— Ты... это мне? — Перепросил Федор. А святые отцы прекратили молится, потому что тоже пытались услышать странный разговор.
— Ты из рода Прастинов? — Прошелестел меч, все-таки же змеиным шелестением, но уже не так сильно растягивая слова. Понимать его стало легче, хотя греческий язык его был странным, наверно — потому что древним.
— М-мм... — Нет, покачал головой Федор.
— Генс Прастина. Мужи из рода Прастинов. Из Этрурии. Где они?
— Я даже никогда не слышал о таких, — Федор осторожно вертел в руках меч, пытаясь понять, как тот говорит, и куда к нему лучше обращаться.
— Не слышшаллл... шшш... Как долго я спал?
Федор оглянулся за поддержкой к монахам, но поскольку те стояли онемевшие, сказал сам.
— Века.
— Значит, все забыто. — прошелестел меч. — Похоронено. Время стирает грехи. Хотя бы память о них. И все заново. Тшшш. Не так плохо. Не так плохо...
— Я, не понимаю... — Признался Феодор.
— Не важно. Ты будешь иметь честь носить меня, — человек?
— Ну, мне дали приказ, найти тебя и... ехать с тобой...
— Ты будешь носить меня?
— Да.
— Хорошо. Как тебя зовут?
— Федор, Потапов сын. А... как зовут тебя, добрый меч?
— Тсшшш... Много лет. Много владельцев. Много имен... Меня называли Харпайантос — Хищный Орел. Махоэтимасиос — Войноготовый. Аспидотемнос — Щитосекач. Краниоклазмос — Череполом. Остокоптос — Костеруб. Хоплитофонтис. — Воиноубивец. Хероиктонос — Избиватель Героев. Таксиодиоктис — Гонитель Полков. Лаодеиоос — Народокрушитель... Человек, ты состаришься здесь, если я перечислю все свои имена.
— Мне хватит и одного. — Пожал плечами Федор. — Скажи сам, как тебя называть.
— Чтож... — некоторое время в пещере висела тишина. — Бывали у меня и не злые имена, хоть владельцы давали их нечасто... Хелиодорос, мне любо это имя.
— На языке моего отца, это звучит как "Солнцедар", — заметил Федор. — Что если я буду звать тебя так?
— Солнцедар — Раздумчиво произнес меч. — Мне нравится.
— Я голоден, — прошелестел меч. — Ты разбудил меня. Но мне нужно больше крови. Нужна жертва. Кого из этих двоих, что пришли с тобой, ты привел мне на закланье? Вот этого пухлощекого толстяка?
— Что?! — Испуганно зарычал Окассий, отступая, скребя спиной по стене — Бесовская тварюга!
— ...Или вот этого — тощего оглоблю с постной рожей?
— Демонское семя!!! — Взвизгнул Парфений.
Федор почувствовал, как его испуг и смущение окончательно потонули в гневе.
— Ты меня с кем-то спутал, меч! Я не язычник! Я не приношу человеческих жертв!
— Разве ты не воин? — Удивился меч. — Разве не убивал?
— В бою. Врагов. — Выплюнул Федор. — Я не продаю товарищей! Меня послали взять тебя. Если б я знал, каков ты окажешься, — отказался бы, даже сложив голову на плахе!
По пещере зашелестело, будто бы запорхали крылья сотен летучих мышей. И Федор сообразил, что это... смех?
— Добро, — прошипел меч. — Хорошо сказано. Прости за нелепую шутку. Я тоже бью людей только в бою. Странно, что ты поверил, будто Меч Овна скажет о человеческой жертве всерьез. Ведь мы в храме Митры, который — друг всем. Здесь не бывает настоящих человеческих жертв. За то мне и нравится вера в камнерожденного, и его наивные последователи... Но в сторону шутки. Я правда голоден. Раз ты пришел за мной, — ты знаешь правила. Ты привел для меня быка, или на худой конец — хотя бы овцу?
— Эхм...
Федор хотел уже признаться, что ни быка, ни овцы он с собой не притащил, как увидел, что Окассий и Парфений корчат страшные рожи, пытаясь привлечь его внимание.
— Мгм... Господин меч...
— Солнцедар.
