Неправда

— Достаточно, что бы слететь с кровати и отправится в душ, пока его не закрыли.

Я ненавижу утро. Я не говорила еще? Нет? Так вот, я ненавижу утро. Презираю его всеми косточками. Не больше, чем Раневского, наверное, а может где-то даже вровень.

Я вытащила себя из-под одеяла и потянулась за полотенцем и мыльными принадлежностями.

— Ты бы не могла сделать мне пару бутеров, а? — я молящим взглядом уставилась на Риту.

— Я уже убегаю.

— Ну пожаааалуйстаа, — бровки домиком.

— Ладно, — она махнула рукой и потянулась за хлебом.

В душе никого не было, или, точнее, уже никого не было. До закрытия оставалось не меньше двадцати минут, так что мне должно хватить времени, что бы привести себя в божеский вид. Я пошла в самую дальнюю кабинку. Ну, это было подобие кабинки, так как дверей не было и от остального помещения эта душевая отделялась тонкой боковой перегородкой. Всего в душе было пять подобных мест, и если никого больше не наблюдалось, я занимала крайнюю кабинку возле окна с матовым стеклом. Меньше вероятности, что кто-нибудь увидит, если войдет.

Поступив подобным образом, я полностью разделась и залезла под еле теплый душ. Ну, спасибо хоть вода была, и не ледяная. Полностью расслабившись, я разрешила себе спеть что-то из репертуара одной американской поп-дивы.

Замолчала я только тогда, когда услышала, как в соседней кабинке включилась вода. Стыд разлился по грудной клетке, я постаралась быстрее справиться. Выключив воду потянулась к полотенцу и обнаружила, что оно пропало. И тут я, можно сказать, охренела. Глаза полезли на лоб, я чуть не проматерилась вслух, а в мыслях успела обложить бранью вора так, что ушей его не видно было.

Простояв некоторое время в замешательстве, я обтерла оставшиеся капли руками и оглянулась в поисках своего белья. Оно, слава Богу, лежало на месте, потому я не медля его надела.

В соседней кабинке стихли звуки льющейся воды и я настроилась на серьезный разговор. Больше вариантов не было, этот человек из соседней кабинки — и есть тот самый вор. По-моему, даже если этот человек забыл свое полотенце, это совсем не повод брать чужое. Да и вообще, разве так можно? На нем ведь и микробы могут быть, и всякое там...

— Вы меня извините, — хотя за что можно меня извинять. — Но, кажется, у вас мое полотенце.

Шуршания за стенкой прекратились и я вся превратилась в один оголенный нерв. Пусть сейчас только попробует что-то соврать.

— Да ладно, — нагло-надменно ответил мужской голос и я мгновенно узнала эту жуткую интонацию. — А я-то думаю, чье оно, о оно твое... — и после этих слов из соседней кабинки вылез Стервятник. Можно даже сказать — вылупился. Нет, вылез и вылупился на меня, как на розовую пони.

И на его бедрах уютно пристроилось мое темно-синее полотенце.

— Ты какого хрена здесь делаешь??? В МОЕМ ПОЛОТЕНЦЕ?

— Кое-кто не вывел меня вчера из общаги, — он странно посмотрел на меня. — А полотенце я могу тебе вернуть прямо сейчас.

Он потянул за узел. Он думал, я его остановлю? Хах, словно я мужиков голых не видела. "В живую не видела" — исправило меня подсознание, но я отмахнулась. Поэтому, когда синяя ткань сползла с тела парня, я сосредоточила свое внимание на каплях воды в его волосах.

— Гадость, — проговорила я, словно увидев мокрую лягушку, и выхватила свое полотенце из скользких лап.

— Я не виноват, у вас здесь нет отдельной мужской душевой.

— Правильно! Потому что это женское общежитие! — возмутилась, пробегая мимо Стервятника к двери.

Раневский зашуршал одеждой.

— Стой! — неожиданно окликнул меня хмырь.

Я замерла, внутренне сжимаясь в пружину. Это же стерва, кто знает, что от него ожидать.

— Тебе не кажется, что нам нужно с тобой серьезно поговорить? — в его голосе не было ни намека на шутку.

