Врач протестующе приподнял руки, словно его в чем-то обвиняли. Вдруг из угла раздалось негромкое покашливание и к ним присоединился капитан.
— Не все так просто, Илья Петрович, — проговорил он задумчиво, поглаживая слегка заросший подбородок. — Последнее время нам встретилось столько всего, что и меня начинают посещать очень неприятные мысли. Короче... Нам важна любая информация...
Они встретились глазами. Капитан и старшина, вопрос и ответ.
Голованко молчал. «Да..., — размышлял он, невольно переводя глаза на врача. — Дождался! Что им теперь рассказать? Хрен поймешь! Правду?! Какую к лешему правду!».
— Что ж, — после паузы начал он. — Много я вам не смогу рассказать. Наш отряд стоял подальше. Километров за пятьдесят, в сторону Барановичей... Про это село я конечно слышал. Сразу, как фронт дальше двинулся, часть немецкая здесь остановилась... Ремонтники... Рота почти. Всю технику с округи к себе свезли. Свои и наши танки, трактора, грузовики — все тащили... Куркули! Недельки полторы назад шумно тут стало... Наши тут осторожно пошуршали, походили. У нас тут плохо с оружием, продуктами... Жрать нечего было! Кору варили. Думали подхарчится у них чем... Так, амба!
Старшина на пару минут задумался, будто пытался вспомнить.
— Перекрыто тут все было, капитан, — негромко проговорил он, вновь встречаясь глазами с командиром разведгруппы. — Кругом войска были. Полное оцепление! Муха не проскочит... Слух по округе шел, что кто-то из наших здесь погулял. Больше ничего сказать не могу! Опасно тут было. Больше сюда мои не ходили...
Со стороны окна, где все это время статуей стоял якут, послышалось кхеканье. Все сразу же повернулись на звук.
— Танк, командир, — глухим, словно из бочки, голосом напомнил тот.
— Вот..., — протяжно пробормотал капитан. — Абай говорит, что по пути сюда мы танк один встретили. Кв-2. В глухом лесу. Кругом ни дорог, ни просеки, словом ничего! Не встречали твои?
— Какой к лешему танк? — искренне удивился старшина, махая рукой. — У нас патронов то не всегда хватало... А ты танк, танк! Стрелять нечем было...
39
Отряд ждал командира. В небольшой впадине задымился костер, куда поставили готовиться немудреное варево.
Она встала на колени именно там, где и остановилась. Возле разросшегося орешника на вытоптанной людьми траве, она начала молиться.
— Вспомни, о всемилостивая Дева Мария,
что испокон века никто не слыхал о том,
чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе,
просящих о Твоей помощи,
ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен.
Исполненный такого упования,
прихожу к Тебе, Дева и Матерь Всевышнего,
со смирением и сокрушением о своих грехах.
Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова,
и благосклонно внемли просьбе моей. Аминь.
После каждого поклона она на долю секунды оборачивалась в сторону леса и со страхом всматривалась в неподвижно стоявшие деревья. Ей все время казалось, что вот-вот все начнется снова...
— Андрюшечка, — вновь кланяясь, заплакала она. — Что же ты меня не слышишь? Маму свою родимую не привечаешь?
— Тетя не плачьте, — вдруг вздрогнула она от тонюсенького голоска, раздавшегося из-за спины. — Не надо плакать! Плакать грустно... Я вот никогда не плачу... Ну, почти никогда! Один раз только заплакала, когда папа мой уехал...
На нее из под криво подрезанной челки смотрели большие детские глаза. Невысокая девчушка в еще угадывавшейся сиреневом платье выжидательно теребила ее за руку.
— А у вас, что тоже папа уехал? Вы поэтому плачете? Да?
Женщина никак не могла остановиться. Слезу сами текли из ее глаз.
— Вы же вон какая большая! Не плачьте! Вон посмотрите, что у меня есть?! Вот какая красивая!
Детская ручонка протягивала ей небольшой тряпичный ком. Грязновато-серая, она совсем не умещалась в ладошке.