— Да. Солнцедар... — Федор старался вести себя очень вежливо. — прости, мои друзья что-то хотят со мной обсудить. Ты не против, если я тебе положу и отойду?
— Клади прямо на алтарь. — Великодушно разрешил меч. — Только смети пыль. Вообще, что за грязища?! Жрецы окончательно обленились? Что они себе думают?..
— Я вернусь буквально через секунду, — пообещал Федор.
Он деликатно положил потрепанный клинок на алтарь перед барельефом, и отошел к святым отцам. Те испуганно оглядываясь оттянули его еще на десяток метров.
— Чего? — Спросил Федор.
— Хорошо, что ты догадался положить эту бесовскую железку, — горячечно прошептал Парфений. — Не дай бог он нас услышит. Когда я шел сюда, то даже не думал, что увижу такое! Этот меч одержим демоном!
— Истинно, — выдохнул в другое ухо Окассий. — Вот в чем заключалось "особливость" этих мечей, которые почитали язычники!
— Тихонько отходим, — а потом бежим, — таща Федор за рукав, выдохнул Парфений. — Выберемся наверх, завалим люк камнем, — и пусть демон гниет здесь до самого судного дня!
— Да, но приказ... — Повел плечами Федор.
— Какой приказ? Чей приказ? — Ошалело воззрился Парфений. — Наши начальники не знали, куда нас шлют. Мы им расскажем, когда вернемся. Они нас только похвалят, что мы похоронили эту мерзость!
— Вэритас! — Закивал Окассий. — Не ведали наши старшие, что снимают печати, и выпускают дракона...
— А если нас не похвалят? — Спросил Федор.
— Чего ты больше боишься? — Повысил голос Парфений. — Гнева земных владык? Или проклятия своей бессмертной души? Якшаться с демоном — это прямой путь в ад!
— Божьего гнева я конечно боюсь больше. — Пробормотал Федор. — Но я дал слово императору. И не могу просто так бросить дело. И потом, — вдруг этот меч все же не демон?
— А кто же он по-твоему?! — Парфений так ухватил Федор за грудки, что едва не ожег факелом. — Все в этом мире либо от Бога, либо от Дьявола. Третьего не дано. Мы в подземном, поганом, языческом храме, и тут — так его растак! — говорящий меч-кровосос! Так неужто ты думаешь, что в нем божественная сила?!
— Так он же говорит, — что людей не кровососит, — слегка ошалев от натиска обычно спокойного Парфения, — возразил Федор.
— Пусть даже не людей! — Зашипел Парфений. — Но он требует быка. Он кровохлеб! Разве такое может быть божьим созданием. А?!
— Я в ваших богословских штуках не силен, — смутился Федор. — Но наш местный священник рассказывал мне, что в святой библии, написано, как бог принимал жертвы зарезанными барашками, и другой живностью. Так это?
Парфений смутился.
— Так, но... Это не то! Ты дурень! Это ветхий завет! Потом... Потом Бог изменил правила!
— Ну вот, видишь, — развел руками Федор. — Бог во древности барашков принимал, а этот-то меч тоже древний. Он. Может, и проспал, как Бог правила изменил.
— А, тупоголовый солдат! — Парфений в отчаяньи вцепился себе в кудри. — Ты совсем обезумел! Смотришь да не видишь! Слушаешь да не слышишь!.. Бежим! Как есть говорю тебе — бежим!
— Федор, Федор, — Потянул гвардейца за другой рукав Окассий, — Парфений прав...
— Ну?! Вы скоро там? — Донесся со стороны алтаря шипящий голос.
— Мы, сейчас, сейчас! — елейным голосом отозвался в сторону полутемного Окассий, и вновь повернулся к Федору — бежим немедля! Ты что же, совсем не боишься?!
— Трухаю маленько — сознался Федор. — Но преодолевать страх, часть моей воинской доли. И вы, святые отцы, знаете что? Успокойтесь маленько. Давайте рассудим с толком. Вы говорите, что он демон?
— Как есть демон! — Ухнул Парфений.
— Как бы не сам Сатана! — Тряхнул щеками Окассий. — Безо рта говорит, без глаз глядит, бесятина железная!
— Ну предположим, — кивнул Федор, тщетно пытаясь оторвать от своего рукава скрюченные пальцы Парфения. — Но разве демон может быть сильнее господа нашего Бога?