Разворачивалась я медленно, вполне ожидая, что он может быть еще абсолютно голым. Но, хвала небесам, вся его одежда была на нем.

— Кажется, — я наклонила голову вбок и заинтересовано посмотрела в лицо парню.

Неужели в этой голове, впервые за столько времени, появилась разумная мысль. Мне даже кажется, я слышу как она бьется о череп с той стороны. Бьется и орет: "КАК Я СЮДА ПОПАЛА?"

— Мне надоели эти постоянные разборки и... холодная война, — Раневский посмотрел на меня из-под бровей, словно проверяя, так ли я поняла его слова. — Ну, холодная война, гонка вооружений, всеобщее напр...

— Я все сначала поняла, — удивление слышно в моих словах. — Ты меня за тупую держишь? Я, чтоб ты знал, пока на красный диплом претендую. И вообще, что за предвзятое отношение?

— Это у меня-то предвзятое? — он даже рот открыл от возмущения, честное слово. — Кое-кто меня считает моральным уродом, не так ли?

— А кто дает повод, я? По-моему, ты уже позабыл, что творил в недалеком прошлом.

— Далеком! Очень далеком! — он так уверен в своей правоте, что я начинаю сомневаться в своих убеждениях. — По прошлому не судят, так?

Он думает, я так просто отступлюсь?

— Судят по поступкам, а твои моральностью не сверкают, — я устало вздохнула. — Разговор заходит в тупик, каждый остается при своем мнении. Все, я умываю руки, — развожу руками я и поворачиваюсь чтобы уйти.

Неожиданно Раневский хватает меня за плечо. Его ладонь не слишком торопится убраться восвояси, поэтому я ей помогаю.

— Давай уже решим это и все.

— Да? — одна бровь взлетела вверх, я медленно развернулась и скрестила руки на груди. — Давай. Как?

— Мне кажется, вся проблема только в одном, — его голос приобретает странную издевательскую ноту и я настораживаюсь — этот петух что-то задумал.

Я уже чувствую, как сейчас кто-то кого-то будет убивать.

— У тебя давно не было секса, да?

— Что, прости?

— Ну, ты воздерживаешься и...

Да ну, мне уже становится скучно его бить. Но, что поделать... Я замахиваюсь и моя рука практически соприкасается с его лицом, но он в момент ее перехватывает и отбрасывает.

— Я знаю, это неприятно слышать, тем более, когда это правда, — он уже в наглую смеется надо мной.

— А, может быть, проблема не во мне, ты так не считаешь? — пытаюсь я слететь с темы.

— Нет, — ухмыляется он. — Но я могу тебе помочь.

Сука ты редкостная, Федор Раневский. Просто моральный урод. И никакие разговоры или извинения не помогут. Да пусть теперь хоть на колени падает, я ему только в лицо плюну.

— А знаешь что... — я хотела повторить вслух все свои мысли, но вдруг передумала.

Раневский внимательно всматривался в мое лицо, и увиденная им перемена его, я уверенна, поразила. Я попыталась вспомнить все свои странные сны, все грязные мысли, которые хоть краем цепляли образ Стервятника. И у меня получилось.

Моя рука приближается к его лицу, но медленно, и поэтому он уже ее не убирает, а лишь наблюдает. Я касаюсь его кожи и пытаюсь отключить в себе все хорошее, что может быть. Только так он поверит. Я бросаю полотенце в раковину и тянусь другой рукой. Так я сама перестаю верить в то, что делаю. Какой-то очередной кошмар.

Раневский немного наклоняется и вторая моя рука ложится на его щеку. Он колючий и я вспоминаю что он сегодня ночевал у кого-то из местных общажных шлюх. Еще больше ненависти и презрения моей душе не помешает. Я не могу понять, что написано на его лице, не могу контролировать свое. Так ли я выгляжу, как того требует ситуация? А он? Он удивлен? Он поражен. Он шокирован. В его взгляде недоверие. Какого-то хрена, его ничего не останавливает. Ну, и кто из нас на самом деле глуп?.. Кто более доверчив?

