Перед монгольским строем пронёсся всадник, держа копьё, на котором были навешаны бело-черные хвосты. О! Военачальник с бунчуком. Тысяцкий или один из сотников. По монгольскому строю пронеслось:
— Кху! Кху! Кху!
Вжикнув, в трех метрах впереди от нас вонзилась стрела. Пристреливаются. Монгол с мохнатым шестом вернулся к середине строя и поднял бунчук.
Первые ряды степняков начали движение к нам. А с монгольского тыла черным роем полетели стрелы. Все подняли щиты. Я поднял свой щит, заодно прикрыл голову вороной. Тут же в щит ударились две стрелы и отлетели. Как накернили — подумал я, глянув на отметины. Горин покосился и хмыкнул:
— Хороший щит, Володимир Иванович. И бронь хорошая.
На щите Горина выросла ещё одна стрела. С тыльной стороны щита уже торчало четыре острия. Мой щит опять накернили, и я громко ответил Горину:
— Как поганым по сусалам настучим, подарю.
Грянул хохот.
Ратники смеялись, не обращая внимания на стрелы. Скатился на землю ратник, под которым забилась раненая лошадь. Он, смеясь, побежал вниз холма к заводным.
Горин, отсмеявшись, утёр выступившие слёзы.
— Ох, уморил, боярин.
Я не смеялся. Чего смешного? Показал на перешедших на рысь степняков:
— Нам не пора?
Горин ухмыльнулся:
— Пусть половину пройдут, тогда и ударим.
Монгольская лава приближалась. Горин поднял рогатину и, наклонив остриё, закричал:
— Не посрамим славы дедов!
Двинулись, постепенно ускоряясь и сбиваясь плотней. Степняки уже шли рысью. Они приблизились к середине поля, и тут со стороны леса полетели меткие стрелы отроков. Середина монгольской лавы разбилась, и мы, сбитые в один мощный кулак, врубились в эту кашу.
По полю понесся боевой клич:
— Китеж!
Наметился остриём под щит и выбросил руку с рогатиной вперёд.
Удар!
Степняк успел опустить щит вниз, но рогатина его пробила насквозь, и степняка снесло, а рогатина, крутанувшись, вырвалась из руки. Подтянув щит и закрывшись с головой, я рванул саблю. По спине что-то больно ударило, но боль сразу ушла. Стрельнул глазами влево, там Демьян мощным ударом щита сбил монгола с лошади.
Бах! — По щиту со скрежетом прошел наконечник копья и вылетел вверх, срезав край фанеры. Я толкнул древко в сторону и коротко рубанул поганого по руке. Под вороную полетел обрубок. Увидел впереди степняка, который нацелился копьём на Демьяна. Наклонился чуть влево и замахнулся саблей. Степняк поднял щит, но я ударил не саблей, а, поставив щит ребром, с силой ткнул его в бок. Сквозь яростные крики и лязг оружия я услышал, как трещат ребра. Ещё одним меньше.
Бум! В голове зазвенело. Зараза, кто ещё там? Ранул поводья и развернулся к монголу в кольчуге. А, это тот, что вдоль строя носился. Живой, стрелы тебе не досталось? Его оттеснили от меня лошади без седоков. С радостью заметил, что кони не наши, монгольские. Нет, вот наша. И вот еще.
— Ущ! — Степняк, крутясь, смотрел на меня. Нас разделяли три стоящих лошади без седоков. Я оскалился и плюнул в его сторону:
— Сайн байна, урод.
Он взревел и махнул саблей:
-Чи боол! Нохой!
Ну, уж хрен тебе. Направив на него клинок и ударив краем щита по сгибу, крикнул:
— Ба биш боол. Явах ба ялах, хуу тэмээн.
О! Он понял. И жест тоже понял. Ударив плашмя коня саблей, монгол стал пробираться ко мне. Ну, иди сюда. Тварь.
Степняк сходу ударил. Я отвёл саблю в сторону и ударил сам. Увернулся, поганец. И, распластавшись, достал кончиком сабли мой бок. Ох, спасибо тебе, Васька. Вороная развернулась сама, умница, как будто понимала, куда мне нужно.