— Нет, — помотал головой Парфений. — Отец небесный во всяк миг сильнее Лукавого!
— Вот, — поднял палец Федор. — Господь сильнее бесов. А вы божьи слуги. Вы же оба молились. И что? Разве меч на это хоть как-то отозвался? Ведь пекельного беса должно корежить от святой молитвы. А здесь этого нет? Так?
Парфений и Окассий переглянулись.
— Ну, отозвался Окассий, — и стало видно, даже в свете факелов, что он слегка смущен, — Может быть... я просто... гм... не самый достойный из святых отцов... Я ведь и сам немного грешил.
— Но Парфений-то наш, в отличие от тебя, монастырских девок не портил, — Надавил Федор. — А эффекта от его молитв все равно — нуль.
— Может быть, я недостаточно громко молился?.. — Смущенно предположил Парфений. — Или, мы стояли слишком далеко?
— Делаем так, святые отцы, — Федор сам взял Парфения за рукав. — Я человек простой. Во всем люблю ясность. Поэтому сейчас идем к мечу. Вы — молитесь. Да не абы как, а в полный глас. — на совесть. Самую-самую сильную молитву, которую знаете. Ежели меч от ваших святых слов начнет корежить — значит, бросаем его в этой дыре! А если он ваши молитвы перенесёт спокойно, — выходит, он тоже божья тварь, пусть и странная. Тогда я его беру, — и выполняю приказ императора и ваших патриархов. Вопросы? Нет вопросов. Значит, — исполнять. Пошли.
Федор развернулся, и пошел обратно к мечу. Святые отцы, миг поколебавшись, двинулись за ним.
— Патер ностер, кви этс ин цэллис... — Забубнил Окассий.
— Да, погоди-ты со своей латынью, прелюбодей! — Гавкнул Парфений, — и собравшись с духом, взяв в руку крест, торжественно зачеканил — Отче наш, иже еси на небеси! Да светится имя твое! Да придет царствие твое! Да будет воля твоя!..
Окассий не вступая в споры, тихонько подпевал латинским эхом.
— Санктифицэтур номэн туум. Адвэнтиат рэгнум туум....
Торжественные сладкозвучные святые слова, громко разносились под сводчатым потолком. И под этот святой аккомпанемент, Федор решительно подступал к мечу, зорко наблюдая, не начнет ли его корчить. Меч, однако, спокойно лежал на алтаре.
— Ну чо, проболтались? — Осведомился меч.
— Эгхм, — Кашлянул Федор, — да, пошептались маленько.
— А эти, чего там за песнопенья затянули?
— Это они молятся. — Объяснил Федор. — Тебе мешает?
— А, так они понтифики? — Сообразил меч. — Да нет, чего мне; пущай бубнят... — Он мгновение помолчал, и сказал с нажимом. — Где? Мой? Бык?
— С быком заминка. — Честно признался Федор. — Но, если сможешь немного потерпеть, тут сверху недалеко, пастух гоняет отару овец. Постараюсь у него купить для тебя какую...
Меч помолчал, потом немного пошелестел, и наконец, заговорил.
— Давай-ка кое в чем разберемся, Федор, Потапов сын. Ты пришел, и разбудил меня. Но ты не принадлежишь роду, с которым я связал себя договором. Нет никакой торжественной церемонии, если не считать двух бубнящих понтификов неизвестного мне культа. Ты не принес мне пищи. Ты, как вижу, не принес мне и достойных меня украшенных ножен. Так?
— Э... Да, но...
— Итак, ты пришел, и хочешь просто взять меня. Но ты хочешь взять меня без уважения. Это оскорбительно.
— Все немного не так, — поднял руки Федор. При этом он краем уха услыхал, что попы пошли уже какбы не на третий круг в молитве, и повернулся к ним, — Хватит, хватит, святые отцы; все понятно... — Он снова повернулся к мечу. — Я не хотел оскорбить тебя, Солнцедар. — Просто, если честно, я даже не знал, что ты разумный, и говорящий.
— Как же это? — Удивился меч. — Пришел за мной, знал где я лежу, и не знал каков я?
— В этом и проблема, — развел руками Федор. — и самыми краткими словами обрисовал мечу ситуацию.