Я замечаю, он где-то на голову выше меня. Между нами уже совсем мало места, я делаю маленький шаг и мы почти соприкасаемся. Почти. Воздух между нами нагревается и покалывает. Его глаза прямо напротив моих. В свете старых ламп накалывания не различить их цвет и это хорошо, ведь потом мне не придется их забывать. Я замечаю, что его губы едва заметно дергаются. Скорее всего, он хотел улыбнуться. Наверное, внутри он празднует победу. Рано радуешься.

Я наклоняю голову немного вправо, и наши губы встречаются. О, Господи, я не верю. Он теплый. И влажный. И мягкий. И меня пробивает, словно током. Он закрывает глаза, а продолжаю наблюдать. Господи, он такой смешной. И неожиданно нежный. Уж со мной видеть (или даже чувствовать) его нежным очень странно.

Раневский кладет руку мне на спину, а другую запускает во влажные волосы. Я закрываю глаза и отбрасываю на время все, что меня останавливает. Я немного прикусываю его губу. Он рефлекторно прижимает меня к себе и, совершенно обнаглев, тащит в кабинку.

Его язык проникает мне в рот, а у меня внутри все обрывается. Обрывается, но не падает. В животе возникает напряжение. Мое тело меня предает. Он прижимает меня своим торсом к холодному кафелю. Я чувствую его мышцы под футболкой и хватаюсь за нее, тяну вверх зеленую ткань. Мои пальцы скользят по гладкой коже позвоночника вниз и Раневский глубоко вздыхает. Он даже выгибается сильнее, словно кот, который требует ласки, а по его телу пробегают мурашки. А я смотрю, он чувствительный не только в плане ударов.

Стервятник отрывается от меня и я открываю глаза. Он тяжело дышит и смотрит хмуро, из-под опущенных бровей, но в его глазах пляшут мириады бесов, и это меня пугает. Я перемещаю руки со спины на живот, планируя его оттолкнуть, но нечаянно задеваю ремень. Это неловкое движение, видимо, послужило ему сигналом.

Он наклонил свою голову не прерывая визуального контакта так, что мы, буквально, соприкоснулись лбами. Я почувствовала, как его ладонь прошлась вверх по бедру. Второй рукой он убрал мои руки со своего живота.

Из за этих его махинаций я насторожилась, тем более его рука все еще равномерно поглаживала мое бедро. Его дыхание щекотало губы.

Он резко вдохнул и прижал меня к стене всем телом.

— Если ты там себе что-то придумала, — полу-шептал полу-шипел Раневский в мои губы, — То забудь, поняла?

Я прищурила глаза, всячески пытаясь скрыть всплывающую улыбку. Тень недоверия скользнула в его глазах.

— Ты думаешь, что сможешь меня обмануть? — он был грозным и противным, как раньше, но его бедра, грудь и живот плотно прижимались к моим впервые.

Я немного подвигалась, как будто напоминая, что сейчас не самое лучшее время для разговора. Моя правая рука обхватила его шею. Пробежав пальцами по позвонкам, одновременно вызывая дрожь в его теле, я резко притянула его к себе и поцеловала так, что бы он точно забыл все, что говорил раньше. И он забыл. Дурак.

Он стоит здесь, передо мной, целует меня, обнимает мое тело, дрожит от моих прикосновений. Это точно тот самый Стервятник, с которым я судилась, которого ненавижу? Это он вызывает во мне чувство отвращения и презрения? Это из-за него последний год моей жизни был похож на настоящий ад?

Он подхватывает меня под бедра, и я невольно становлюсь немного выше него. Его губы прикасаются к моей шее, и меня пробивает дрожь. О, Господи, только не это... Не шея, ее нельзя...

Мгновенно в низу живота завязывается тугой сладкий узел. Раневский тут же смекает, в чем дело и специально, медленно проводит горячим языком вдоль шеи. Я непроизвольно выгибаюсь ему навстречу, обхватываю ногами его бедра и прижимаюсь к ним еще сильнее.

Что ты делаешь, ну?! Людмила, включи мозги!

