еще один фактор, а именно особенности конструкции британских кораблей. Дело в том, что корабли, сошедшие с верфей этого считающегося самым развитым, особенно в области всего, связанного с мореплаванием, островного государства, на проверку часто оказывались весьма хлипкими, крайне негативно перенося любые подводные повреждения. От одной-единственной пробоины в истории, которой здесь уже было не суждено состояться, порой тонули даже линейные великаны, как это случилось с дредноутом "Одейшес", подорвавшемся на мине и отправившемся на дно практически у своих берегов. А три систершипа "Сатлиджа", "Кресси", "Абукир" и "Хог", отправились на дно после атаки старой подводной лодки. При этом для двух из этих крейсеров хватило всего по одному попаданию торпеды. Более легкие корабли, неплохо перенося многочисленные повреждения в надводной части, и вовсе не имели шансов уцелеть, получив даже сравнительно небольшие пробоины ниже ватерлинии, чему способствовали и порочно-недодуманная конструкция переборок, и, зачастую, слабая выучка экипажей.

Скорее всего, подобная судьба ожидала и "Сатлидж". Во всяком случае, Севастьяненко надеялся именно на такой расклад — слабая живучесть британских кораблей уже давно не являлась секретом для русских. Однако, так уж получилось, что на ходу придуманный американцем и творчески, но в спешке переработанный русскими план имел слишком много допущений и не обладал даже минимальным запасом прочности. Пока что все складывалось на редкость удачно, однако сейчас расклады оказались чуточку иными.

Пробоина оказалась не столь уж и велика, но в момент, когда машины крейсера работали на "полный вперед", стараясь разогнать его и вывести из под удара, и этого хватило. Поток воды, буквально впрессованный через нее в отсеки, разливался широкой, сметающей все на своем пути мутной струей. Британские матросы замешкались, и это привело к обширным затоплениям. Тем не менее, им удалось задраить отсек, при этом несколько моряков, не успевших выбраться из него, остались там навсегда. В результате крейсер остался-таки на плаву, но при этом осел по самые клюзы с почти тридцатиградусным креном на правый борт. А главное, переборка выгибалась под напором океана не хуже паруса, и командиру "Сатлиджа" оставалось лишь отдать приказ остановить машины. В противном случае существовала реальная опасность гибели корабля. Стоит переборкам не выдержать — и крейсер моментально нырнет под воду, как это уже случилось с броненосцем "Виктория" одиннадцать лет назад. В свете этого распоряжение выглядело правильным, но оставляло крейсер без хода под прицелом русских артиллеристов.

"Сатлидж" успел сделать один выстрел из кормовой башни главного калибра, прошедший, к счастью, мимо цели, и открыть огонь из шестидюймовых орудий. Правда, сделав буквально пару залпов, британцам пришлось задробить стрельбу — при быстро нарастающем крене и на циркуляции даже с малой дистанции из утопленных в сталь бортовых казематов шестидюймовок попадать в цель становилось проблематично. Все же двухъярусное расположение орудий — откровенно неудачное решение. Часть казематов пришлось спешно задраивать, иначе их попросту залило бы водой, а остальные стволы смотрели во все стороны под нелепыми углами. Плюс к тому возникли серьезные опасения, что сделай кормовая башня еще один выстрел — и от сотрясений переборки, которые сейчас спешно подкреплялись экипажем, попросту сдадут сдадут. К тому же открыли огонь и орудия "Аргонавта". Крейсер стоял на месте, благодаря чему условия стрельбы оказались полигонными, и на палубе "Сатлиджа" сразу же стало неуютно. Впрочем, как только прекратили стрелять британцы, прекратили бить и по ним. На этом этапе в "Аргонавта" попали два снаряда, оба без серьезных последствий.

С мостика британского крейсера его командир, офицер и джентльмен, с невозмутимостью, достойной лучшего применения, рассматривал корабли врага (а он сейчас видел все три крейсера, хотя бы частично) и гадал, что будет дальше. Учитывая бедственность положения его корабля, ставшую фактически бесполезной артиллерию и численный перевес противника, мысли были мрачными, а наклоненный под нелепым углом мостик, из-за чего находившимся на нем приходилось то и дело прикладывать серьезные усилия, чтобы не упасть, душевному равновесию отнюдь не способствовал. И вряд ли британца успокоило бы, знай он, что с противоположной стороны прицела точно так же не знают, что делать дальше.

