Ронин

Совершенно не к месту вспомнился анекдот, но скорее всего это мозг мой выкинул фортель ввиду бесперспективности ограбления. И я рассказал его присутствующим:

'Подходит молодой прихожанин поющий в церковном хоре к батюшке и спрашивает:

— Святой отец, а почему в католическом храме поют под фисгармонию, а мы поем без аккомпанемента?

— А потому отрок, что талант не пропьешь, а фисгармонию как не фиг делать'.

Анекдот был не к месту поэтому присутствующие лишь хмыкнули. А у меня родилась идея.

— Не наведаться ли в гости к управляющему завода? — спросил я,— И аргументировано попросить его, чтоб деньги с вокзала привезли в кассу завода, а не в банк. Незнакомых людей он может и не принять. Но если к нему пожалует человек в сутане просящий пожертвовать деньги на нужды храма...

— Авантюра,— скептически хмыкнул товарищ Михаил.

Востриков наоборот оживился.

— А что? Сутану я хоть сейчас организую.

— Времени нет,— отмахнулся Петровский.

— Поезд приходит в семь вечера, сейчас только девять утра. Если подсуетиться, то может выгореть. И к тому же если это Р..,— Алексей запнулся взглянув на меня,— Никита возьмет на себя, должно получиться.

Жаль, что именно это я не могу сказать про тебя Алексей, подумал я о Вострикове. В записке написанной самому себе из прошлого, было всего две строчки. 'Никому не верь. Забери документы у Вострикова!' Петровский удивленно посмотрел на Алексея.

'С каких это пор товарищ Востриков проникся таким доверием к товарищу Браузеру?'

Печатными буквами было написано на лбу Михаила. Печатные буквы мелькнули и умчались бегущей строкой. Вслух Михаил произнес другое:

— Рад, что взаимопонимание и чувство локтя в наших рядах крепнет.

Чувство локтя было в области печени. Именно туда я ласково толкнул Лешу, чуть не назвавшего меня другим именем.

* * *

Борода хоть и короткая у меня имелась, но стриженая бородка не окладистая поповская. Да и голый череп в образ не вписывается, к тому же шрамы на нем кое-где имеются. Если в тридцатые насчет шрамов я ещё мог отшутиться, что беляки саблями порубили, то теперь это было излишне приметно. Влезая в церковное одеяние меня смутил один аспект. В случае если придется делать ноги раздеться не просто. И с поднятой рясой пятками сверкать будет занятно. Если подрясник был почти в пору, то ряса оказалась великовата. Было такое ощущение, что носили их разные люди.

От подрясника здорово несло потом, что меня нервировало. Единственная радость — в широких рукавах как нельзя кстати помещался аигути, ножны которого я прибинтовал к руке. Бороду взятую на прокат из гримерной театра завязали на затылке, прикрыв завязки париком. Облачаться мне помогал товарищ Степан, сведущий в церковных обрядах и порядках. К своему удивлению я узнал, что Степан одно время прислуживал в храме и даже хотел идти на дьякона. Но что-то там не срослось. Заключительным аккордом облачения стал наперсный крест, большой массивный, серебряный. На обратной стороне креста я прочитал: 'Образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою'. Крест насколько я знал, был у попа как табельное оружие выдавался при рукоположении один раз в жизни.

— Вы это..батюшку не того? — спросил я у Степана.

— Господь с тобой! Грех на душу не возьму!

— Сперли что ли?

— Не.

— А как?

— Да батюшка когда пьяный азартный очень, вот в карты и продулся.

— И крест на кон поставил? — не поверил я.

— Да, не. Крест сняли когда он уже пьяный спал.

