Когда через час вернулся Эдан, Лая имела уже вид вполне приличный: штаны сидели, как влитые, а широкая рубашка очень мило подчеркивала женственную, обманчивую хрупкость ее фигуры.
— Совсем другое дело, — улыбнулся он.
Портнихи, собрав остальную одежду и клятвенно пообещав, что все будет готово уже к окончанию ужина, любезно удалились. С минуту девушка еще покрутилась перед зеркалом, затем с любопытством принялась разглядывать что-то на рукавах рубашки.
— Красивая здесь вышивка, Эдан, — наконец сказала она. — Только почему на отвороте манжет, а не снаружи?
Юноша, с легкой улыбкой наблюдавший за Лаиным самолюбованием, при этом вопросе нахмурился.
— Спори их, — ответил резко.
— Зачем? — удивилась девушка.
— Просто сделай это. Не нужны нам лишние неприятности.
— Ладно, — не слишком убедительно пожала плечами Лая, посмотрев на цветную вязь узоров с явным сожалением. — Но раз уж мы вернулись к серьезному тону, может, скажешь, что будем делать дальше?
— Для начала выйдем к ужину.
— Я серьезно, — проговорила охотница, бесцеремонно усаживаясь на тщательно застеленную кровать и поглядывая на собеседника снизу вверх.
— Я тоже, — невозмутимо ответил Эдан. — За столом советую молчать, кивать и улыбаться. Беседу предоставь вести мне. Илания, очевидно, попытается вытащить из тебя побольше информации, так что не отвечай даже на прямые вопросы, не реагируй на издевки, игнорируй намеки... И, пожалуйста, не называй меня по имени.
— Мы ведь на ужин идем, а не на допрос? — сощурилась Лая.
— Как сказать, — хмыкнул юноша. — В любом случае, Иланию предоставь мне: чем меньше она из тебя вытащит, тем легче мне потом ее... "уговорить" будет. Сразу после ужина уходим.
— Я думала, мы на ночь остаться планировали, — удивилась девушка.
— Вот и остальные пусть так думают.
— Хорошо, — понимающе кивнула Лая. — И куда дальше? Послушай, если спрятаться надо, так я знаю несколько местечек...
— Библиотека за Морской канцелярией? — саркастически поднял брови Эдан. — Особняк Реми в Купеческом квартале? Таверна "Рыбий хвост" в портовом районе? Мне продолжать?
— Не надо, — опустила глаза девушка.
— Там везде люди Гильдии, — жестко сказал Эдан. — В свое время я позаботился, чтоб у тебя не было путей к отступлению.
— Отличная работа! — криво усмехнулась Лая. — Что ж, я готова выслушать твои предложения.
— На выходе с Дворцовой площади нас будет ждать карета Илании, в ней выберемся за город.
— Насколько я знаю, ночью городские ворота для всех заперты, — выразила сомнение охотница.
— Не для всех, — покачал головой Эдан. — Окна Илании недаром ведь на Дворцовую площадь выходят. Так уж случилось, что покойный муж нашей дорогой хозяйки, лорд Илан, был единокровным братом Его Божественности Императора. А это дает определенные выгоды. Например, лишь три человека могут остановить карету с ее гербами: первый министр, Гильдмастер и сам Император...
— Интересно, откуда у тебя такие знакомства? — пробормотала Лая себе под нос так тихо, что юноша, занятый аккуратным упаковыванием вещей, со спокойной совестью сделал вид, будто замечания ее не расслышал. Тем более, что как раз подоспел разряженный лакей с известием о начале трапезы.
— Прошу, — чинно поклонился девушке Эдан, протягивая руку и напуская на себя уже знакомое холодное высокомерие.
Лая приняла его руку, поднялась с тяжелым вздохом и уныло побрела навстречу вечеру, ничего приятного не обещающему.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, ГДЕ ОГНЕЗОР ПОДХОДИТ К САМОМУ КРАЮ, А ЛАЯ НАЧИНАЕТ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ.
— Очень, очень мило! — сверкая мелкими белыми зубками, засияла Илания. — Необычно, но право, Таргел, этот стиль твоей сестренке так идет! В самом деле, ведь не все женщины умеют носить платье!
