Последняя песнь Акелы-2

— Так что нам теперь, за коммандо по бушу гоняться? — возмутился Дальмонт. — Носиться сломя голову — задача кавалерии. Там народ побогаче нас подобрался, у них даже лошади и те казённые, вот пусть и бегают.

— Бегать тоже по-разному можно, — назидательно произнес Бёрнхем. — Тебе Рой про бытность свою в техасских рейнджерах не рассказывал? Про свой любимый пулемёт? Нет? Тогда слушай. Рейнджеры, они, конечно, не пограничная стража, а большей частью добровольная полиция, но граница с Мексикой тот еще гадючник и кто и что там должен делать, сразу не разберешь. Как-то раз команда, в которой бездельничал Паркер, напоролась на полсотни то ли мексиканских бандидос, то ли апачей — не важно. Пока большая часть рейнджеров палила из всего, чего можно, Рой с пулеметом и пятком таких же, как он, сорвиголов тишком прокрался к границе. Как добрался — отсигналил, почти как мы в Сухой Лощине. И вот тогда первая половина рейнджеров погнала банду прямиком на засаду. Итог вполне закономерен — от банды осталась только могила. Одна на всех.

— И вывод из всего сказанного очень прост, — задумчиво произнес Дальмонт. — Нашей армии не хватает мобильности...

— Вывод еще проще, дружище, — рассмеялся Фрэнк. — Даже если ты от кого-то удираешь, не забывай поглядывать вперед. То есть, меняя одну позицию на другую, не забывай о третьей. Ну и мобильность, конечно, куда ж без нее....

Оставив лейтенант обдумывать новую информацию, Бёрнхем порысил в голову колонны, а когда вернулся, Дальмонт уже о чём-то спорил с Митчеллом.

— ...И все же я считаю, — одухотворенно размахивал руками Генри, — что порядочный христианин должен делать добрые дела ежедневно!

— Эт старушку что ль, через улицу перевести, чтоб ненароком конкой не зашибло? — коротко хохотнул Майлз, — Так во что я тебе скажу, паря, там где я хожу, обычно ни старушки, ни улицы не водятся!

— Ну почему сразу старушку? — смутился лейтенант. — Любая помощь ближнему своему это уже благое дело...

— А ежли я, к примеру, кому из конвойников в зубы дам, чтоб он, значица службу нес, а не листья на деревьях считал, — продолжал ржать Майлз, — мне это как доброе дело на сегодня зачтется али как?

Заметив подъехавшего вплотную Бёрнхема, он вопросительно прищурился.

— Чиф, а ты про доброе дело на каждый день чего умного скажешь или нет?

— Скажу, — ухмыльнулся Фрэнк. — Скажу, Майлз, что когда я вытащил твою задницу из кутузки, я считал, что сделал доброе дело, тогда как мистер Линдерман считал, что сделает доброе дело, если тебя вздернет. Доброе дело мы сделали или плохое, решать не нам — Всевышнему. А пока живи, как знаешь и делай, что должен, вот и вся мудрость.

Майлз открыл было рот, но заметив запрещающий жест Фрэнка осекся и замер. К спорщикам подъехали Шрёйдер и Сварт донельзя озадаченные и от того угрюмые.

— Тут вот какая незадача вышла, чиф, — чуть сконфуженно пробубнил немец. — Сдается мне, проводник нас куда-то не туда завел...

— Вот и я о том же, — в тон ему пробасил Сварт. — Мы когда о прошлом годе где-то тут шлялись, кажись, не так все было. Как, по-моему, то ни реки, ни оврагов тут быть не должно, а тут сам посмотри. С юга ветер влагой несет, вместо буша перелесок дохлый, а за тем лесочком овраги... Руку на отсечение даю, не туда мы пришли, не туда...

— Значит так, — моментально подобрался Бёрнхем. — Ты, Макс, — он ткнул пальцем в грудь наёмника, тащи сюда этого зас...проводника. Ты, Сварт, — палец переместился на "пирата", — навтыкай своим, чтоб настороже были. Генри! Выбейте пыль и дурь из своего конвоя, пусть оружие в боевую готовность приведут, а я пока Роя пну. Неладно тут что-то...

Все распоряжения оказались напрасны. Они не успели.

