Думала — это у нее сердце ледяное, оказалось — у него пальцы. Застегнул вокруг шеи высокий воротничок, украшенный такими же лунными камнями. Так одевались только дочери знатных или очень богатых семей... И ведь не как с Тайлин — тут камни действительно дорогие, похоже.

— Зачем понадобилось украшать меня, как праздничную куклу? — сердце ее колотилось, вот-вот и выскочит.

— Разве ты не желаешь, чтобы твой друг увидел тебя привлекательной? Почему ты так смотришь? Ждешь, что в меня ударит молния? Но грозовой птице нет до нас никакого дела...

Девушка не осмелилась отвечать ему. Хотелось уши закрыть и глаза зажмурить, но пришлось покинуть дом, пройти через дворик — все это невероятно медленно и с тем чересчур быстро. Кровь стучала в висках, приливала к лицу; словно не давно желанная встреча была впереди, а смерть или мука.

Она так и не сказала да... но она согласилась.

Тут, во дворе, не было никого. Думала, зайдут в конюшни, но спутник сразу направился к выходу. И то верно, чем меньше свидетелей, тем лучше, и как бы он объяснил отсутствие лошади? У ворот задумчиво прохаживался охранник, он без вопросов открыл тяжелую створку.

Человек в неприметной одежде, держащий повод коня, дожидался снаружи, через пару улочек. Энори принял повод, только кивнул, и человек исчез.

Заметив, как дрожит девушка, бросил знакомый уже, оценивающий взгляд чуть искоса.

— Боишься?

— Да, — смысл было притворяться? — Если что-то пойдет не так...

— Мне ты не доверяешь?

— Нет, — сказала она, не подумав, и прикусила язык. Он ответил коротким смешком, похоже, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос. Посадил в седло Нээле; с облегчением девушка поняла, что он, похоже, пойдет рядом. Не хотелось сидеть с ним вместе, чувствовать прикосновение.

Ехала, смотрела по сторонам, на огни в предрассветном сумраке, надеясь отвлечься, подобрать слова, которые скажет. Но бесполезно — полная сумятица была в мыслях. И присутствие Энори не успокаивало, хотя он, наверное, знал, что делает... если только не решил зло посмеяться над двумя беспомощными дураками.

Небо... откуда такие мысли? Его так любят и ценят здесь, и он согласился помочь...

Дома и деревья, проплывавшие мимо, казались нескончаемой полосой ткани с грубо сделанной темной вышивкой. Становилось то душно, то холодно, хотя утро было отличное, в меру прохладное. Город еще спал.

— Отдашь ему эту лошадь, — сказал Энори, и Нээле вздрогнула — голос иглой вошел в ее мысли. — В сумке еда и деньги. Оружие, если захочет, купит потом — но не в городе. Если, конечно, ты сумеешь его убедить убираться отсюда как можно быстрее. Это говорится в приказе, ему покажут наверняка, но ты знаешь, как он выполняет приказы.

— Я постараюсь, — произнесла девушка, чувствуя, как уже не только губы дрожат, но и зубы от страха начинают постукивать.

— Так перепугана, будто я тебя везу к месту казни, — заметил спутник. — Смотри, не поверит он, что все гладко.

— Мы подъедем прямо туда?

— Нет, разумеется. Будешь ждать, где скажу. Или боишься остаться одна?

— Долго мне ждать?

— С полчаса.

Да, это страшно. Город — не рощица, где никому нет до тебя дело. Улочки пока еще пусты, а богатое платье Нээле скрывает накидка из темного полотна, и все же девушка, одиноко стоящая с лошадью, может привлечь внимание. И грабителя, хоть вряд ли преступник ищет добычу на рассвете. И стражи. Да и просто кого любопытного. Остановились в каком-то проулке, каменные стены были с обеих сторон.

— Послушай, — спутник снял ее с лошади, шагнул ближе, вынудив отступить, прижаться спиной к неровной кладке. Оперся руками о стену так, что девушка оказалась в ловушке меж них. — Ты мне нужна, это значит — можешь никого не опасаться. Здесь ты спокойно дождешься, только не говорите долго. Я вам мешать не стану.