Хищные глазки ее при этом пристально сверлили Лаю, выражая смесь любопытства и презрения, а рука уверенно тянулась к расшитому серебром рукаву Эдана, вклиниваясь как раз между ним и девушкой.
"Держись!" — незаметно подмигнул он Лае, на миг становясь почти прежним. Затем ледяная непроницаемость вновь сковала его лицо, сделав его неожиданно старше. Он выпустил Лаину руку и повел к сверкающему серебром столу неустанно расточающую мед Иланию.
— Как любезно, что ты надел сегодня цвета своего Дома! — щебетала она. — Это придает нашему тихому домашнему ужину придворный шик! А синее подходит тебе почти так же, как и белое!.. Сегодня мой повар обещал нечто действительно изысканное, так что ты нисколько не будешь разочарован...
И еще сотня глупостей в том же духе, на что юноша не упускал случая ответить каким-нибудь особо лестным словечком. Так что, когда Лая уселась, наконец, за стол, в голове у нее была уже полная сумятица, а руки сжимались от едва скрываемого раздражения. Половину трапезы она усердно лелеяла в себе это чувство, свято следуя всем указаниям Эдана и утешаясь весьма кровожадными фантазиями, где благородной леди отводилась первая роль. Затем пришла пора лишь молча поражаться удивительной способности ее спутника незаметно и с легкостью перехватывать нить беседы, уводя ее от любой опасной темы. К концу же ужина Лая чувствовала себя совершенно измотанной, будто и правда на допросе побывала. Каково должно быть Эдану, ей даже думать не хотелось.
Впрочем, выглядел он все так же блестяще и высокомерно, похвалы раздавал так же витиевато, а на прощание Илании в глаза заглянул столь преданно и улыбкой одарил столь потрясающей, что та окончательно растаяла, манерно протягивая руку для поцелуя. Лая же немедленно ощутила неприятный злой холодок, подозрительно смахивающий на ревность, но не успела еще себе в том признаться, как новое чувство — растерянность и удивление — захватило ее. Ибо благородная леди Илания под пристальным взглядом своего блистательного кавалера внезапно побледнела смертельно, дернулась и начала медленно оседать.
— Извини, дорогая, — тихонько проговорил Эдан, заботливо опуская даму в кресло. — Не все ты о темных мастерах знаешь... Ничего, свою часть сделки я выполню, а тебе о том помнить необязательно.
— И что сейчас произошло? — вытаращилась на них Лая, смутно вспоминая, что там говорил Эдан насчет "проще будет уговаривать". Еще тогда ей фраза эта не понравилась!
Эдан повернул к ней побледневшее лицо, разом утратившее всяческий лоск и напыщенность. Выглядел он теперь смертельно уставшим, хоть от этого — раздраженно отметила Лая — и не менее привлекательным.
— Пойдем! — бросил коротко. И уже за дверью добавил. — Здесь еще человек пятьдесят слуг, которым не нужно нас помнить. Если все в порядке, то зелье в их питье уже действует, и все должны спать. Но все равно, будь начеку.
Они забрали свои вещи, затем обошли весь дом, комната за комнатой, — заколдованный дом крепко спящих людей. И к каждому Эдан прикасался всего на пару минут, будто души во сне забирающий, темный лесной бог из страшной детской сказки. И при каждом касании глаза его стекленели, а губы кривились все больше. И все больше чуяла Лая целительским, ведьминским своим чутьем, как плохо ему, нестерпимо, почти больно...
— Вот и все, — с облегчением выдохнул он, отпуская руку охранника на темном ночном крыльце. — Спешить надо: этот всего минут пять проспит.
Лая накинула на голову черный капюшон плаща и молча заторопилась вслед за Эданом к темному провалу переулка. Карета ждала, где и следовало: большой, нелепый в этой тьме своей роскошью экипаж с унылым бородатым возницей впереди и четырьмя красивыми серебристо-серыми лошадьми в упряжке.
— Ничего, потерпи Стрелокрыл! — ласково потрепал по гриве Эдан одну из передних лошадок. Затем кивнул вознице, помог Лае забраться в карету и, наконец, сам устало откинулся на мягком сиденье.