Заметив Шрёйдера, несущегося в голову колонны во весь опор, проводник ловким кульбитом кувыркнулся в ближайшие заросли, а из оврага на дорогу, с винтовками наперевес, вымахнули десятка два конных бюргеров. Еще с десяток, но уже пеших, вышагнул из-за из кустов, словно там и рос.

— Ну и чего застыли? — насмешливо выкрикнул бородатый бюргер, закидывая винтовку на плечо. — Слезаем с лошадок и оружие кладем на землю. Мед-лен-но!

Бёрнхем, наблюдая, как его люди спешиваются один за другим, зло скрипнул зубами и неторопливо потащил карабин из седельной кобуры. Сопротивляться при таком раскладе мог только самоубийца.

Внезапно над дорогой разнесся рык Паркера "Ленту ровнее держи, ленту!" и плотную толпу буров раскидала по сторонам длинная, патронов на двадцать, очередь.

Люди и лошади еще валились на землю, когда Фрэнк, вырвав винчестер из кобуры, свалил ближнего к нему бура выстрелом навскидку. Время словно растянулось. Вся жизнь сконцентрировалась в нехитром наборе: движение ствола, рывок скобы, выстрел! Вокруг ржали лошади, орали и палили люди, пыль стояла столбом.

Бёрнхем выпрыгнул из седла и откатился в сторону, успевая вырвать взглядом то один, то другой кадр из ленты бытия.

Чуть правее Дальмонт, позабыв про револьвер, отцовской саблей пластал в щепы ложе винтовки оскалившегося бородача. Где-то в начале колонны, Картрайт, навалившись поверх пускающего кровавые пузыри Хоста, палил с двух рук. Майлз, закатившись под дно фургона, методично отстреливал самых шустрых, да и вообще, любого, кто имел неосторожность попасть ему на прицел. Прорезав общий шум и гам, откуда-то неожиданно громко щелкнул выстрел, и Шрёйдер, отлетев к ближайшему дереву, сполз на землю. Сварт рванулся было к нему, но сцепился по дороге с двумя почти неотличимыми от него бородачами врукопашную. Кто-то из конвоиров пытался отстреливаться, часто, но, к сожалению, безуспешно. Кто-то выл в голос, стоя на телом убитого товарища. Кто-то просто приник ничком к земле, дожидаясь то ли конца заварухи, то ли уже чистилища. Наёмники из команды Сварта, при первых же выстрелах шустро рванули в кусты, и теперь из-за стены зарослей неслась частая пальба, правда, кто и кого убивал, сказать было решительно невозможно.

Пулемет, подавившись очередным патроном, смолк, и из фургона доносились лишь отдельные выстрелы, приносившие, как бы ни больше пользы, чем очереди до них. И хотя у Бёрнхема была привычка вести отсчет выстрелов, патроны в магазине закончились как-то внезапно и в самый неподходящий момент. Отбросив бесполезный винчестер в одну сторону, он отпрыгнул в другую и револьверным выстрелом смел с дороги так не вовремя выскочившего навстречу бура. Следующие несколько мгновений слились в одно сплошное движение, прыжок-выстрел, перекат, еще один. И сплошное мельтешение лиц и тел перед глазами, хриплые крики, звон стали, приглушенный общим гамом грохот выстрелов и пронзительно-противный свист пуль. И только одна мысль в голове: "...только бы успеть..." и уже не важно, что именно, главное — успеть... С трудом уместившись за невзрачным камешком, Фрэнк, запалено дыша, лихорадочно вставлял патроны в каморы барабана. Спустя бесконечно тянущиеся секунды рамка с щелчком встала на место и новый выстрел оборвал еще одну жизнь. Тяжелая, но привычная работа, разменивать свинец пуль на время. Время для того, чтобы жить самому, пусть и убивая других.

Всё кончилось так же внезапно, как и началось.