— Откройте, — настойчиво просил голосок. — Я на дороге нашла! Сама! Она красивая, хорошая!
Видя, что Фекла не откликается, девочка сама приподняла конец тряпки и … окрестности прорезал пронизывающий женский визг.
— А-а-а-а-а-а-а! — верещала женщина, пытаясь отползти от девочки. — А-а-а-а-а-а-а!
На детской ладошке, закутавшись в рванину, ворочался птенец... Он пытался перевернуться с одного бока на другой. Помогая себе одним крылом, он неуклюже дрыгал лапками... Сам он весь был какой-то нахохлившийся, перышки растопырены в разные стороны. Кое-где просвечивала бледная кожица и какие-то нити.
— Не кричи! — совершенно не испугавшись крика, проговорила девочка. — Что кричишь, как дура! Он никого не укусит... Это просто птенец так болеет...
Она осторожно перевернула его брюшком вверх. Птаха легла на растопыренные крылья и вытянула лапки вдоль тела. Только клювик ее непрестанно открывался и закрывался, открывался и закрывался. Тоненькие пальчики гладили осторожно брюшко, нежно касаясь выпяченных поверх перьев переплетенных корешков. Изнутри даже крылышки были больше похожи на крылья летучей мыши, так сходно переплетались на них древесные плети.
— Болеет маленький, — шептала девочка, оставаясь на корточках. — Что ты клювик разеваешь? Больно тебе что-ли? Ничего, скоро мы тебя вылечим! У нас и врач есть...
— Что ты орешь! — наконец, до горки добежали люди. — Ребенка напугаешь! Вон он весь скрючился!
— Не кричите на нее! — вклинился кто-то другой. — У нее же горе. Дочка утонула...
— А у нас, что все живы и здоровы?! — буркнул в ответ первый голос. — У меня вон муж пропал на заставе. У Агнешки лейтенантика убили... Нам что легче что-ли? А?
Непонимающе смотря на сбежавшихся людей, Фекла только пыталась отползти дальше. Ее спина уперлась в густой орешник, а сбитые башмаки продолжали ковырять землю.
— У! — издавало она мычащие звуки, с ужасом смотря на девочку. — У-у-у-у!
— Совсем с ума сошла тетка, — пробормотал кто-то рядом с ней. — Вот что проклятая война делает!
Не обращая ни на кого внимания девочка вновь закутала свое птенчика.
— Вот ты где кроха, — ее ухватили сильные руки и крепко поцеловали в головку. — Я сильно испугалась за тебя! Зачем ты к ней подходила?
— Она же плакала, — печально проговорила та, крепко обнимая Агнешку, заменившую ей мать. — И ей было одиноко... Мне стало ее жалко. Я ей своего птенчика показала!
— Хм, — недоуменно приподняла брови Агнешка. — А где ты его нашла?
— Да, вон там на тропе, около двух такенных кривых березок, — пробурчала недовольно девчушка, махнув рукой куда-то назад. — Там еще много таких птенчиков было. Целая куча! И большие и маленькие! — она устроилась поудобнее на руках у женщины. — А ты никому не скажешь? Нет?! Никому-никому? — она перешла на шепот. — Там еще был волк! Настоящий волк! Представляешь?! Такой большой. Весь в корешках, словно в сетке... Я его испугалась... Сильно — пресильно!
После этих слов Агнешка чмокнула еще снова в макушку и, легко хлопнув по попе, отослала играть с остальными детишками. Затем, не показывая своей обеспокоенности, она медленно пошла в ту сторону, откуда они и пришли.
— Где же это? — бормотала она, переступая через очередную лужу. — Вот неугомонный ребенок! Все дети, как дети! А эта егоза носиться, как неугомонная!
От лагеря она отошла почти на километр.
— Напутала похоже, маленькая врунья, — засмеялась она, чувствуя, что такого места просто не существует. — Подожди-ка, подожди-ка... Так... Кажется, вот они красотки! — перед ее глазами показались переплетенные друг с другом березы. — Смотри-ка, не обманула...