Бдзинь! В край щита воткнулась стрела. Наша, двухперая. Они что там, не знают куда стрелять?
Шипя что-то, монгол крутанулся, и мы опять сшиблись. Попытался проделать трюк со щитом, да не тут-то было. Опытный и вёрткий попался. Нас опять разнесло пробегающими лошадями без седоков. Тут степняка кто-то ткнул с земли рогатиной, и тот выпал из седла. Я осмотрелся. В трёх метрах двое поганых насели на Горина. Направил вороную туда, по пути огрел краем щита поднимающегося с земли монгола. Полосонул поперек спины ближнего. Горин тут же свалил другого и, стряхнув кровь с сабли, посмотрел на меня:
— Жив, боярин?
— Жив, мне ещё щит дарить тебе.
Горин хмыкнул и огляделся. Битва кипела. Верхом сражающихся было мало. Вокруг дрались пешие среди бродящих лошадей. Радовало, что лошадей степняков было больше. Но ещё в полукилометре перемещались свежие монгольские сотни. Горин бросил клич:
— Китеж! Китеж! Китеж!
Со всех сторон донесся ответный. Горин поднял руку с саблей и закричал:
— Ко мне! Ко мне, вои! В ряд! В ряд!
Вокруг нас начали собираться ратники, кто на своих, кто на монгольских лошадях. Мало, как мало. Собралось около сотни. Правда, ещё где-то с краю сражались и клича не слышали. Горин саблей показал на край поля. Там готовились к атаке новые сотни монгол. Ратники выравнивались в ряд, угрюмо посматривая на монгольские ряды и подбирая копья степняков. Медленно подъехал тот ратник, что стоял рядом с Демьяном. Он тщательно обтирал распухшие губы и часто сплёвывал, при этом ругаясь. Горин посмотрел на него и улыбнулся:
— Кто эдак тебя, Михаил?
Ратник ещё раз ощупал губы и пробормотал:
— Да вот, резвый поганый попался. Так торопился с рогатины слезть, что своей ногой поганой мне по сусалам заехал.
Собравшиеся ратники захохотали.
— И что ты ему сделал? Убил второй раз?
— Кому такой должок возвратишь?
Ратник смеялся осторожно, придерживая рот. Он показал на край поля, где степняки выстраивались в ряд для атаки:
— Вон другам егошним возверну.
— Ха, боярин! Я сшиб одного и четверых зарубил!
Рядом со мной появился Демьян. В руках он держал две рогатины, одну я узнал. Он подал мне мою рогатину и, подняв сетку бармицы, утёр пот.
— Жарко.
Я показал на монгольские сотни, что начали движение к нам:
— Сейчас жарче будет. Ты, это, поберегись, парень.
Он кинул и стал смотреть на разгоняющихся степняков. Горин спокойно ждал.
— Смогут ли отроки дострелить сюда? Далековато.
Горин кивнул:
— Далеко, вот и ждём. Пусть ближе подойдут.
Когда до монгольской лавы осталось двести метров, Горин крикнул:
— С Богом!
— Китеж!
Лошади, храпя, резко взяли в рысь. Сбиваясь плотней и, опустив рогатины, мы понеслись навстречу врагу.
Молодцы, парни! Дострелили!
Напротив нас закувыркались кони. Большинство слетевших всадников вскакивали и кидались в сторону, но тут же попадали под собственную конницу. Стрелы летели плотно и сшибали врага уже по всей линии.
Удар!
Мне показалось, что моя рука оторвалась и осталась на ратовище рогатины. По щиту противно проскрежетало. Что-то ударило в правый бок и по плечу. Опять удар в щит. Еле удержался в седле. Ржание вороной и боль в левой ноге, а я саблю никак не могу достать, рука онемела.
Бум! Зазвенело в голове. И боль в спине, а еще острие копья прошло мимо щита и ударило в бок. Твою...
Не совсем заживший ушиб отдался резкой болью. Что же с рукой? Я пытался сжать рукоятку сабли, но не мог. Оставалось только сжиматься за щитом.
Вдруг все осталось позади. Вырвался?
