Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

Пожалуй, не стоило выскакивать вслед за Данте на улицу... ну кто ж знал, что у этих драконов такое изумительное зрение! Змеюка, видимо, взлетела над самыми крышами и обрушилась на меня сверху... черт, ну у нее и хвостина! Ударив раз, дракон выбил кусок из стены башни, заставив меня отпрянуть куда-то в сторону.

— Лови! — вдруг крикнул мне отец откуда-то сбоку и кинул... черт возьми, настоящий револьвер! А у него-то он откуда?.. У Данте из декольте стянул?.. Или просто его не обыскали?

Так или иначе, револьвер был мне весьма кстати, хотя, вероятно, я использовал его вполовину не так эффективно, как на моем месте, скажем, Хайдерих или лейтенант Хоукай. Пару пуль, во всяком случае, я по этой ящерице всадил, и, кажется, даже попал — попробовать бы по такой не попасть! — но, в основном, это выразилось в том, что дракоша еще громче взревел и принялся бросаться на меня еще с большей свирепостью. Нет, кажется, папашу он тоже не забывал, но в такой неразберихе как-то трудно выделить, кому из нас досталось больше его внимания, кому меньше. Скажем так: мы все трое не скучали.

А в какой-то момент эта гадина все-таки меня достала: я вдруг почувствовал, что взмываю вверх и... ну и запашок, однако! На самом деле ничего особенного — просто запах серы — но тоже приятного мало. Хотя, с другой стороны, надо сказать спасибо, что не сероводород.

Это я в его пасти оказался, если кто не понял.

Единственное, что мне оставалось делать в такой ситуации, — это не дать ему закрыть рот. Слава богу, тело среагировало мгновенно, выставив вверх металлический обрубок правой руки. Я услышал угрожающий треск металла и ощутил ужасающую тяжесть... четно говоря, не только на руке, он и нижнюю челюсть попытался придвинуть к верхней, но на нижней челюсти, слава богу, я сидел, так что это было не так-то просто.

— Ну что, ну, сожрешь ты меня, — прорычал я сквозь стиснутые зубы. — Не отравишься, болезный?!

Кажется, дракоша попытался что-то ответить, но не смог: а вы попробуйте, когда у вас на языке — шестьдесят кило живого (и не только) веса. В общем, диалог не состоялся, однако у меня было такое ощущение, что этот гад ползучий буквально через две минуты сыто облизнется и ответит что-нибудь на мою реплику... только вот я уже буду слушать это изнутри его существа. Да, вот что-что, а съесть меня еще не пытались...

— Между прочим, я костлявый! — попробовал сделать я последнюю попытку. Она не возымела действия: челюсти ящера сжимались все туже, слюна капала мне на голову. Ну что, все? Читать молитву за упокой?..

Как я тогда говорил?.. "Бог не любит меня: даже если я приду к нему, он отправит меня обратно". Ну давай, боженька... я на тебя рассчитываю.

И в этот момент меня... выплюнули!

Черт побери, конечно, неприятно сидеть в пасти чудовища, но быть выплюнутым оттуда еще противней, уж поверьте мне на слово! И больней. Потому что голова его была метрах в пяти-шести над землей, а упасть с такой высоты,— это тоже вам не фунт изюма. Хорошо, я сгруппироваться успел.

— Брат, как ты?! — это Альфонс. Он пытается меня поднять...

— Ал! Слава богу! А ты откуда здесь взялся?!

— Это традиционный вопрос?.. Прибежал. Вслед за Завистью.

— А эта внешность ему больше идет, да?..

— Ты опять шутишь, да?!

— Нет, в депрессию впадаю!

Ал потащил меня под прикрытие ближайшей башни, где уже стоял отец, зажимая рукой рассеченное плечо, из которого сочилась кровь.

— Альфонс! — улыбнулся он с таким видом, как будто мы сидели на веранде и попивали чаек. — Очень рад тебя видеть!

— Я тебя тоже, папа. Как дела?

— Просто отлично.

Нет, эти двое друг друга стоят! Им дай волю — они бы и в жерле Везувия любезностями обменивались!