На мостике "Аргонавта" два лейтенанта, Севастьяненко и перебравшийся сюда Иванов, размышляли над тем, как поступить с британским кораблем. Самое простое и очевидное решение — дать отмашку артиллеристам и разнести броненосный крейсер к чертям. Учитывая, что "Сатлидж" едва держится на воде, добить его было бы достаточно просто. Как вариант, задействовать восьмидюймовые орудия "Хай-Чи", благо они остались неповрежденными. Пары хороших попаданий должно хватить. Другим простым выходом им виделась минная атака — на крейсерах хватало неразряженных аппаратов, а "Сатлиджу" хватило бы сейчас и одной хорошей плюхи.

Однако против таких решений возражала хозяйственная натура Севастьяненко. Что он видел перед собой? Лишившийся боеспособности корабль, битком набитый людьми, который можно было бы в кратчайшие сроки восстановить. Разумеется, если удастся дотащить его до базы. На британских моряков успевшему за последнее время привыкнуть к реалиям войны лейтенанту было, откровенно говоря, наплевать, но броненосный крейсер, который сам просится в руки, ему стало жалко до слез. Иванов рассуждал примерно так же, отлично понимая, что второй такой шанс им вряд ли представится. Так что решение — захватывать — отцы-командиры приняли единогласно. Оставался лишь самый животрепещущий вопрос: как все это организовать?

Размышлял Севастьяненко в свойственной ему манере недолго. Рубанув воздух ладонью, он распорядился спустить шлюпку и заявил, что сам поедет на переговоры с британцами. Иванов возмутился было, но Севастьяненко лишь заявил, что, во-первых, командовать их группой назначен он, а во-вторых, что раз его идея — ему и рисковать. Крыть Иванову было нечем, и он лишь рукой махнул. Будучи человеком независтливым и отдавая должное способностям товарища, он не стал мысленно желать ему свернуть шею. В конце концов, именно удача Севастьяненко позволила ему встать на мостик собственного крейсера. Конечно, он старше, да и по времени производства в чин превосходит вчерашнего мичмана, однако сдерживать амбиции Иванова научило не слишком удачное командование "Херсоном", а потому раз уж Эссен назначил командиром Севастьяненко, значит, адмирал ему доверяет. А доверие Эссена, которого на эскадре уважали, значило очень многое.

Примерно через час Севастьяненко направился к "Сатлиджу". Вместо шлюпки, правда, он взял паровой катер, обнаруженный на "Аргонавте" и не получивший повреждений во время боя. Время ушло, в основном, на разведение паров, но лейтенант не торопился. Во-первых, он все же мандражировал немного, а во-вторых, считал, что лучше дать британцам время прочувствовать ситуацию. А то ведь и пальнуть могут сдуру. Зато когда поймут, что жить им, даже если их не будут топить, до первой хорошей волны, наверняка станут сговорчивее. И того, что они вызовут помощь по радио, Севастьяненко абсолютно не опасался. Обрывки антенн, пострадавших в бою, видны были даже без бинокля, так что радиостанция "Сатлиджа" разом стала бесполезной грудой проводов. В общем, время играло на русских.

Крейсер встретил парламентеров, идущих под белым флагом, настороженно. От Севастьяненко не укрылось, что стволы противоминной артиллерии неотступно следят за их крохотным суденышком. А ведь даже одного снаряда из трехдюймовки им хватит за глаза, некстати подумал лейтенант, но развивать мысль не стал. Вместо этого он поднял рупор и жестяным голосом проорал:

— Эй, на калоше! Спустите трап, или мне на вас осерчать?

Командир "Сатлиджа", наблюдавший за парламентерами с мостика, нервно поморщился. Что он видел? Да молокососа, который хамит британцам, без сомнения, самой передовой нации в мире. За такое стоило бы отдать приказ расстрелять его на месте. Однако прежде, чем он принял решение, русский офицер пошире расставил ноги — даже на небольшой волне катер изрядно валяло — и безо всякого рупора сказал:

— У вас пять минут, господа. Потом будем вас топить.

Голос его звучал негромко, но три крейсера за спиной добавляли каждому слову лейтенанта изрядную долю весомости. К тому же, его слышал не только командир британского крейсера, но и некоторые матросы. Новость облетела все закоулки крейсера почти мгновенно, а учитывая, что на дно никто отправляться не хотел, на борту в любой момент мог вспыхнуть бунт. И командиру крейсера даже не пришлось отдавать приказа — с дробным стуком полетел вниз, разматываясь, штормтрап. Еще через пару минут лейтенант Севастьяненко уже стоял на палубе британского крейсера и, с усмешкой глядя на матросов, толпящихся вокруг, поинтересовался:

— И кто у нас здесь главный?