* * *

Время близилось к обеду. Весеннее солнце лупило в макушку. Чтоб камилавка не наезжала на глаза и не висла на ушах под донышко подложили полотенце. Пот лил градом. Мне так и хотелось снять её и утереться полотенцем. Но я стоически терпел и дабы не уронить престиж шел важно, неторопливо, мельком поглядывал на шедшего по той стороне улицы Вострикова. Позади меня, шагах в десяти, плелся Степан. Я уже отличал его шаги от шагов в прочих прохожих. Была у него шаркающая кавалерийская походка. И где это её мог приобрести церковный служка? Впрочем, меня сейчас больше занимал другой вопрос. Что должно произойти? Суть в том, что работая журналистом в газете 'Светлый путь' я по долгу службы, а зачастую и по собственной инициативе навещал городской архив. В архиве я пролистывал подшивки нашей газеты, которая до революции называлась 'Ведомости Н-ска' и изучал более-менее значимые события тех времен. Писали в основном всякий вздор : Что у помещика Кривошеина родился двухголовый теленок. Что состоялся суд по факту возмещения морального ущерба причиненного чиновнику Пискунову от чиновника Лопарева. Лопарев физическим действием (плюнул Пискунову в лицо) нанес потерпевшему глубокую психологическую травму несовместимую с жизнью. Писали о том, что лето нынче будет жаркое и звонарь храма Александра Невского Варвин говорит, что это однозначно к войне. Писали о том, что забастовка начатая в понедельник на 'Демидовском заводе' закончилась в пятницу, после того как управляющий Соловьев К.К. выдал бастующим аванс и они разошлись. Кто домой, а кто по кабакам. Группа рабочих были доставлены в полицейский участок дюже пьяные и без денег. Писали о том, что учитель естествознания Клеопатров Ю.Н. совместно со своими учениками на реке Нуре откопал фрагменты скелета доисторического слона или мамонта. Фрагменты торжественно переданы в краеведческий музей. В общем писали в то время обо всем, что происходило в маленьком уездном городке. Хотя не был он таким уж маленьким. В городе было несколько гимназий, было реальное училище, были ремесленные училища, был театр, был парк развлечений с каруселями. В здании городской ратуши проводились дворянские собрания и балы. А позже открыли синематограф.

Так вот. Ни о каком ограблении банка или вооруженном нападении не было и речи. Если такое событие имело место быть, то уж описали бы его скучающие братья по перу во всех подробностях и описывали бы не менее полугода. Не могли они пропустить такую благодатную тему. И это в затхлое время, когда пауки оплели паутиной чернильницы и каждую газетную полосу приходилось высасывать из пальца? Не могли они такое пропустить! Не могли! А значит не было никакого ограбления и попытки даже не было? А что было? Что?

Это на фронте у меня не было времени изучать прошлое, перед войной же я планомерно его изучал, зная, что рано или поздно мне придется там жить. Поэтому вносил в память различные разрозненные факты. Никогда не знаешь, что именно тебе может из всего этого пригодиться. Вот например была заметка, что ' заезжий священник приезжающий в наш город по семейным делам сделал замечание двум хулиганам. Те не унимались, тогда он перекрестил их наперсным крестом, от которого у них образовались шишки на голове и оба оказались связаны оторванным подолом подрясника к фонарному столбу. Подоспевшие полицейские доставили гражданина Орлова и Давиденко в участок '. Стоило мне завернуть за угол как я понял, про кого это было написано.

* * *

— Мадам желает прогуляться? — приторным голоском вопрошал один

— Семен, ты не видишь, что эта фифа, к нам ноль внимания? Думаю даже, мы ей противны.

— Оставьте меня в покое! Я полицейского позову!

Отбрыкивалась мадемуазель. Судорожно вцепившись руками в сумочку под мышкой

— Ой! Вася, нас пугают полицией? Мне уже страшно,— рассмеялся первый в заломленном на бок картузе.

— Шли бы вы отроки по своим делам,— сказал я как можно более внушительно старясь из баритона перейти на бас. Но слова мои действия не возымели.

— Слышь поп, хочешь в лоб?— не весело засмеялся второй, сунув руки в карманы широких штанов.