— Выйдем на первом перекрестке за городом, заберем двух передних лошадей, — прерывисто, будто задыхаясь, сказал он. — Возницу стирать придется, а я не знаю, смогу ли. Сделаешь с ним то, что с Храшем?
Лая даже удивляться его чрезмерной осведомленности не стала, лишь кивнула молча, прислушиваясь к быстрому поцокиванию копыт по мостовой.
Городские ворота приближались.
— Проклятье! — вдруг выругался Эдан, привставая. — Тебя-то, Слава, зачем на ворота принесло!
Он сделал глубокий вдох, вцепился руками в сиденье, скривился болезненно, но тут же расслабился. Опять выругался, сделал еще пару мелких, частых вдохов, будто собирая остатки сил, и охотница внезапно ощутила, почти увидела, как вокруг них растет нечто. Будто пелена незаметности, только сильнее, гораздо сильнее... Невидимая темная стена, погружающая в рассеянность, пузырь, вбирающий в себя ее, Лаю, и напряженную фигуру Эдана, его побелевшее лицо, омертвевшие глаза, подрагивающие, до крови закушенные губы.
"Перестань, ты убьешь себя!" — захотелось крикнуть ей, но собрать слова воедино не вышло: вновь, как и утром на площади, нахлынуло ощущение нереальности.
Карета замедлилась на миг, уныло что-то прокричал возница, заскрипели впереди ворота, тряхнуло. Затем копыта снова зацокали быстрее, понеслись, запрыгали колеса, помчались придорожные деревья за окном...
Пузырь лопнул, упругая стена исчезла, и Эдан безжизненно повалился на сиденье.
— Нет, нет, нет! — подскочила Лая.
Склонилась над ним, одной трясущейся рукой хватая за шею, судорожно стараясь слиться с неровным биением пульса, пока пальцами другой безуспешно пыталась удержаться за что-нибудь в прыгающей по ухабам карете.
Ее отбросило на пол. Один раз, второй, третий...
— Нет, так не пойдет! — прикрикнула она сама на себя.
Прежде всего — никаких истерик! К дьяволам вопли и слезы! Она Насмешница — охотник за тайнами, а не благородная барышня!
Сцепив зубы, Лая аккуратно поднялась, присела на мягкую скамью возле Эдана и осторожно положила его голову себе на колени.
"Спокойно! — еще раз приказала себе. — Все получится!".
Подушечки пальцев отстраненно и привычно нащупали пульс, теплые невидимые ниточки потянулись на его биение — а в следующий миг девушка уже растворилась в этом ритме, ощущая каждую клеточку молодого чужого тела.
Усталость, бесконечная усталость пронизывала его, иссушала, пробирала насквозь. О множестве бессонных ночей, постоянных, изматывающих сверхусилиях кричало оно. А еще — Лая содрогнулась — в нем было что-то неправильно. Не так, как в других человеческих телах, которые доводилось ей исцелять. Будто расчленили его на сотни, тысячи кусочков, а затем — крупица за крупицей — собрали вновь. Невидимая частая сеточка тонких шрамов пряталась под кожей, и каждая клеточка хранила полустертое, блеклое воспоминание о невероятной, нечеловеческой боли, убивающей, сводящей с ума...
— Что они сделали с тобой? — хрипло вырвалось у нее.
Пальцы ласково заскользили по его шее вверх, к подбородку, провели, не отрываясь, по щекам и скулам, застыли на миг у висков, чтобы потом нежно запутаться в волосах, все больше и больше теплых ниточек вливая с каждым легким поглаживанием.
— Не смей, слышишь! — шептала она Эдану. — Не позволю тебе... Что бы там не сотворила с тобой проклятая Гильдия — не позволю...
Карета замедлилась, встряхнула в последний раз, остановилась.
— Перекресток, — бесцветным голосом сообщил возница и полез выпрягать лошадей.
— Помоги мне! — крикнула ему Лая, закидывая руку Эдана себе на плечо.