Бёрнхем обвёл дорогу взглядом. На душе было пусто и холодно. Слева от обочины, прислонившись к дереву и даже после смерти не выпустив винтовку из рук, сидел Шрёйдер. Чуть поодаль, силясь зубами затянуть тряпку на простреленном предплечье, хрипло матерился Сварт, а из четверых его людей из кустов на дорогу задыхаясь и пошатываясь от усталости, вышли лишь двое. Уилл нежно баюкал, хрипящего от боли Хоста, и что-то потихоньку ему напевал. Паркер, облокотившись на еще дымящийся ствол пулемета, задумчиво разглядывал мешанину тел, заваливших дорогу вплоть до обрыва. Чуть правее и дальше от него стоял на коленях Дальмонт. Каждый раз, когда юный британец пытался вытащить свою саблю из тела зарубленного им бура, его мучительно рвало. Двое уцелевших конвойных уселись прямиком в пыль и тоскливо смотрели то на лейтенанта, то на погибших товарищей.

— Послушай, приятель, — хмурый верзила, фамилию которого Фрэнк так и не смог запомнить, толкнул Паркера в бок. — Меня-то сюда по приказу королевы прислали, а ты-то, какого черта здесь забыл?

— Фрэнк Бёрнхем мой друг, — не изменив позы, обронил Паркер.

— Ну и хрен ли с того? — удивился верзила. — У меня много друзей...

— А у меня нет...

Англичанин недоуменно покачал головой, сплюнул и, привалившись к колесу фургона, надолго присосался к своей фляжке.

— Вот мы и сделали доброе дело на сегодня, — пробормотал Митчелл, кривя губы на каждом слове. — Не правда ли, чиф?

— Доброе дело... — эхом отозвался Бёрнхем. — Доброе дело на сегодня...

27 февраля 1900 года. Фактория Старого Коули.

Фургон, двигающийся в сторону фактории, девушка и кошка заметили где-то около полудня. Сначала на дороге заклубилась стелющаяся над землей пыль, а следом за нею, из-за поворота вывернула и сама повозка, влекомая двумя лошадьми. Точнее, назвать эту колымагу фургоном можно было только из сострадания. Длиннющая телега с четырьмя голыми дугами для тента громыхала железом и скрипела даже находясь в отдалении, а уж представить себя в качестве пассажира этого тарантаса... Только в страшном сне. Управлял сим недоразумением какой-то человек, судя по коренастой фигуре — мужчина, но из-за дальности расстояния рассмотреть его лицо, Полина не смогла, как, ни старалась. Собаки ни рядом с фургоном, ни внутри оного она не заметила и, рассудив, что коли телега неспешно катится не со стороны Стомбвилля, а по дороге, ведущей к Масонга — небольшой кафрской деревеньке, то это опять не Пелевин. Грустно вздохнув, девушка обменялась с Фей печальными взглядами и медленно спустилась с чердака блокгауза.

Они успели неторопливо пообедать и даже обменяться парой неспешных фраз с тетей Розой, когда во дворе загрохотали колеса въезжающего рыдвана, а в распахнутое окно пахнуло пылью и конским потом. Полина бросила через плечо равнодушный взгляд и, вдруг стремглав помчалась к выходу. Передумав, на полпути она резко остановилась и, вернувшись к окошку, сиганула через подоконник. Фея, сопроводив хозяйкины метания недоуменным взглядом, рванула следом, а тетя Роза, сочувственно вздохнула и покачала головой: таки глупые девочки! Ну, разве ж можно показывать этим мужланам, что ты по ним таки немножко соскучилась? Однако любопытство пересилило скепсис, и дородная хозяйка навалилась тяжелой грудью на подоконник, чтобы мгновением позже торжествующе хмыкнуть под нос — таки неделя уроков прошла не даром!

Воспользовавшись тем, что от фургона эта сторона блокгауза не видна, Полина расправила платье и к повозке подошла уже неторопливо, с чувством собственного достоинства. Следом за хозяйкой, как свита за королевой, гордо вышагивала кошечка.

— Рада видеть, что ты наконец-то соизволил вернуться, — небрежно обронила Полина, рассматривая запыленного с ног до головы Алексея. — Мне уж начало казаться, что ты решил отказаться от принятых обязательств.

— Я вроде как обещание давал, — обескуражено буркнул траппер, рассчитывавший в душе на более теплый прием. — Слово не воробей — вылетит, не поймаешь. Да и не с руки мне за воробьями гоняться.

Девушка, то ли собираясь продолжать язвить по поводу длительного отсутствия компаньона, то ли, наоборот, выразить тому свою признательность самым теплым образом, с загадочным видом подошла к фургону, однако её помыслы для окружающих так и остались в тайне. Стоило красавице открыть рот, как из блокгауза выскочил Изя.