Меч помолчал.
— Хм, вот оно значит как... Столько лет прошло, что и само мое племя средь людей забыто.
— Сказки о волшебных мечах у нас часто рассказывают, — признался Федор. — Но ты первый, кого я вижу.
Меч снова сделал паузу.
— Федор, Потапов сын, — медленно заговорил меч. — Когда-то за мной приходили цари. Чтобы заполучить меня, он ломали свою непомерную гордость. И они преклоняли колени, — оба колена, и рыли носом пыль — вместе со своим войском. И они забивали сотни быков, чтобы устроить мне кровавую ванну. И они подносили мне ножны, за цену которых можно купить город. Все это было. Но я не гордец. Жизнь моя длинна. И бывало, мной владели простые воины, у которых не было ничего, кроме обмоток на ногах. Они приходили ко мне нищими, и становились со мной героями. Так и быть, — я пойду с тобой. Но за все есть цена. И она должна быть уплачена. При первой же возможности, ты должен не забыть о великих подношениях мне. Вот каков договор.
Парфений и Окассий застыли.
— Молитва на него не действует, — но все же он демон. — Хмуро проронил Окассий. — Не соглашайся.
Федор хмыкнул.
— Не сочти за обиду, господин-Солнцедар... Ты умеешь говорить, но... мне и так есть с кем потрепаться. А в чем твоя ценность, как оружия?
— Нет, этот нищеброд еще и кочевряжется! — Возмутился меч. — А что, собственно, тебя смущает?
— Да как-то ты... коротковат.
— А что, гладиус легионум53 нынче уже не в моде? — Поинтересовался меч. До того, как я опочил здесь, это был вполне востребованный размер, хоть многие уже переходили на длинные спаты...
— Да, у нас теперь мечи-то подлиннее будут.
— Хм, ты спрашиваешь, что я умею, человек? — Судя по голосу меч немного оскорбился. — Я не ломаюсь там, где сломается обычный меч. Я убиваю таких существ, которых не может убить обычный меч. И если надо, я могу рассечь даже камень.
— Здорово. — Восхитился Федор. — А ну-ка!..
С этими словами Федор не мешкая размахнулся, и занес клинок над каменной скамьей.
— Стой дурак!.. — С явным испугом крикнул меч.
Поздно, — Федор уже шмякнул клинок о камень. Раздался лязг, разлетелись яркие искры, отдача занемела руку. Федор взглянул на камень, — на нем образовался скол; примерно такой сделал бы и самый обычный клинок, приди хозяину безумная мысль портить его о камень. Федор взглянул на клинок меча, — на лезвии тоже образовалась явственная зарубка.
— Что-то с камнями у тебя не очень... — посетовал Федор.
— Тщщщщщ! — Меч зашипел как кубло рассерженных хмей. — Ты идиот! Ох как же больно!.. Я пролежал в спячке бог знает сколько лет. Я голоден, моя структура нарушена. Мне нужно напитаться, — тогда ты увидишь, на что я способен. Нет, ну какой дебил, клянусь божественным кузнецом!..
— А, прости господин меч, — я же не знал... — повинился Федор.
— Тщщщ! Он не знал!.. Так ты спроси! Где же тебя вырастили такого детину... Сила есть, ума не надо. Уф-шшш! Ну, говори, берешь меня? Иля — я опять спать.
— А что, если я возьму тебя, да обману? — поинтересовался Федор. — Ты мне поможешь, а я после тебя не разукрашу?
Клинок в руке Федор дернулся, будто не меч он держал, а выхваченную из воды сильную рыбину. По клинку прошел волнистый изгиб.
— Понимаешь, что случится, если ты будешь парировать мной удар, а я слегка отверну свою плоскость? — Ласково спросил меч.
— Понимаю, посерьезнев кивнул Федор.
— То-то. — Отозвался меч. — И к сведенью, если я постараюсь, то могу свернуться в кольцо, и достать острием до собственной рукояти. Обидно герою напороться на меч, зажатый в собственной руке. Дурная смерть.
— Дурная, — согласился Федор. — Не бойся, Солнцедар. Я своего слова никогда не рушил. Так сказал, для озорства.
— Приятно слышать. И я шучу. Чего не скажешь в шутейном разговоре?