И тут я наконец-то увидел причину, по которой Ал так поспешно утянул меня в укрытие. Дело в том, что Зависть беспорядочно атаковали три самолета... или больше?.. Нет, было больше, но один рухнул догорать во двор прямо у нас перед носом. Остальные кружились в воздухе, как мушки вокруг лампы. Вот только лампа — то бишь Зависть — тоже на месте не стояла, выделывая в воздухе многочисленные коленца. Довольно-таки красивое зрелище... особенно на фоне стемневшего неба... да вот только это хорошо наблюдать на безопасном отдалении... желательно примерно с трех километров, и чтобы над головой — непроницаемая крыша.

Ага, вот еще один самолет разрушен... но Зависть весь покрыт ранами и кровоточит... и вдруг его тело начинает светиться! Светиться... и растворяться в воздухе... и он исчезает!

— Что за хрень?! — заорал я от переизбытка чувств.

— Да уж, это даже не алхимия! — вторил мне Альфонс.

— Правильно, не алхимия! — это Гогенхайм. — Подозреваю, здесь действуют более древние силы! Зависть перенесся сюда в виде своего источника — змея Уробороса! Соответственно, он и стал этим змеем. Значит, он...

— Он не держит в зубах ключ от Шамбалы — он и есть этот ключ! — продолжил я его мысль. — Черт... может, то, что он так разозлился, послужило катализатором?! Он ведь не хотел открывать Врата, пока не отомстит нам! Вот упрямец, а!

— По-моему, это на тебя похоже, брат... — пробормотал Альфонс.

— Что?! — я резко обернулся к нему. — Повтори, что ты сказал!

— Да ничего особенного, ничего!

— Ладно, нам бы еще знать, куда он перенесся...

— Полагаю, что ко Вратам, — произнес спокойный, даже холодный голос. — Пойдемте, я покажу. Если вы уверены, что вам это действительно надо.

Мы с Алом обернулись на голос (отцу не было необходимости, он и так стоял лицом). И оказались нос к носу с живописной группкой из трех человек: кареглазого мужчины, чьи длинные черные волосы были собраны в хвост на затылке (всеми остальными приметами он как две капли воды походил на моего бывшего начальника полковника Роя Мустанга), и стоящими чуть позади него светловолосых парня и девушки. Девушка — это была Уэнди. Парень — Хайдерих.

— Хайдерих! — воскликнул я. — Слава богу, ты цел!

— Я тоже рад тебя видеть, — сдержанно ответил он. — Э... Мистер Мэтьюз, это тот самый Эдвард, о котором мы с Уэнди вам говорили, а это...

— Не важно, — остановил Мэтьюз, — представляться будем потом, если не возражаете. А теперь надо спешить. Если я правильно понимаю, они вот-вот будут пытаться получить ход в Шамбалу. Вы можете им помешать?.. — он обращался к отцу. — Насколько я понял, это вас они искали. Вы из другого мира, так?..

Отец кивнул. Мы с Алом переглянулись и кивнули тоже. При этом я жгуче пожалел, что на металлическом шлеме доспехов ничего не видать: меня, признаться, волновало, как Ал воспримет Хайдериха. Мне бы на его месте было жутко не по себе, это мягко говоря.

Уэнди ахнула.

— Ладно, это неважно, — кивнул Мэтьюз. — Побежали!

И мы бросились в замок.

"И чего я делаю?! — мелькнуло у меня в голове. — Я же ни хрена тут не понимаю!"

Мы бежали по коридорам замка, который, изрядно расшатанный змеем, едва ли не рушился. Мимо нас, так же не обращая внимания, так же бестолково метались рядовые тулисты: ничего не понимали, и раздумывали, видимо, то ли делать ноги, то ли подождать, авось все еще образуется.

А потом Мэтьюз толкнул какую-то дверь, и мы влетели в светлое помещение, огромное... непомерно огромное. Мы стояли на дне шахты, убегающей куда-то к потолку. И посреди этого помещения висели Врата... и вокруг Врат был начертан огромный алхимический круг. А в круге валялся змей, сейчас, на земле, кажущийся удивительно маленьким и беспомощным. Над кругом стояла Данте, и от рук ее змеились синие алхимические молнии.