Я опускаю голову и ищу губы Стервятника, натыкаясь при этом на скулы, подбородок, щеку. Губы безопаснее, чем шея, решила я для себя.

О чем ты вообще?! Что бы ты сейчас не сделала — все ОПАСНО!

Что бы было удобнее, я слезла с него и разрешила себе такую вольность, как стянуть с Раневского футболку. Ну, неплох. И то, что видела его голым пятью минутами раньше... Я не видела. Не присматривалась, точнее. Я пробежалась пальцами по его груди и прошлась по мышцам живота. Он дернулся и испустил что-то среднее между вздохом и стоном, еще сильнее прижимая меня к стене, хотя куда уж сильнее. А вот и его опасная зона.

ДА ОН ВЕСЬ ОПАСНАЯ ЗОНА ДЛЯ ТЕБЯ, ИДИОТКА!

"— Сейчас и впредь ты не имеешь права ко мне прикасаться. И тем более лезть своими грязными ручонками в мои волосы!"

Наши губы опять встретились и я, вспоминая эти слова, запустила руку в его влажные волосы. И резко потянула за них вниз.

— Ты знаешь, — я глубоко дышала, пока парень кривился от боли и неожиданности, — Я, наверное, воздержусь.

Другой рукой я быстро открыла кран с ледяной водой и мгновенно вылетела из кабинки.

Ошарашенный Раневский разгневано вертел головой, пытаясь разглядеть за пеленой воды кран, но потом чертыхнулся и вылетел вслед за мной.

— Иди сюда.

Вот после таких слов я решила, что больше ждать не стоит, и побежала к двери. Я дернула ручку, она не поддалась. Я дернула еще раз, и еще, и еще. Но дверь была закрыта.

Млять.

Как говорится, сюрпрайз мазафака. Тетя Люба, или кто там заступил на дежурство, уже успела закрыть душевую. Больше всего меня возмутило, что она даже не проверила помещение! Что за профессиональная некомпетентность?..

— Только без резких движений! — я подняла руки вверх и медленно повернулась.

Видели корриду? Огромный бычара отбивает копытом, собираясь напасть на смелого и отважного матадора. Из его ноздрей валит пар, словно он сейчас взорвется. А отважный матадор машет перед ним яркой красной тряпкой, подливая масла в огонь. Только в этом случае я не матадор, а та самая злополучная красная тряпка.

— Давай решим все мирно, — я плавно опустила руки, мой голос был мягок и спокоен, словно я разговаривала с психически больным человеком. Хотя я за него не ручаюсь.

— Мирно? — он посмотрел так, что показалась, будто температура резко упала до нуля. — Ай-яй-яй, — покачал головой.

Я молчала и ждала, что же он придумает мне "в наказание".

Когда его взгляд указал на кабинку, из которой слышался шум воды, я не удивилась. Ну, да. Ледяная вода, что может быть проще и доступней.

Отвернувшись, всем видом давая понять, что я с гордостью принимаю поражение, я прошагала мимо него, и замявшись на пару секунд, ступила под ледяной поток воды. Захотелось съежиться в комочек, чтобы не выпускать из себя желанное тепло. Но я стояла, гордо расправив плечи, ни на секунду не показывая, что мне неприятно. Ничего страшного. Все в порядке. Кроме того, что моя одежда промокла и, по ощущению, стала больше похожа на ледяные металлические доспехи. И то, что кожа покрылась мурашками, а волосы висели холодными сосульками тоже не страшно. Все в порядке.

Мне кажется, я стою так уже минут семь или даже больше. Мне кажется, мое тело промерзло насквозь, и даже кости сейчас отчаянно сжимаются от каждой капли. Мне кажется, что хватит.

Я решаюсь повернуть голову, что бы посмотреть на реакцию изверга, но он смотрит на дверь. И в его глазах читается... ожидание? Или испуг? А, пофиг, я не умею читать по глазам.

Он обращает свой взор на меня и произносит еле слышно:

— Дверь открывают.

Я в чем была, выскочила из кабинки.

Одна лишь мысль о том, что меня застукают в душе со Стервятником, повергла меня в тихий ужас.

— Прячься, быстро!