Она нежно коснулась белоснежных стволов.
— Мои хорошие, — шептала она, обнимая их. — Никто вас здесь не видит... Ну и хорошо...
Вдруг нога ее подвернулась и она кубарем полетела вниз. К счастью, ничего кроме старых, пахнувших землей листьев, ей не встретилось.
— А это еще что такое? — снимая с волос ветки, невольно проговорила она. — Неужто здесь?
Подвернувшаяся нога вынесла ее точно в то самое место, про которое и говорила девочка. Все дно оврага, куда ее и угораздило залететь, было покрыто ползающим, шевелящимся ковром.
— Матка боска! — вырвалось у молодой женщины, с ошарашенным видом глядевшим на трепыхающуюся живность. — Вот... это … как же может...
Хрясть! Он сделала неосторожный шаг назад и что-то раздавила. Хрясть!
— О! — вскрикнула она, приподнимая ногу. — Что это?
Десятки каких-то птиц, больших, небольших и совсем крошечных, в беспорядке лежали на земле. Стуча расправленными крыльями, они с жалобным видом открывали клювики и пытались издать какие-то звуки.
— Матка боска! — вновь с придыханием произнесла Агнешка. — Да что здесь такое твориться?
Птицы были словно чем-то обвязаны... Веревками, прутами?! Она присела на корточки, каждую секунду готовясь вскочить и убежать. Тонкие длинные пальцы, осторожно, с какой-то брезгливостью ухватили одного птенца за крыло.
— Точно, какие-то ниточки, — прошептала она, внимательно всматриваясь в птицу. — Ужас! Как паяцы! Нет, это же корневая система...
Она тихонько поддела ногтем кусочек выступающего корешка и от крыла отвалился целый корневой пучок.
— Но они же живые! — Агнешка смотрела на болтавшийся пушистый пучок, начало которого терялось где-то в брюшке птицы.
Тушка упала и, трепыхаясь, птица поползла куда-то в сторону осыпавшегося склона. Удивительно, но и все остальные птицы тоже ползли именно туда.
— Мне это сниться, — она ущипнула себя за руку, ощущая полную нереальность происходящего. — Мне это точно сниться... Какие-то уродцы! Дыра! Ай!
Из темноты ямы что-то сверкнуло! Казалось, словно кто-то зеркальцем мигнул, подавая знак...
Возле провала, над которым почти полностью скрывая его нависли мощные корни, образовался настоящий живой, мохнатый ковер. Подергивание крыльев, приподнятые перышки, нахохлившиеся хохолки — все это создавало полную иллюзию роскошного, с высоким мягким ворсом, ковра.
— Полный бред, — качая головой, шептала она и все равно делала шаг вперед. — Такого не может быть...
Словно диковинный зверь дыра, подмигивала ей нависшими мохнатыми корнями, и продолжала поглощать птиц. Уродливые, с противным писком, они взбирались друг на друга, кусались, царапались... Кто-то падал... Кого-то топтали...
Женщина в нерешительности стояла совсем рядом с провалом. Солнце терялось где-то там высоко в небе. Из-за нависших деревьев его лучей было практически не видно. Оттого отверстие казалось еще более зловещим, темным и от этого более притягательным... Она сделал неуверенный шаг вперед, потом еще один... Все равно было не видно, а что там внутри... Вот Агнешка оказалась у самого провала. Осталось только протянуть руку и освободить вход от всякой травы и кореньев.
Узкая ладонь со свежими царапинами осторожно потянулась вперед. На самом видном месте свисал крупный с многочисленными отростками корень. Это был целый патриарх! Она с усилием отогнула его в сторону и зацепила за какой-то камень, освободив почти половину хода. Осталась какая-то мелочь...
— Сейчас, посмотрим, — она от волнения кусала свои губы. — Что же там такое?