— Тут же нет алхимии! — слова вырвались изо рта помимо моей воли.

Данте рассмеялась.

— В этом мире — да! Но не на этом острове. И, уж подавно, не в этой комнате! Ибо она принадлежит сразу к двум мирам! Вы просто не пробовали, мои милые легковерные идиоты.

— Что ты хочешь делать?! — крикнул отец.

— Я открою ход в Шамбалу. И там исполнятся мои самые сокровенные желания.

— Собственно, какие?!

— Скоро узнаете.

Данте повелительно махнула рукой в сторону врат... и они распахнулись, явив за собой что-то... что-то непонятное. Не обычные свои темные внутренности, пестрящие множеством сине-фиолетовых глаз, а нечто розовое, клубящееся.

Тут я увидел, как отец хлопнул в ладоши и, присев на корточки, положил руки на печать.

— Что вы творите?! — ахнул Мэтьюз.

— Пытается перебить ее реакцию, — напряженно воскликнул я, хотя секунду назад даже не знал ответа.

Кажется, сдерживалось: Данте изменилась в лице и попыталась вложить в реакцию побольше сил. У нее получилось: свечение стало интенсивнее, но врата сильнее не распахнулись.

— Эд, Ал! — отец повернул к нам напряженное лицо, залитое потом, со струйкой крови, стекающей со лба. — Это ваш шанс! Помешайте ей! Вы же так хотели вернуться домой!

— А ты, отец?! — голос у Альфонса был жутко расстроенный.

— А я не могу, — он хмыкнул. — Эдвард знает, почему. Ну давайте, быстрее, сколько, по-вашему, я могу держать эту стерву?!

Я бегом бросился в круг. Альфонс за мной.

Почему-то самое первое, что мне пришло в голову: это тупо броситься на Данте и повалить ее на землю... что я и попытался сделать. Видимо, Альфонсу пришла в голову та же мысль, потому что он зашел с другой стороны... но, в итоге, нас обоих отбросило. Меня... ко вратам, его — чуть в сторону.

Данте резко обернулась ко мне.

— Опять ты путаешься у меня под ногами, гаденыш?! — прошипела она. — Ну что, умерший уже дважды в том мире... как ты думаешь, куда тебя выкинут врата на сей раз?!

И она что-то сделала... еще бы знать, что!.. и черные щупальца выхлестнули из врат, потянули меня внутрь.

Последнее, что я услышал: собственный крик, от которого звенело в ушах. И кто-то еще кричал: "Нет!" Кто?.. Ал... это кричал Ал. И именно пальцы доспехов поймали мою руку, когда она почти исчезла между створок... и, кажется, его утянуло вместе со мной...

И боль, жуткая боль, когда твое тело раздирают на части, а в голову льются все сведения мира... нет, не мира... двух миров... и я вижу двух малышей, которые решили с помощью алхимии сделать подарок соседской девочке, и я вижу их же, несущих матери изготовленных ими самими лошадок... и я вижу двух парнишек постарше, которые увлеченно собирают ингредиенты для человеческой трансмутации... и я вижу огромные доспехи, которые алхимичат на изобретенном Алом еще тогда, в детстве, алхимическом круге, и я вижу паренька, который хлопает в ладоши... помилуйте, да неужели у меня такая наглая ухмылка?..

Бедные они там, с другой стороны Врат, в том странном мире без алхимии... Что они будут делать теперь, когда я так их подвел...

Куда меня выбросит на этот раз, если я два раза уже умирал?.. Может быть, в смерть?..

Да уж всяко не в Шамбалу!

— Бра-ат!

Ал! Я очень хочу ответить на твой голос, я очень хочу быть с тобой, но я не могу! Я просто не могу! Я так устал! Я не спал две ночи... я не отдыхал целую вечность... и если я остановлюсь, если я прекращу борьбу, мне не придется больше страдать...

Глава 22. Раз, два, три!