— Батюшка,— обрадовалась девушка,— скажите им, чтоб отстали!

— Батюшка,— передразнил девушку первый,— скажите ей, что гордыня грех большой, пусть немного полюбит ближних своих. Ну вот столечко...

И он неприличным жестом показал насколько она их должна полюбить.

— Ах вы овцы заблудшие!

Крякнул я и принялся выполнять газетную заметку по полной программе. Вот только подол оторвать мне не удавалось, поэтому вытащив незаметно кинжал из рукава, я полоснул по подолу. Один из задержанных как раз начал приходить в себя и брови его изумлено полезли поверх шишек на лбу. И я приложил его вторично. Степан шедший сзади опешил. Он решительно не знал как себя вести а потому разглядывал витрину с пирожными. Востриков тоже остановился и смотрел не таясь и улыбаясь. Мне его улыбка не понравилась. Он смотрел свысока и осуждающе. Девушка же взвизгнула и прижалась к стене дома ?18, что на Смоленской улице.

— Святой отец, — робко спросила она,— а вам разве можно так?

— Есть люди в которых живет Бог,— ответил я, стягивая руки потерпевших,— Есть люди в которых живет дьявол, а в этих живут только глисты. Считайте меня экзорцистом.

— Так вы не местный?

— Проездом я, по семейным делам.

Ответил я согласно тексту статьи.

* * *

К.К. Соловьев он же управляющий заводом был натурой крайне нервной. Вот ведь как бывает. Сидит человек само спокойствие. И телом вроде расслаблен, и говорит медленно с чувством, толком, и расстановкой. А вы ему не верите. Чувствуете, что в нем как черт сидит, который в любой момент может сорваться и запустить в вас бронзовой пепельницей, или обложить вас семиэтажным матом. Толстые пальцы Константина Кузьмича венчали широкие и короткие ногти. Носить такие ногти приличнее было бы на ногах, но никак не выставлять напоказ. К тому же ногти все были покорежены и крошились. Кальция ему что ли не хватает? Мельком подумал я.

— Так вы батюшка по какому делу ко мне? Если на счет пожертвования на храм, так я отцу

Игорю передал, что только в следующем месяце. Сейчас никак. Денег нет. Вы не поверите. Продукция не идет, рабочие бастуют. Мне зарплату платить нечем. Вы уж на проповеди наставьте моих обалдуев на путь истинный, объясните им что забастовки только ухудшают и без того сложное материальное положение. Что не богоугодное это дело забастовки.

— Я и тебя наставлю на путь истинный сын мой,— прервал я К.К. — Ибо врать не хорошо!

Кто грешит против правды, тот грешит против Истины.

— О чем это вы?

Константин Кузьмич развел руками изображая саму невинность и радушие.

— Да о том, что не далее как сегодня вечером на счет завода поступят сто тысяч рублей.

А вы тут комедию ломаете.

— Я не знаю откуда вам это известно,— начал закипать К.К.— Но во-первых, это не ваше дело, а во-вторых, пошел вон! — сорвался на крик управляющий— Кукиш с маслом вам а не пожертвование! И отцу Игорю передай, чтоб ко мне больше не приходил и не присылал никого!

Предчувствия меня не обманули. Нервный тип. Я резко придвинулся вместе со стулом к управляющему и вставил ствол револьвера в орущую пасть. Инстинктивно щелкнув зубами по граненому стволу Соловьев замолчал. Видимо на вкус наган был не крем-брюле. Он попытался отклониться, но высокая спинка массивного кресла, не давала ему это сделать.

— Слушай меня сын мой, и не дергайся. А то мозгами по стенке раскинешь. Сейчас берешь ручку и пишешь письмо директору банка господину Останину с просьбой доставить деньги в кассу завода и дико извиняешься за причинённое беспокойство, но тебе нужно срочно выдать зарплату рабочим. И ручками то шаловливыми не размахивай. Пистолет у тебя во рту. Мне сложно будет промахнуться. Если понял, кивни.