С этими словами отступил и невероятно быстро исчез, растворился в сумеречном проулке, хотя не бежал вроде.

Без него в первый миг стало легче, потом снова страшно. Поначалу все еще жалась к стене, опасаясь оклика в любой миг, но ее, как и лошадь, похоже, и вправду не замечали редкие прохожие. Стояла, переминаясь с ноги на ногу, то поправляла прядку, то ожерелье. Вот сейчас появится кто-нибудь...

Но никого не было, и небо уже светлело.

...У беглеца будет часа три-четыре, пока не спохватятся, пока не откроется все. Сразу никто не побежит докладывать о якобы освобождении, охранники скорее всего просто уйдут отдыхать и ждать дальнейших указаний, и дождутся... совсем не того. Но об этом лучше не думать.

Если он поскачет быстро, оторваться сумеет, конь, по словам Энори, очень хорош... святые Небеса, все это было уже. Сейчас у Лиани нет груза — слабой девушки, которой отдых требовался постоянно. Но он теперь ничего не знает, есть лишь "повеление" покинуть округ как можно скорей, и сама она передаст — затаиться.

Энори обещал направить погоню по ложному следу, и, наверное, слово сдержит. Если все закончится слишком быстро... зачем ему?

Небо постепенно светлеет, будто линяет нестойкая краска. На ветке, торчащей из-за стены, защелкала какая-то птаха, голос был девушке незнаком.

Все заступники разом, что она делает и зачем?!

Будто проснулась в незнакомом проулке, будто в ледяную воду ее окунули. И по-прежнему никого. Начала уже думать, что все пропало, или это жестокая шутка, но заметила человека.

Он изменился. В простой одежде выглядел младше, чем в форме стражника, но не в том была суть, лицо осунулось, казалось растерянным и словно потусторонним слегка — а Нээле запомнила его таким, каким видела у костра, когда он, смеясь, протягивал ей грибы, насаженные на прутик. Несмотря на тревогу, светлое, даже веселое... Что с Лиани сделали в этих стенах? Да если и ничего, день за днем ждать смерти несладко.

Огляделся непонимающе, словно ожидал кого-то увидеть или, напротив, потерял того, кто был с ним. Женскую фигуру не мог не заметить, но вот издалека вряд ли узнал.

Тихонько произнесла его имя: не мог он слышать за несколько шагов, но услышал. Обернулся и смотрел удивленно — нет, не узнал и вблизи.

У нее сердце упало — и вправду, забыл.

Потом тихонько произнес ее имя, неуверенно, будто сомневался в самих звуках его. Не шаг, полшага сделал вперед, и она вроде тоже, но уже стояли совсем рядом, обнявшись, и было это просто и спокойно, как два дерева, выросших рядом и перевившиеся ветвями.

Молчали какое-то время. Потом заговорили оба сразу, так, словно слепой дорогу нашаривал, немного сбивчиво, немного бессвязно.

— Я знаю, ты была в тюрьме и в доме Макори, — сказал он, видно, поняв наконец, что девушка ему не померещилась.

— Сейчас со мной все хорошо, — перебила она, ощущая, как холодеет, и радуясь, что еще не совсем рассвело, и он не может видеть внезапной ее бледности. А вот сейчас он спросит... — Ты один? — испуганно оглянулась. Если кто-то из стражи их видит...

— Со мной был провожатый, собирался довести до ворот, но он исчез куда-то, — сказал Лиани растерянно, и повел взглядом по сторонам, словно исчезнувший стражник мог очутиться где-нибудь верхом на стене.

— Больше никого ты не видел?

— Нет, только нескольких горожан, торопились по своим делам.

Удивленно-растерянное выражение с лица так и не сошло. И усилилось — он заметил, что на ней не простое платье. Осторожно протянул руку, отвел край накидки, сбросил складку полотна с волос, кончиками пальцев коснулся заколок, драгоценного воротничка. Вряд ли, будь их встреча обычной, позволил бы себе этот жест.