Огляделся. Точно. Строй степняков в восемь рядов проскочил. На удивление быстро. И живой. А ратников вырвалось всего десяток. Все тут же развернули коней и кинулись обратно. Я поднёс руку к лицу, пытаясь понять, что с ней? Постепенно она оживала, и я принялся разминать ее, приводя в чувствительность. Похоже, я получил сильный удар в локоть, прямо по нерву.
Битва кипела. Много монгол метались пешими, сшибленные при ударе, но много и верховых. В этой каше было трудно разобрать русских ратников. Разве что по концентрации степняков вокруг кого-то. На меня кинулись двое. Бросив разминать руку, выхватил, наконец, саблю. Ткнул вороной в бока и кинулся навстречу, забирая вправо.
— Умри!
Хруст костей. Этот подставился под удар щита. Второй развернул коня и кинулся за мной. Рванул на себя узду, разворачивая вороную. Степняк выбросил вперёд копьё. Я пригнулся, отводя остриё в сторону, и резко ударил своим щитом в край монгольского щита. Степняк щит удержал, но от удара открылся бок, и я тут же вогнал туда клинок. Всё. Стряхнул кровь. Рядом в землю воткнулась стрела.
Стрела! Саблю в ножны. Достал лук. Наложил стрелу.
На! И монгол слетел с коня со стрелой в глазу.
На! И у одного из ратников стало противников меньше. На. На. На. Спасибо потом скажешь.
В толпе сражающихся, увидел Демьяна, отбивающегося сразу от двоих. На. На.
Крутится волчком ратник с разбитыми губами. С тела слетают кровяные брызги...
Как мало стрел в колчане. Рука цапнула пустоту. Опять настала пора сабли. Ткнул пятками вороную. Она жалобно заржала.
— Ну, ты чего, девочка? Давай, вперёд, Фрося.
Кобыла медленно стала разгоняться. Подобрал монгольское копьё, торчащее из земли. Сойдёт. Снял щит, висевший справа. И на полном ходу насадил зазевавшегося степняка. Увидел впереди отбивающегося от пятерых Горина. Кинулся к нему, заорав:
— Китеж! Ура!
Один из монгол развернулся мне на встречу и, вдруг метнулся под лошадь. Вороная всхрапнув кувыркнулась и я вылетел из седла. Сбив двоих поганых, вскочил рядом с Гориным. Он тяжело дышал. Боярин отбил саблю степняка и рубанул сам.
— Что?
— Что-что? На помощь пришел. Изранен весь.
Горин отбил монгольский клинок и рубанул степняка.
— На себя посмотри.
Я резко развернулся, поведя саблей. Степняки отпрянули. Скосил глаза вниз. М-да, штаны проще выкинуть. А боли нет.
— Ущ! — Тот, что носился перед строем, медленно подходил ко мне. Живой, падла.
— Ты синый богатур, урус. Мне будет сайн убит тебе.
Я поправил щит и покачал саблей.
— Ты понимаешь нашу речь, степняк?
Монгол ощерился:
— У меня пять боол урус. Ты был бы шестой.
— Счас. Иди и возьми.
— Умри, урус.
И степняк ударил. Уходя вбок, и отбивая его саблю, я вдруг поскользнулся и стал заваливаться назад. Справа мелькнул наконечник копья и ударил в щит. Меня рвануло в сторону и не ожидавший этого монгол, споткнувшись в замахе, напоролся на мою саблю. Глаза его потухли и он прошипел:
— Му байна.
Я отбросил труп и, вскочив, подобрал щит. Степняк, что чуть не наколол меня на копьё, уже разворачивался, намереваясь повторить атаку. Ёп. В таких сражениях хоть крутись юлой, хоть глаза на затылке отращивай, запросто ударят сзади и помрешь, не зная — кто тебя убил. Я собирался проделать тот же трюк, что проделали со мной. Жалко конечно лошадь, но жить надо и сражаться.
Монгол уже нацелился и...