Я попытался рвануться куда-то вперед, вверх или в сторону, вырваться, последним усилием удержаться на краешке жизни... наверное, это мое усилие было как трепыхание червяка, насаженного на крючок. Золотые волны нездешнего света выбросили меня на берег... берег ли?.. Скорее, унесли в открытое море. Я стоял в золотой пустоте и безмолвии, стоял в абсолютной неподвижности... и мысли утекали куда-то далеко.

— Что такое рай?.. — спросил насмешливый голос, не слабое подозрение, что мой собственный. — Это что, место, где исполняются желания?..

Мне удалось сосредоточиться на его словах, хотя это было непросто: похоже, сосредоточение здесь отсутствовало как понятие. Все было размыто, все нечетко.

— Не думаю, — покачал я головой. — Тогда это должно быть очень страшное место. Да и не верю я в рай. Честное слово, не верю.

— Потому что не веришь в бога, верно?.. А, кстати, почему, можно узнать?.. Потому что бог не пришел на помощь тогда, когда умерла ваша мать?.. Потому что бога не было рядом тогда, когда вы попытались оживить ее?.. Потому что бог ничем не вознаградил тебя за то, что ты потерял руку и ногу, и твоего брата — за то, что он потерял все тело?

Ничем не вознаградил... разве за такое можно вознаградить?.. Это была цена ошибки... страшная, горькая цена, которую мы продолжаем выплачивать по сей день.

— Нет, не поэтому. Это... началось раньше.

— Тогда в чем же дело?

— В том, что все зависит от человека и только от человека. Он ошибается, или совершает подвиги... делает то или другое... Проиграть или выиграть, и что делать со своей победой, как оплачивать поражение — это только его дело.

— Все прекрасно, Эдвард Элрик. Слова, достойные героя, — голос мерзенько хихикнул. — Главного героя. Но почему же сейчас, когда ты умираешь, ты не в силах встать и сделать шаг вперед?.. Кого ты ждешь, чьей помощи ищешь?.. Неужели ты не можешь жить по своим же собственным заповедям?

— А я умираю?.. Что-то слишком долго болтаем мы с тобой.

— Во сне время идет по-другому. Мог бы уже и привыкнуть. Не отвлекайся. Кроме того, возможно, разговор — это часть самого процесса умирания. Или ты действительно хочешь остаться совсем один?..

— Нет! Но и с тобой болтать, придурок, у меня тоже ни малейшего желания.

— О да! — со значением протянул голос. — Я знаю, кого бы ты хотел видеть. Очень хотел бы. Человека, которого ты любишь больше всех на свете... просто потому, что ближе его у тебя никого нет и не было, правильно? Но с чего ты взял, что он снова последовал за тобой?.. Откуда у тебя такая вера в то, что ему просто не надоело это все и он не послал тебя на фиг, как ты, собственно, и заслуживаешь?

Заслуживаю? Я?.. Вероятно, я заслуживаю гораздо худшего, чем просто послать меня на фиг, но это уже между нами, девочками.

— Ал поймал меня за руку. Я почувствовал.

— Да-а?.. Ну и что же? Посмотри на свое запястье — разве его кто-то держит?

Я послушно, как баран, повертел рукой перед глазами. Разумеется, никто меня не держал.

— Один человек никогда в жизни не удержит другого над пропастью, — произнес мягкий голос, — если тот второй не помогает ему. А ты давно хочешь умереть. Слишком давно. Ты действительно устал от всего: устал от борьбы, устал от тяжести принятия решений. У тебя нет ничего, что давало бы тебе силы. Даже любовь, которая могла бы стать твоей, ты отверг... вернее, сделал вид, что не замечаешь, что, поверь мне, для девушки еще худшее оскорбление, чем прямой отказ. Ты снова предпочел уйти... сбежать.

— Я просто хотел вернуть Ала!

— Ну да. А тебе не пришло в голову, что он в первую очередь хотел бы, чтобы жил ты?.. Неужели ты думаешь, что когда он оживлял тебя минутой раньше, он рассчитывал на то, что ты снова проведешь алхимическую реакцию? Не кажется ли тебе, что он предпочел бы умереть, чтобы только ты был жив, а не наоборот? Ведь он любит тебя... уж не знаю, за что.

— Я просто не смог бы жить без него!