— Алекс! — завопил он, потрясая руками. — Скажи мине за то шо это сон, и я вижу глазами не то, шо на самом деле! До нашей округи есть еще евреи? И эти поцы таки умеют делать гешефты, раз они всучили тебе такую рухлядь, какой нет даже у мине? Или это не за деньги и ты подобрал, шо добрые люди выкинули до помойки? Но каких было у них причин так поступить за коней?

— Да вы что, сговорились все что ли? — в сердцах сплюнул Пелевин, выпрягая лошадей. — Одной моя задержка в пути не по нраву, другому — фургон! Ты, Изя, охолони малость, заодно и лошадок напои... — Траппер всунул вожжи в руки ошарашенному таким афронтом торговцу и полез внутрь фургона. — Да! А чем тебе повозка-то не нравится?

— Алекс! — попав в родную стихию Коули слегка воспрял духом. — Лови ушами моих слов, это таки не фургон, а чистому смех! Тента нет, как будто так оно и надо, а колеса скрипят, шо тот налоговый инспектор со Стомбвилля, когда ён имеет интерес до моих учетных книг! Я таки скажу, шо те колеса имеют желание до масла, или на худой конец до дегтя! Ты скажешь шо это пара сущих пустяков, а я скажу, шо эти пустяки таки стоят денег!

— Я тебе так скажу, друг мой сердешный. — Пелевин, вынырнув со дна фургона с картонной коробкой в руках, одарил приятеля выразительным взглядом. — Если ты не дашь мне масла или дегтя, а лучше того и другого сразу, да еще фунта полтора гвоздей впридачу, то я буду раскатывать на этой колымаге под твоим окном всю ночь напролет и посмотрим, какие песни ты запоёшь утром!

— Вот еще выдумал! — Полина, окончательно выйдя из-за фургона, встала между мужчинами с самым решительным видом. — Кататься ночь напролет! Не выйдет! Ты и так устал с дороги, тебе отдыхать надо!

Заметив, как лицо Изи расплывается в довольной усмешке, девушка язвительно хмыкнула.

— А чтоб колеса, напоминая нашему доброму хозяину о смазке, скрипели, их можно просто крутить. Думаю, такая задача под силу и мне. Тем более, что одну ночь без сна я легко выдержу, пока тебя черти невесть где носили, а на полгода вперед выспалась.

— Изя! Ну, шо ты пристал до этих детей, как царь Ирод до младенцев? — тетя Роза, высунувшись в окошко по пояс, взмахнула половником, словно кирасир палашом. — Если ты имеешь желаний удавиться за то масло, таки я дам тебе веревку! И пока ты, как последний поц, будешь себе качаться в петле, старая женщина без второго слова пойдет до складу, выкатит тех несчастных бочек и таки отдаст их до бедной девочки! Таки нет! Я отдам этих бочек до Алекса, шобы Поля не замарала свое новое платье.

— И шо я слышу за платье? — удивленный Коули уставился на девушку, словно увидел ее впервые. — Азохен вей! Еще пара таких гешефтов и мы неторопливо пойдем себе по миру! Я таки люблю красоту, но не так шоб платить за неё бешеных денег из собственного кармана! Тетя Роза! Таки этот костюм, — Изя, не отрывая возмущенного взгляда от родственницы, махнул рукой в сторону Полины, — стоит немножко больше чем перстень царицы Савской! Нет, всё же меньше, но совсем на немножко! Старый Кацман шо таки стал эсквайр Кац, шил его для герцогини, нет, для самой... — палец оратора уставился в потолок, — ну почти, для самой. Шоб купить тот костюм я таки отдал последнюю рубаху и стал почти что нищий! А теперь я имею слов сказать, шо стал нищий уже без почти?!

— Изя! Не делайте мне смешно! — презрительно присвистнула тетя Роза. — Шобы делать таких гешефтов, таки надо иметь немножко мозгов! И кому ты имел продать таких вещей? Кафрам? До этого костюма не влезу даже я, не говоря за тех глупых коров с того Стомбвилля! Так шо не сыпь зазря голову пеплом, а отведи до конюшни бедных лошадок, они таки имеют желание за воду!