В последний момент, пожалев коня, я прыгнул не вправо, а влево, рубанул по копью, направляя его в землю. Не ожидавший степняк не успел отпустить древко, и его рука взлетела вверх. Я вложил все силы в удар. И отскочил... от половины тела, а конь понёс нижнюю половину дальше. Тут увидел, что Горин падает, а над ним уже занесена сабля. Я метнул щит, сбивая монгола, схватил торчащее копьё и бросился вперёд. На! Степняк упал и я, нажав на ратовище, пришпилил его к земле. Кинулся к Горину.
— Ты как?
— Плохо, Володимир Иванович. Умираю.
— Ну-ну, славный боярин. И это княжий сотник говорит? Поживёшь ещё.
Рядом вскрикнул монгол и откинулся с арбалетным болтом в груди. Это Кубин. Я перед битвой ему свой арбалет отдал. Зоркий и меткий дед. И как нас тут в этой резне углядел?
— Дед Матвей что ль? От меткий. А я умираю, боярин. Чую.
Я подтянул щит и сунул его Горину.
— Вот возьми.
Он попытался его отпихнуть.
— Тебе нужней.
— Нет, я обещал. Дал слово. Держи щит.
Вжикнув над нами, болт откинул ещё одного степняка.
Горин закрыл глаза и прошептал:
— Саблю возьми. Отцова.
И улыбнулся. Изо рта хлынула кровь.
Я взял саблю и поднялся. Осмотрелся. Кажется конец. Русских ратников почти не осталось. По полю бегали пешие монголы. Кони шарахались от людей, крови и звона железа. Почти все разбежались, оставив людей самим разбираться между собой. Меня сильно толкнуло в спину, и я почувствовал, как по спине потекла кровь. Махнул назад саблей и, обломав наконечник, сбил стрелу. Этот застрявший наконечник доставит больше проблем, чем эти десять монгол. Пришлось сбивать вторую стрелу и валить от стрелка, а то найдёт бронебойную и здравствуйте предки. Краем глаза увидел, как из леса шагнул Кубин, выстрелил из арбалета и скрылся в лесу. Хорошо бы в монгольского лучника. Я кинулся к степнякам.
Страха нет. Смерти не боюсь. Видел я её. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули. Но тут в правое предплечье ударила стрела. Я отмахнулся левой, срубив степняку руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни. Навалилась тяжесть. Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копьё. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, не спеша приблизиться. Трое решились. Оскалился. Монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Двести пятьдесят ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы их остановили!
Я засмеялся. Степняки взвыли от страха и злобы. Страшный урус положил вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеётся над ними. Монгол в кольчуге, что-то крикнул, и они достали луки. Я смотрел на боярина Горина.
— Прости, брат.
Из последних сил крикнул:
— Простите меня, браты!
И принял грудью первую стрелу, услышав угасающим сознанием громкий клич:
— Китеж!
Выстояли.
12.
На ратных полях густо травы растут,
Берёзы над ними свои косы плетут.
И ветер колышет густую траву,
Заставил он плакать берёзы листву.
Он видел, что кровь тут текла как река,
Она затопляла травы берега.
Тут бились с врагами отчизны сыны,
И травы теперь тут всегда зелены.
На ратных полях густо травы растут,
А птицы печальные песни поют.
Терзающая боль перестала мучить. Всё вокруг превратилось в непроглядную черноту. Но впереди появился далёкий яркий свет. Такой красивый и манящий, противиться которому нельзя. Свет стремительно стал приближаться.
Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули вниз. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову кто-то держит. Я открыл глаза и увидел плачущую маму. Рядом хмурый отец. Они увидели, что я пришёл в себя, и шумно вздохнули. Мама прошептала:
— Как ты напугал нас, сынок. Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.
И стала обтирать мне лицо платком.
— Мама, я не хотел. Я поскользнулся.
Я вздохнул, закрыл глаза и... чернота опять обволокла меня. А чтобы от неё избавиться, надо двигаться к свету.
На моём пути появляются руки, много рук. Опять меня тянут куда-то вниз и прижимают к чему-то твердому. Чернота сменяется на красное марево. Я слышу тихое ровное гудение и звяканье металла. В красном мареве замелькали белые пятна. Одно пятно приблизилось, и я услышал приятный женский голос:
— Он очнулся.
Потом мягкий баритон произнёс: