Назад в юность книга первая

После занятий я отправился в больницу, где Галина Петровна вручила мне направление в учебный комбинат, в котором я должен был получить еще одну неизведанную ранее профессию лифтера. Когда после долгих поисков по заснеженным улицам нашел здание комбината, то оказалось, что он находится во дворах, совсем недалеко от моего дома. Но все равно, ходить по вечерам на учебу я не хотел, особенно, когда увидел контингент, который обучается в этом комбинате, почти все они были, может быть чуть-чуть помладше меня прежнего, хотя из некоторых песок уже сыпался вполне прилично. Поэтому я нашел преподавателя, который должен был учить нас, и прямо его спросил, что я должен сделать, чтобы не ходить на занятия и получить допуск к управлению лифтом.

Осмотрев меня с головы до ног, помятый мужчина средних лет сказал:

— Ну, это наверно будет стоить две бутылки коньяка, одну сейчас и одну, когда получишь удостоверение.

На что я сказал: — Очень хорошо.— И отправился за коньяком. Уже с осени, продавщицы, глядя на меня, вопросов о возрасте не задавали, так, что и на этот раз просить кого-нибудь купить бутылку коньяку, мне не пришлось. Вручили мне ее без проблем. Когда я пришел обратно в комбинат, преподаватель был еще там и, похоже, ждал только моего возвращения, спрятав бутылку в стол, он сказал:

-Ну, все отлично, приходи к концу учебы, сам знаешь с чем.— И переписал мои данные с паспорта, даже не обратил внимания на возраст.

Решив еще одну проблему, я пошел домой отсыпаться. Но когда я после перекуса улегся отдохнуть, сна почему-то не было, я на все лады обдумывал слова Аркадия Борисовича. Выходило так, что мне опять выпадает шанс , каким-либо образом попасть на глаза будущему начальнику четвертого управления Минздрава, а значит и получить работу в Кремлевской больнице. Но как же это все будет долго тянуться. Теперь вопрос с темой работы — пересадкой сердца. Конечно, я сам этим никогда не занимался, но как всякий специалист работающий в смежной области знал достаточно много. И написать работу, на уровне студенческой, наверно даже и без подготовки, я бы смог. Вопрос, только в том, что меня первым делом спросят, а где источники? А как я объясню, что источник это только моя голова. Так, что придется идти в библиотеку и искать все работы по этому вопросу и делать ее на уровне рядового студента, но для интереса внести туда несколько новых идей от своего лица, чтобы привлечь достаточный интерес к своей особе.

Но постепенно сон все же брал свое.

Только я заснул, как раздался звонок в дверь, когда Лешка, открывавший дверь вернулся, то он, улыбаясь, сказал, показывая оба больших пальца вверх:

-Иди, встречай, это к тебе.

Выйдя в коридор, я увидел, стоящую в дверях Аню, она со смущенным видом смотрела на меня.

-Сережа, привет, ты меня приглашал вот, я шла мимо и решила зайти, извини, что без звонка.

Она еще что-то говорила, пытаясь скрыть смущение, но я уже подошел к ней и, поцеловав, начал снимать с нее пальто. Она сначала пыталась сопротивляться и говорить, что она только на минутку зашла, и что ей надо еще в магазин успеть, но я уже снял с нее пальто и, повесив на вешалку, оставил ее одну в прихожей, приводить себя в порядок, а сам побежал на кухню ставить чайник. Но, тут услышав, что что-то интересное происходит, из своей комнаты вышла бабуля и ласково поздоровавшись с Аней взяла кухню в свои руки.

Когда Аня вошла в комнату, я про себя подумал:

-Вот это да!

Аня была в новом платье, которое ей очень шло и с той же прической, что и на Новогоднем вечере. Мы с ней сели за стол, Лешке, который хотел примоститься рядом, я показал кулак, и он понятливо исчез в нашей комнате. Мы сидели, смотря друг на друга, разговор пока у нас не клеился, хотя я старался изо всех сил, но девочка была наверно настолько смущена своим неожиданным визитом, что никак не могла придти в себя. Но тут в комнату вошла бабушка и сразу открыла рот:

— Анечка! Да как ты похорошела! Ох, даже слов нет, чтобы сказать. Сережка, что ты как истукан сидишь, ты что, не видишь, какая краля к тебе пришла. Давай быстро в магазин за тортом, одна нога здесь другая там, а мы пока с Аней посекретничаем, без тебя.

Я шел в гастроном на другой стороне улице и думал, что если женщины чего то очень сильно захотят, то наверно этого не избежать.

Когда я пришел назад, то Аня уже чему-то заливисто смеялась вместе с бабушкой.

Увидев меня, бабушка сказала:

-Ну, вот и твой кавалер, наконец, явился, его как за смертью посылать. Ну ладно я пойду не буду вам мешать, сидите, пейте чай.

Мы с Аней сидели часа два она, рассказывала мне про школьные дела, а я поймал себя на мысли, что с интересом слушаю школьные новости, в голове даже промелькнуло, что может пребывание в молодом теле еще и влияет на сознание взрослого, заключенное в нем.

Когда Аня спохватилась, что уже почти восемь вечера, а ей еще надо в магазин, то мы вместе сходили в магазин, и я проводил ее до дома, где она робко попросила меня зайти, но я, узнав, что ее отец дома, вежливо отказался, сказав, что нужно готовиться к завтрашним занятиям. После чего она пообещала приходить ко мне и, поцеловавшись, мы разошлись.

Незаметно прошло несколько дней, у меня еще оставалось последнее дежурство в оперблоке, и я надеялся, что может, бог есть на свете, и он даст мне в это дежурство хорошо поспать. И когда я пришел на работу, действительно до одиннадцати вечера все было хорошо, но затем нам позвонили с приемного покоя, и сообщили, что санавиацией доставлен больной с тяжелой травмой и чтобы мы готовились к операции. Через полчаса мы все уже были готовы и ждали только больного. Анатолий Григорьевич, который сегодня дежурил, нервно расхаживал по коридору и в который раз повторял:

-Ну, где же их черти носят?! Второй хирург спокойная женщина средних лет Алина Ивановна его утешала:

-Толя перестань дергаться, никуда твоя диссертация не убежит, и вообще, что это за мода на дежурстве научную работу писать, это надо делать дома в тишине и покое.

-Ага, ты как будто не знаешь, какой у меня дома покой.— Завелся Анатолий Григорьевич, и в этот момент двери лифта открылись и нам вкатили больного, настала тишина, мы все молча смотрели на больного, у которого из живота торчало на полметра суковатое бревно.

Замерший Анатолий Григорьевич внезапно пришел к жизни:

Погодите! Не укладывайте на операционный стол, я сбегаю за фотоаппаратом.

И мы стояли, смотрели на скрюченного больного, который был в сознании и вполне понимал, что вокруг него делается, а фельдшер приемного покоя быстро рассказывал нам историю травмы.

Оказывается, этот товарищ ехал в кабине автокрана, что, между прочим, категорически запрещено, а впереди ехал лесовоз с пачкой хлыстов. Дорога была скользкой, и когда лесовоз резко затормозил, водитель крана не смог сразу остановить машину и вершина одного из хлыстов пробила стенку кабины крана и как бабочку пришпилила пострадавшего к задней стенке. К чести водителей они быстро сориентировались и отпилили вершину, так, чтобы она не мешала вынести пострадавшего из кабины. Затем вызвали скорую, которая на удивление проехала достаточно быстро. Скорая доставила больного в центральную районную больницу, где один хирург не рискнул проводить операцию и больного доставили санавиацией к нам. Как ни странно состояние его оставалось стабильным, и поэтому, кроме анальгетиков ему ничего не делали. Анализ мочи был спокойным так, что повреждения почек скорее всего не было.

Вот, наконец, появился Анатолий Григорьевич с фотоаппаратом и, сдернув с больного простыню, начал его фотографировать в различных ракурсах, а я стоял и думал, что в те времена, из которых я появился, такое наверно бы не прошло.

После того как фотосессия была завершена, мы переложили больного на операционный стол, а хирурги пошли готовиться к операции.

Я тем временем, вооружившись хирургической пилой, начал лесопильные работы, вначале отпилил торчавший из живота на полметра обрубок по уровню кожи, когда же я захотел его выкинуть в ведро, Анатолий Григорьевич закричал:

-Сергей! Не смей выбрасывать! В наш музей пойдет.

После чего я, отложив деревяшку в сторону, начал отпиливать короткий обрубок, торчавший у больного из спины. Затем мы положили больного на операционный стол, и вскоре операция началась.

Анатолий Григорьевич срединным разрезом быстро сделал доступ для ревизии брюшной полости и начал методично обследовать ее, комментируя нам, что он обнаружил.

Оказывается, у больного конец хлыста прошел на пару сантиметров ниже почки, не задев при этом мочеточника, толстая кишка также была без единого повреждения. Убедившись в том, что ни один крупный сосуд не задет, он осторожно вытащил остававшийся в животе кусок дерева, и после чего продолжил осмотр.

В результате выяснилось, что больной всего на всего отделался удалением полуметра тонкой кишки, и после промывания брюшной полости фурацилином и постановки дренажей, операционная рана была ушита.

После операции хирурги долго не уходили, все делились впечатлениями и сошлись на том, что дуракам везет.

А мне, как всегда пришлось драить операционную до четырех утра, и утешало меня только то, что это было в последний раз.

На следующий день было занятие кружка будущих хирургов. Когда я туда пришел, Аркадий Борисович представил меня остальным любителям хирургии, те недоуменно переглядывались, как бы спрашивая друг друга, что тут делает первокурсник, которому еще надо учиться и учиться, чтобы придти сюда. Но когда Аркадий Борисович попросил меня, как очевидца, рассказать о ночной операции, то по мере моего рассказа, изобилующего анатомическими и хирургическими терминами, недоумение в глазах у старшекурсников уменьшилось. А когда Аркадий Борисович сообщил, что темой моей работы будет пересадка сердца, они вообще начали завистливо глядеть на меня.

Затем мы прослушали доклад одного из третьекурсников об асептике и антисептике, все эти знания для меня были, как Отче наш, но пришлось сидеть и слушать с заинтересованным видом, хотя, по-моему, от Аркадия Борисовича не укрылось, то, что я с этим предметом хорошо знаком.

После этого мы изучали и тренировались в способах вязания простых хирургических швов, на чем занятие и закончилось. По окончанию занятия, Аркадий Борисович раздал список литературы мне и другим студентам, которым были поручены самостоятельные работы. Я видел, что он не очень верит в мои способности, сделать что-либо выдающееся но, тем не менее, серьезно отнесся к списку литературы, и вручил мне листок с напечатанными названиями почти на всю страницу.

Когда я шел домой то думал, что очень удачно сменил профессию, потому, что с работой в оперблоке я вряд ли потяну еще и этот труд.

Близился апрель и скоро год, как я нахожусь в своем юном теле. Мысленно возвращаясь назад, я подсчитывал все то, что успел сделать за этот год. Получалось немало. Вместо девятого класса, который я бы только заканчивал, я буду заканчивать первый курс медицинского факультета, притом в отличие от всех остальных у меня уже сдана анатомия, и мне не надо еще первый семестр второго курса заниматься переводом английских медицинских журналов, так, как я все уже сдал. У меня была мысль заняться французским языком, но после обдумывания, я решил, что мне хватит и остального по уши. Я выступил на первенстве города по боксу среди юниоров и получил звание кандидат в мастера спорта. Николай Иванович был доволен моими успехами и уговаривал не бросать бокс и заниматься дальше.

Приходилось много сидеть в читальном зале и дома над своей конкурсной работой. Готовясь к труду над ней, я сам узнавал много нового, чего и не знал в прошлой жизни, просто потому, что мне никогда этим не приходилось заниматься. Работа шла с трудом, но я надеялся, что к концу мая до начала сессии, я ее закончу.

Мне очень понравилась моя новая работа и, хотя на нее пришлось ходить чаще, чем в оперблоке, но зато не надо было полночи драить полы, и потом с тупой головой весь день сидеть на учебе, а вечером еще и корпеть над книгами. Тем более что и зарплата тут была побольше. В прошлой жизни я привык к достаточно приличным деньгам, и полное отсутствие денег в карманах в этой жизни меня угнетало, так, как всю стипендию, я отдавал бабушке на хозяйство и только моя зарплата, большую часть которой я оставлял себе, помогала мне в моих желаниях.

Когда я пришел первый раз вечером в больницу, в подвале, где обычно стоял лифт, меня встретила лифтер, молодая полная женщина, которая оглядела меня масленым взглядом, и сказав:

— Какой мальчик хорошенький.— Начала мне рассказывать о том, что мне нужно делать. Еще минут через двадцать пришла Галина Петровна и, выгнав, домой лифтершу Лиду, от которой уже попахивало винцом, начала мне объяснять уже сама все мои обязанности.

А они были очень просты. Я должен был дежурить в гардеробе и выдавать одежду сотрудникам, которые приходят и уходят с работы вечером, кроме этого, и тем, кого вызывают на работу по экстренным случаям. Ну и естественно работать на лифте и по звонку выезжать на нужный этаж и перевозить всех кому это необходимо.

После пахоты в операционном блоке, первое время мне казалось, что я попал в рай. После того как с восьми до девяти вечера все сотрудники менялись, у меня в гардеробе наступала тишина и прерывалась она только очень редкими звонками вызова лифта. Я мог сидеть и спокойно заниматься своими делами.

Но почему-то мне в моем подвале было скучно, и большую часть вечера я проводил в приемном покое, оставив лифт открытым на этом этаже, чтобы услышать звонок при необходимости. В приемном в основном дежурили наши студенты и санитарками, и медицинскими сестрами, и фельдшерами, поэтому у нас было много тем для обсуждения, чем мы и занимались в отсутствии работы. Но когда привозили больных, все менялось, вызывались дежурные специалисты, брались анализы. Мылись и обрабатывались больные, готовящиеся к операциям.

Я, воспользовавшись тем, что до меня не было никому дела, торчал в смотровой и сам смотрел больных или наблюдал, как это делают специалисты. Иногда я был не согласен с их диагнозами, но благоразумно молчал, чтобы меня не удаляли из кабинета, но в основном работали в больнице специалисты высокой квалификации и ошибки бывали редко. И эти ошибки приходилось исправлять по ходу операции.

Бывали и всякие курьезы. Так однажды был доставлен молодой больной с диагнозом ножевое ранение бедренной артерии. У него, как и положено был прибинтован плотный валик в паху, и нога была согнута в колене.

После того, как больного положили на операционный стол, кроме меня не нашлось ни одного человека, чтобы держать кулак в животе у пострадавшего, как почти год назад я делал это у Маши Сидоровой, чтобы кровотечение не открылось вновь, когда будет снята тугая повязка с валиком. И я, погрузив кулак в живот пострадавшего, стоял так минута за минутой, пока два молодых хирурга обсуждали, как проходит бедренная артерия, какие сосуды и где отходят, и не лучше ли вызвать специалиста по сосудам. А время между тем шло. Нога была уже без крови почти двадцать минут, и мне надо сказать надоела эта суета, а им еще принесли анатомический атлас и они спорили, склонившись над ним, какая часть артерии и отходящих сосудов может быть перерезана. Наконец, мне это все надоело, и я сказал, что пора снять кулак. Они дружно завопили, что этого делать нельзя, но когда снял кулак, то оказалось, что никакого кровотечения нет. Они оба, воспряв духом, бросились исследовать рану, где оказалось, что бедренная артерия цела, а перерезана мелкая веточка, отходящая даже не от нее, а от глубокой артерии бедра, эта веточка была тут же ушита, и они покинули операционную, не сказав мне спасибо за помощь.