Острая жалость — столь сильная, что едва не заплакала. К нему, но и к себе тоже. Вот он стоит, еще не успел ничего осознать, еще не совсем здесь — и снова все непонятно. Куда исчез провожатый, почему Нээле здесь, и с конем, и богато одетая?

А себя было жаль потому, что вот он уедет сейчас, и никогда не увидятся, и неизвестно еще, сумеет ли он уцелеть — а ей возвращаться к тому, кто пугает и непонятен, хоть и колотится сердце при одной мысли о его взгляде.

— Ты плачешь?

— Нет, это радость, — помотала головой, надеясь, что так быстрее высохнут слезы. — Я привела коня для тебя. Не отказывайся, пешком ты далеко не уйдешь.

— Но откуда узнала? Приказ... ты как-то связана с этим?

— И да, и нет. Но история долгая, времени мало, ты должен покинуть город с открытием ворот. Уезжай далеко, и домой тебе пока возвращаться нельзя, а лучше покинь провинцию, и постарайся избегать дорог, — говорила девушка быстро, опасаясь дальнейших расспросов. Ведь Лиани не должен знать ничего, а он наверняка попытается разобраться.

Вроде вот она, свобода, все уже позади. Если опять не поймают... а тогда лучше не представлять. Ожидание смерти под замком у городской стражи покажется светлой мечтой.

В этот миг готова была все ему рассказать — и он бы вернулся, и все стало известно, и, может быть, с ними обоими обошлись бы не так сурово... Но поздно уже. Открыться — выступить против того, другого. Остается только надежда, что он и впрямь успеет уехать, сумеет скрыться, провинция велика. А она вновь будет просить о помощи, о прекращении поисков, у советника генерала есть для этого все возможности.

Так близко стояла, осознала вдруг, что по-прежнему близко, хоть объятья разомкнуты — наклони голову — и лбом коснешься плеча.

"Он живой, теплый, как можно что-то с ним сделать?!"

Ужас вызвала эта мысль.

— Уходи же!

— Но я не могу так уйти.

— Послушай... я ведь тебе поверила там, в лесу. Попробуй ответить тем же.

— Это глава стражи округа прислал тебя сюда? Но почему? — Нээле показалось — он потерял всякую охоту думать о воле. А чего ты ждала, глупая? Что помчится, как тогда, у оврага?

— Потому что... Макори может и передумать, — это имя подстегнуло ее, будто сам он вот-вот и появится в этом проулке.

— Передумать, отдав подписанный приказ? О чем ты?

— Толку с того приказа, если тебя просто убьют... поверь мне, я знаю, о чем говорю, — добавила, вручая ему повод: — Поезжай через южные ворота, стражники на ближайших хорошо тебя знают.

— Как вышло, что господин Нэйта поставил эту подпись? — неожиданно спросил Лиани.

— Я... это неважно.

— Это важно. Такие предосторожности, и... — он вновь осмотрел ее с ног до головы, и на сей раз во взгляде было нечто иное — очень для нее неуютное. Простой девушке, не знающей жизни, так высоко не подняться за полтора месяца, чем бы она ни платила. Получить ценности, внимание кого-то из сильных мира, а может, и свободу приговоренному... Так ли уж беспомощна она была и неопытна, как пыталась себя представить?

Наверняка гадает ведь сейчас, сколько из сказанного там, в лесу оказалось ложью.

— Не спрашивай ни о чем, хорошо?

— Как я могу не спрашивать? Кто тебя прислал? Кто дал лошадь?

— А если я сама привела?

— Тогда кто ты?

Голос его изменился, и не поняла, в какой миг. Вроде бы тот же, негромкий, мягкий, но девушка вспомнила, кем Лиани был раньше. Ему доводилось и приказывать, и требовать ответа.

— Этот наряд... откуда он у тебя?

— Какое имеет значение! — девушке послышался разговор за углом, и она в ужасе оглянулась.

— Ответь мне.

— От тебя я не ожидала допроса!

Он вздохнул коротко — осекся на полуслове.