Кто бы только знал, чего ему стоила эта беззаботность. Как раз в момент, когда он, стоя на раскачивающейся палубе катера, ждал штормтрап, остатки адреналина покинули, наконец, кровь лейтенанта. Как на него в тот момент накатило! Поднимаясь на палубу "Сатлиджа", больше всего Севастьяненко боялся, что у него подкосятся ноги, а сейчас, выставив вперед левую ногу и выпятив челюсть, он сцепил руки за спиной не для того, чтобы довести до совершенства образ уверенного в себе наглеца, а просто скрывая таким образом дрожь пальцев. Но получилось неплохо — видать, британские моряки были достаточно напуганы, чтобы не обращать внимания на подобные мелочи.

Единственное, пожалуй, что действовало на лейтенанта успокаивающе, так это напоминающая башню фигура за спиной. Костин, бывший матрос, а ныне прапорщик по адмиралтейству и, по совместительству, командир абордажной группы (если у человека лучше всего получается бить морды, грешно это не использовать) стоял, широко расставив ноги и держа руки у двух расстегнутых кобур на бедрах. Своей позой он один в один копировал поведение ковбоев из американских вестернов. Что поделаешь, прапорщик был не чужд прекрасного, и в том, оставшемся сейчас лишь в памяти мире, исправно посещал синематограф. Вот и сейчас он, надо сказать, выглядел внушительнее и колоритнее любого киногероя. Револьверы, кстати, тоже работали на образ — настоящие американские кольты, взятые среди прочих трофеев при захвате "Нью-Орлеана".

Хорошо еще, что никому не приходит в голову проверить, так ли он мастерски владеет оружием, как кажется, мимолетом подумал Севастьяненко. Как ни странно, эта мысль помогла ему немного расслабиться, хотя, казалось бы, все должно было быть наоборот. Уж кто-кто, а он знал возможности Костина не понаслышке. Прапорщик умел лихо бить морды и метко стрелял с обеих рук — не зря регулярно тренировался вместе с казаками. А вот с умением выхватывать оружие прежде, чем окружающие почувствуют неладное, дело обстояло с точностью до наоборот. Разумеется, бывают люди крупные, но притом быстрые, как кошки, но прапорщик к ним не относился. Излишняя мускулатура ему, скорее, мешала, слегка сковывая движения, и потому стрелял он, хотя и очень прилично, но не слишком быстро. Хотя тренировался, конечно, постоянно, а Трамп даже показал ему, как это делается — за свою бурную молодость Юджин успел объездить всю Америку, побывав, в том числе, и на Диком Западе. Так что оружие он выхватывал всем на зависть, и Костину до него было далеко. Но прапорщик не сдавался, что, разумеется, через какое-то время просто обязано было дать плоды. Только вот случиться это должно было очень нескоро.

Сделав успокаивающий жест и надеясь, что его мандраж никто не заметит, Севастьяненко обратил, наконец, внимание на идущего к ним высокого, сухощавого офицера. Матросы расступились перед ним, как вода под форштевнем. Остановившись в двух шагах перед лейтенантом, британец несколько секунд рассматривал его, демонстрируя как истинно британское спокойствие, так и свойственное островитянам презрение к окружающим, а затем скрипучим голосом поинтересовался:

— Вы кто такой?

— А вот это должно интересовать вас в последнюю очередь, — Севастьяненко внутренне аж перекосило. Хамство британцев выбешивало его уже давно, но это воспринималось даже как-то привычно. Однако когда этот кретин начинает изображать из себя властителя мира, стоя на палубе тонущего корабля, да еще и под прицелом орудий — это, знаете ли, уже наглость. Как ни странно, возмущение помогло справиться с нервами, и дальше лейтенант вел себя так, словно видел перед собой какого-нибудь туземного князька из Африки. Это оказалось неожиданно просто и моментально ему понравилось. — Для вас сейчас намного важнее уяснить для себя простую истину: конечно, вас здесь толпа, и за борт вы меня можете выкинуть моментально. Вот только я в званиях невеликих хожу, мою потерю как-нибудь переживут. Зато если мы в срок не вернемся на свой корабль, после этого с вами разговаривать уже не будут, а начнут просто топить, и волны покраснеют от крови. И пленных никто брать не будет. Ясно?

Говорил он с расчетом, что его услышат и поймут не только немногочисленные офицеры, но и толпящиеся вокруг матросы. Одно дело выполнять приказы, другое дело — точно знать, что тем самым ты подписываешь себе приговор. Нет, британцы, разумеется, храбрые солдаты, но в безнадежный бой из-за прихоти уже загнавшего их в глубокую задницу капитана они пойдут с ба-альшой неохотой. Если вообще пойдут.

— Так вы командир этой посудины, — как можно небрежнее продолжал между тем Севастьяненко, нарочито спокойно, по-хозяйски, оглядываясь. Секунду спустя он убедился, что тон выбрал правильно — привыкшие смотреть на других свысока часто теряются, когда чувствуют, что противник сильнее.

— Я, — механически ответил британец. — Капитан второго ранга...