— Ого...прл..кро...

— Я кажется ясно сказал никаких разговоров. Просто кивни.

Соловьев обреченно кивнул упираясь ладонями в стол. Ему кажется надо было достать бумагу из ящика стола и для этого надо было отодвинуться. Но ещё больше ему хотелось отодвинуться от пистолета. Надо помочь господину. В ящике письменного стола помимо бумаги оказался браунинг маленький, дамский. До чего нелепо бы он смотрелся в этой квадратной лапе с короткими толстыми пальцами. Нет в человеке чувства гармонии, нет. Вздохну я, отправляя пистолет в карман рясы. Свой револьвер пришлось убрать изо рта

Константина Кузьмича, пока он слюной письмо не забрызгал, предварительно предупредив чтоб без глупостей.

Письмо было написано с тяжелым сопением. Тяжелым пресс-папье с ручкой в виде серебряного сеттера письмо промокнули. Затем приложили тяжелой большой квадратной печатью с вензелями.

— Отлично,— сказал я, пробежав глазами по тексту, и отправляя письмо на край стола.

— А теперь скажите, вам дорога жизнь ваших детей?

Ненавижу себя за подлость, но блефовать надо было по крупному, иначе этого бешеного пса мне не удержать. Человек крайне нервный и несдержанный может плюнуть на свою жизнь и выкинуть фортель. Поэтому необходим мощный сдерживающий фактор и главное беспроигрышный. Угроза жизни детей почти стопроцентная гарантия. Я и так уже чувствовал себя как Геракл выводящий цербера из царства Аида. Ох и намаялся он с ним.

Ежесекундно ожидая подлости.

— Да только попробуй! Да я тебя!

Пришлось ткнуть пальцами по горлу, дабы крик прекратить и не обеспокоить секретаря за стенкой.

— Сказал тихо, значит тихо. Дети твои у нас. И если ты никакой глупости не выкинешь, с ними будет все в порядке. Понятно?

— Да,— просипел К.К.

— Вот и славно сейчас вызовешь секретаря и велишь передать письмо с нарочным в банк.

Обед не забудь заказать. Время то обеденное. И про меня не забудь, я тут до вечера пробуду.

С видом грозовой тучи Соловьев позвонил. Вот черт! Оказывается под столом у него была кнопка звонка. И он мог в любой момент её нажать? Повезло.

— Письмо отправь с нарочным в банк к Останину, да стол накрой. Батюшка со мной обедать будет.

Секретарь молодой и пронырливый парень лет двадцати пробежался по тексту взглядом.

Если чему и удивился то виду не подал. Когда он вышел, я подошел к окну и достав большой белый носовой платок высморкался. Это был знак, что письмо ушло. Востриков

наблюдавший за окном знак должен был увидеть. За посыльным проследит Степан.

Если что-то пойдет не так, двое пьяных распевающих 'боже царя храни' под окнами конторы будет сигналом мне делать ноги. Когда деньги прибудут то... Впрочем, об этом рано думать.

* * *

Дверь открылась почти бесшумно, и к столу словно на коньках скользнул секретарь держа в руке поднос, уставленный приборами. Держал секретарь поднос как-то странно. Чувство опасности сработало но поздно. Если левая рука покоилась на ручке подноса, то сам поднос стоял на кисти правой руки держащей снизу некий предмет. И дуло предмета смотрело в мою сторону.

— Сядь и не дергайся,— сказал напомаженный юнец наглым нетерпящим возражений голосом.

— Славик! Да ты просто умница! — расцвел в улыбке Константин Кузьмич.

Но предмет тихо плюнул в его сторону и К.К. замерз. Как сидел в кресле, так и приклеился к нему. Шума огнестрельного выстрела не было. И крови не было. Каменным изваянием с застывшей улыбкой господин Соловьев смотрелся памятником самому себе.