Вдвоем они вытащили юношу из кареты, отнесли в небольшую полузаросшую лощинку в стороне от дороги, где Лая устроила его на груде бурых листьев, подстелив свой плащ. Возница тем временем принес вещи и привел лошадей.
"Сделать то, что с Храшем", — вспомнила девушка, наблюдая, как он понуро привязывает Стрелокрыла к низкому колючему деревцу, а затем медленно трусит обратно к карете.
Заставив себя собраться и забыть на минуту об Эдане, Лая встала, бесшумно догнала унылую бородатую фигуру возницы, схватив его за шею и запястье. Он вскинулся яростно, силясь вырваться. Девушке пришлось сбить его с ног, и лишь затем приникнуть ладонью к испуганно пульсирующей жилке.
Беспамятство подействовало почти сразу: мужчина обмяк, взгляд его стал невидящим. Не дожидаясь, пока возница придет в себя, Лая скрылась в придорожных зарослях. С минуту наблюдала оттуда, как он встает, растерянно оглядывается, не понимая, как здесь очутился, ежится — то ли от холода, то ли от страха, — и торопливо направляется к карете.
"Попадет же бедняге от Илании!" — сочувственно заключила девушка, но тут же забыла о несчастном и поспешила к Эдану, подоспев как раз вовремя, чтобы заметить крадущиеся тени двух оборванных мрачных фигур.
* * *
Чудесный сон приснился Огнезору. Будто лежал он в траве на берегу реки, беззаботно устроив голову у Лаи на коленях, вдыхал будоражащий запах ее кожи, говорил ей что-то глупое и нежное. Она же улыбалась тревожно, шептала одними губами, словно звала. И так не хотелось просыпаться, но зов Лаин становился все настойчивее, лицо все тревожнее, взгляд все отчаяннее...
С усилием и неохотой открыл юноша глаза. Сон не исчез будто: все так же белело над ним склоненное девичье лицо, а губы напряженно повторяли какие-то слова. Вот только темно вокруг было, и холодно, и в самой Лае что-то было не так.
— Где твоя седая прядь, Снежинка? — проговорил Огнезор тихо, удивляясь слабости своего голоса.
Она выдохнула, шумно и с облегчением, отняла ладонь от его лба и ответила хрипло, с едва заметной неловкостью:
— Закрасила я ее. Слишком знак приметный, при моем-то ремесле...
Он полежал еще немного в сонном оцепенении, ворочая в голове ее слова. Затем, опомнившись, вскочил, огляделся, бросил хмуро.
— Сколько я проспал?
— Часа три, наверное, — неуверенно ответила девушка. Поколебалась немного, будто собираясь добавить что-то еще, но промолчала и отвела глаза.
Пару длинных мгновений смотрел на нее Огнезор, подавляя настойчивое, невыносимое желание протянуть руку, дотронуться, как когда-то. Проклятые картинки прошлого, чужой, воскресшей памяти заставали врасплох, с ума сводили крикливой своей, неожиданной яркостью — будто лет прошедших и не было вовсе, будто вчера только он с Лаей расстался. Будто другой тот человек, что Огнезором звался, ему, Эдану, лишь приснился. От безумия такого и бессилия закричать хотелось.
— Ты что-то еще сказать собиралась? — раздраженно спросил он вместо этого. — Сейчас нет времени играть в недомолвки, так что лучше сразу говори, что со мной не так.
— Просто, — смутившись его резкостью, нерешительно начала Лая, — я боялась, что не смогу тебя вытащить. Твое тело...оно не такое... ну, неправильное, что ли. Что с тобой сделали?
Удивленный, юноша посмотрел на свои руки, не сразу понимая, о чем идет речь.
— Так больно... — продолжала она. — Зачем кому-то было делать такое?
— Так вот ты о чем! — досадливо поморщился Огнезор. Пояснил равнодушно. — Это называется Испытание Боли, его проходит каждый ученик Гильдии, чтобы стать подмастерьем. Ничего особенного.
— А по мне, так это отвратительно, — глухо бросила Лая, отворачиваясь к небольшому костерку, где шумело, закипая, какое-то травяное варево. — Тебя словно на части разрезали!