В этот момент страх почти отпустил ее. На первое место выступило любопытство — настоящее, съедающее изнутри, толкающее на самые необдуманные поступки. Пока пальцы касались невесомых кореньев, ее воображения рисовало удивительные картины того, что могло скрываться в яме.
50
Солнце уже давно висело высоко над крышами домов, щедро поливая лучами выгоревшую солому. Абай, высунувшись из-за дверного проема, огляделся. Никого!
— Полз что-ли кто..., — пробубнил он про себя, внимательнее вглядываясь в заросший высокой травой огород. — Показалось.
Убрав лицо от в тень, якут устроился по-удобнее и продолжил наблюдать за окрестностями.
В доме в это время было прохладно. Легкий ветерок гулял по комнатам, приятно охлаждая вспотевшее тело и даря желанную свежесть.
— Эй, наука, — окликнул копошившегося в углу врача старшина. — Тебя то зачем взяли? Или и это военная тайна?!
Капитан молчал, словно давая свое разрешение на ответ. Его в этот момент вообще больше занимала карта. Смирнов, разложив большой, слежавшийся по сгибам, лист на досках, что-то чиркал синим карандашом.
— Понимаете, Илья Петрович, — одевая круглые с толстыми стеклами очки и приобретая от этого чрезвычайно строгий вид, проговорил Карл Генрихович. — У нас есть некие, и как я не раз высказывал мало обоснованные подозрения, что где-то в этих окрестностях применяли секретное оружие, — он вновь бросил настороженный взгляд на руководителя разведгруппы. — Возможно, это было даже химическое оружие... Химическое оружие!
Его длинный, испачканный в земле палец, ткнулся куда-то вверх, демонстрирую этим, по-видимому, особое значение высказанным словам. В кулаке второй руки, который он не разжимал, что-то изредка бренчало.
— Когда мне про это сообщили, я вообще-то возмутился, — поймав в этот момент ироничный взгляд Смирнова, врач смутился. — Да! Я высказал свое сомнение... Мне казалось... Мне кажется, что в военное время нецелесообразно тратить ресурсы на такого рода мероприятия! Откуда здесь химическое оружие?! Фашисты никогда на это не пойдут!
К последним фразам его голос окреп, приобрел нотки некого самодовольства. Видимо, эти мысли он уже не раз озвучивал и, сейчас, вновь нашел благодарного слушателя.
— Гитлер — это подлый и сильный враг, человеконенавистник если хотите, но отнюдь не сумасшедший! — Карл Генрихович окончательно «сел на своего любимого конька». — Мой друг (старшина от такого обращения чуть не поперхнулся, но вовремя совладал с собой), я вас уверяю, они совершенно здравомыслящие люди и никогда не пойдут на применение химического оружия... Я наверное не открою никакой тайны, — его взгляд снова упал на капитана. — Наша страна накопила столько такого рода боеприпасов, что даже страшно представить... Это тысячи и тысячи литров отравляющих веществ... Я уверен, что у других стран аналогичные запасы также отнюдь не крошечные. В таких условиях, даже попытаться применить что-либо подобное будет настоящим самоубийством!
Все это старшина послушал совершенно молча, даже кивая в некоторых местах, словно соглашаясь со всем, о чем ему говорили. Илья Петрович успел отучиться лишь пять классов, пока не в его дом не пришли немцы... «Они и тогда входили в русские села по-хозяйски, — почему-то вспомнилось ему в этот момент. — Поблескивая солнечными отблесками на остроконечных касках, запыленные мундиры вламывались в дома и лающими голосами требовали то одного, то второго... Хрен с ними! Отучусь еще! — его глаза на какое-то мгновение затуманились и он незаметно опустил козырек фуражки на глаза. — Надо будет и выше пойду — университет закончу!». Весь этот пиетет перед тем, кто закончил школу или бери выше — университет, заставлял его и в этот раз внимательно слушать. Однако Голованко не стал бы тем основательным и въедливым старшиной если бы всегда принимал на веру все то, о чем ему рассказывают.