— И предпочел заставить его страдать, да?.. Узнаю знаменитый элриковский эгоизм. Ты точь-в-точь как твой папаша.

— Не сравнивай это!

— Не вижу особой разницы. Он предпочел уйти, испугавшись, что его жена и дети будут страдать, глядя на то, как он медленно распадается... и не подумал о том, что они будут страдать гораздо больше в его отсутствие. Так и ты. Слушай, дорогой мой... какого черта ты так долго торчал в том мире? Неужели нельзя было вернуться сразу же?! С самого начала было ясно, что вся эта затея с ракетами не стоит выеденного яйца, и техническими средствами в Аместрис не попасть. Так почему ты убил на это два года вместо того, чтобы сразу попытать счастья в магии, а?!

— Я...

— Ты просто не хотел возвращаться, вот что я тебе скажу. Ты просто боялся вернуться. И теперь ты получаешь то, что заслужил. Скажи, Эд... почему ты так мало веришь своему брату?

— Мало верю?!

— Ну да. Совсем не доверяешь. Ты не доверил ему выбора, кому из вас жить, кому умереть — тогда, два года назад. Ты не доверял ему и раньше, за время ваших совместных странствий. Ты не доверял ему, когда ты боялся вернуться... ты боялся, что он будет мертв, верно? Ты опасался, что он не сумел воспользоваться дарованным тобой шансом?! И про девушку, опять же! Увидел фотографию этой куколки-англичанки — и вообразил, что в твоем мире все произойдет по тому же сценарию. А как насчет того, что Уэнди Честертон — это не Уинри Рокбелл?.. Или тебе хотелось пострадать лишний раз? Ты же так обожаешь корчить из себя трагического героя!

— Все совсем не так!

— Помолчал бы уж, ладно? И так натворил дел достаточно!

Я вспылил.

— Ладно, тогда говори ты! Что я должен делать, чтобы вернуться?! Что я должен делать, если хочу жить?! А я хочу, черт побери!

— Ах-ах-ах, коротышка разозлился настолько, что захотел жить! А только что — лапки кверху, и берите его тепленьким! А вот шиш тебе, а не ответ! Готовых ответов вообще не бывает! И с чего ты решил, что я хочу тебе помочь?! Я ведь — часть тебя, откуда ты знаешь, что здоровенькая, а не та, что стремится к суициду?

— Я не стремлюсь к суициду!

— Да-а?! — за этим противненьким "да-а" слышался явственный смешок, еще мерзее предыдущего — едва ли не так же хихикал Зависть. — А по поведению не скажешь.

Это было последней каплей. В ярости я шагнул вперед, через пелену золотистого тумана, что разделяла нас, схватил собеседника за ворот, вздернул повыше... он не сопротивлялся.

Я был убежден, что увижу собственное лицо, и приготовился заехать ему хорошего тумака... но вместо этого увидел лицо почти свое. Чем-то оно походило на меня, чем-то — на маму... я не сразу сообразил, что вижу Ала, только Ала повзрослевшего, ровесника Хайдериха примерно. Но они были совсем не похожи... и как я мог раньше думать, что они одинаковые?..

Моя решимость врезать ему сразу куда-то пропала.

— Ал так никогда бы не стал со мной разговаривать... — сказал я как-то почти беспомощно.

— Разумеется, — пожал плечами собеседник, нимало не смущаясь тем, что он висит на моей руке. — Но так он хотел бы с тобой поговорить... о, в самой глубине души! И ты об этом знал, иначе наш сегодняшний разговор не состоялся бы.

— Кто ты вообще такой?!

— Твоя совесть, — чуть хохотнул он. — Что, так трудно дойти, господин гениальный алхимик?.. Сейчас ты еще спросишь у меня, почему я в таком виде, верно?..

— Потому что Ал всегда был кем-то вроде моей совести... — произнес я с трудом, потому что губы не слушались.

— Не-а. Ну ты и тупица, как я погляжу... Совесть выносной не бывает. Просто вы с самого детства вместе, и он — часть тебя. А ты — часть его. Вы давно уже почти что один человек, и пора вам обоим это осознать. Ты никогда не слышал о сиамских близнецах?