— Прости... не могу уйти, так и не поняв ничего. Ты говоришь, и к родным мне нельзя...

Напоминал тетиву, до отказа натянутую. Нээле стало страшно за него больше, чем за себя — так же нельзя говорить и смотреть...

Но она лишь покачала головой: нет, ничего не узнаешь.

— Тогда почему ты здесь? Недостаточно было просто получить эту подпись?

— Я хотела тебя увидеть. Все время думала о тебе. Может быть, мне не стоило... — и прибавила сама для себя неожиданно: — И не осуждай меня, если сможешь.

Поехать бы с ним... неважно, пусть ненадолго, лишь бы снова чувствовать руку на талии, и пусть он смеется, и... Знать бы тогда, в лесу, что день тот не пугающим запомнится — а драгоценностью станет.

— Спасибо, что ты пришла.

— Куда ты направишься? — спросила Нээле после недолгой паузы.

— Куда-нибудь.

Спросила то, чего уж вовсе не следовало:

— Ты жалеешь?

— Нет. Никогда.

Больше Нээле не знала, что говорить. Хотела еще раз взглянуть в глаза, навсегда запомнить лицо — но стыдно было. Вроде благое дело совершала — только на сердце стало совсем уж муторно. Ощутила, что коснулся ее пальцев, сжал их легонько.

— Послушай... я обещаю не спрашивать о тебе, — сказал он тихо. — Если ты согласишься пойти со мной...

И без разницы, что бы она ни сделала, любую готов принять. Почему? Думает — должен ей, вдруг она собой за него заплатила? И неизвестно, какая мысль для него будет хуже потом — уехать вот так, если она в беде, или осознавать, что все отдал ради обманщицы, может, и в самом деле преступницы.

Она помотала головой, высвобождая руку — но трудно было сделать это движение, больше всего хотелось, чтобы подхватил на коня, как тогда, и увез... Сейчас даже тот, другой не имел значения.

Но опомнилась — Энори не из тех, с кем такое возможно, и сейчас, верно, наблюдает за ними. Он велел не затягивать разговор, а они тут уже очень давно, кажется.

— Уезжай, — сказала как можно жестче. — Уже вот-вот откроют ворота.

— Там, в лесу, мне казалось, что ты волшебное существо, которое снисходит до людей — и делает их счастливыми навсегда, — в голосе прозвучала и грусть, и насмешка непонятно над кем. Тоже грустная.

Он так глянул на ее драгоценный воротничок, что Нээле поняла — вспомнил первую встречу, ожерелье из сиреневых прозрачных камней...

Рука коснулась прядки над ее виском: то ли сухой листик снял, то ли мошку какую. Чуть задержалась — всего на миг, на одну песчинку дольше, чем необходимо.

— Ведьма, — прошептал Лиани, — Я всегда буду желать тебе счастья...

Нээле вывернулась из-под руки, приподняла край платья, чтобы не наступить на подол, и побежала прочь, чувствуя, что еще миг, и слезы у нее польются пуще, чем капли во время летней грозы.

— Он же скоро поправится? — в глазах Тагари, кроме беспокойства, читалось недоумение. Да, он знал о ядах, приучен был с детства, что их следует опасаться, но поверить не мог. Человеку, жизни которого постоянно угрожали стрела или клинок, недомогание от каких-то брошенных в питье безобидных цветочков казалась чем-то нелепым.

— Скоро. Для ребенка или больного питье могло бы оказаться смертельным, но не для сильного здорового человека, — ответил Микеро, больше не покидавший дом пострадавшего.

Уверенный голос и в сердце Тагари мигом вселил уверенность.

— Вы можете ехать к себе, для беспокойства нет повода.

— Я дождусь, хочу от него первого узнать, что произошло.

В доме брата он расположился, как у себя, попутно вызвав переполох среди слуг — те не знали, как угодить, и опасались крутого нрава, сейчас особенно.

Микеро, пока не нуждались в его услугах, все равно не мог отлучиться из дома, и попросил дозволения побывать в библиотеке, зарылся там в старинный трактат о свойствах растений.