— Не пори чепухи! Я — это я, а Ал — это Ал!

— Дорогой ты мой, ты выживи сначала, а потом рассуждай! Попробуй выжить один, если ты думаешь, что это возможно!

И с тихим смешком собеседник исчез, прошел у меня между пальцами.

Я остался один в невесомом золотом свете. Только вот Врат нигде не было... И я не знал, что делать, точно так же, как и до разговора с Совестью... вот не знал, что они, совести, такие противные! Хотя... если подумать, кто безжалостнее их во всех мирах? Разве что время.

С другой стороны, с совестью всегда можно договориться... но потом она все равно берет свое. Только теперь во мне бурлила ярость, густо замешанная на отчаянии Они кипели и переливались внутри одним невозможным сплавом, они требовали жить... они требовали умереть... и с пугающей ясностью я вдруг осознал, как мало лет у меня за плечами. Восемнадцать — это так устрашающе немного! Я полагал себя взрослым, но на самом деле я ровным счетом ничего не умею. Я даже ничего не могу... я могу только злиться на себя за это, злиться, выжигая остатки разума.

Выжить... Один?.. Выжить... что за бессмысленное слово... Сколько раз я и в самом деле занимался тем, что пытался выжить, и сколько раз это заканчивалось совершенно бесславно. Ал... наверное, он прав... я всегда слишком мало ценил тебя... нет, не так... я всегда очень сильно любил тебя, старался заботиться о тебе, но доверял... видимо мало. Надо было больше. А теперь уже поздно меняться... что он от меня хотел?.. На что намекало мне мое изворотливое подсознание, обладающее моим голосом и твоим лицом, а?..

Ал... я действительно хочу вернуться. Ты уже раз нашел меня... свинством с моей стороны было бы просить тебя искать меня снова и снова. Но отчего-то я знаю, что просить не придется. Какую чушь он городил о том, что мы, мол, как сиамские близнецы?.. Нет, мы разные, разные до того порога, когда разность становится своей противоположностью. Ты, я знаю, мог бы понять мои боль и отчаяние лучше, чем я сам себя понимаю. Но я сам не могу разобраться в себе. Я очень много старался, пытался... я старался дома, я пытался вернуться здесь. Но все старания оборачиваются пыль и прахом, если не сделать одного решающего рывка в последний момент. А как его сделать, этот рывок? Куда броситься? Чем расплатиться на этот раз, чтобы врата пропустили меня не куда-нибудь, а домой?.. У меня ровным счетом ничего нет, кроме остатков моего тела, но отдавать его тоже не имеет смысла... Отец сказал, что когда-то я смог оживить тебя, ибо мы пять лет старались со всем упорством... пять лет нашей боли, тоски, нашего опыта и знаний... но у меня сейчас нет даже этого... разве что два года отчаяния, бесплодных попыток, тоски и разочарований. Может быть, я должен отдать эту мою память?..

Может быть... забыть ночное небо над Мюнхеном... забыть огни фейерверка в Будапеште... забыть встревоженное лицо отца, которое я увидел, очнувшись в том мире... и то чувство, когда я понял, что он действительно меня любит... Забыть всю эту жуткую гамму чувств, которые вызывали во мне двойники... и когда Хайдерих сказал мне: "Я хочу помочь тебе!"

Да. Если это плата за возвращение, я готов отдать ее. Готов расстаться с еще одним куском жизни. Но вот только никто с меня этого не просит. Тогда что? Что я должен сделать?!

Я стоял в золотом свете перед Вратами, и понимал, что не знаю, не знаю, не знаю... просто не знаю, и у меня нет ни малейших идей, и время утекает, как вода из треснувшего кувшина на золотой песок пустыни. Я просто понятия не имею, что делать и куда идти теперь.

...Неужели все мои усилия привели меня только к этому — к растерянности, незнанию?.. Неужели все это было лишь за тем, чтобы вбить в мою тупую голову, как я на самом деле слаб, беспомощен и имею мало касательства к тому, что произойдет ил инее произойдет?

На кого я могу положиться, если не могу положиться на самого себя?