Глава 10
АЛКАЗАВРЫ
"С кем поведёшься, с тем и наберёшься!"
(любимый досуг алказавра)
Варвар то и дело отвлекался от работы, постоянно стоя настороже, кое-кто в его бригаде также был не прочь отлынить от работы, следуя одной пословице, как собственному жизненному постулату: "Не могу стоять, когда другие работают, пойду, полежу!"
Частенько бегал до ветра в кусты.
— Смотри, — предупредил Ясюлюнец нерадивого работника, — добегаешься! Кто-нибудь подкрадётся незаметно, и не факт, что дикарь, да возьмёт тебя за жопу, и трахнет, а не по голове кое-чем! Или хуже того: яйца отхватит! Тогда что делать станешь? Как дальше будешь жить?
Немного поразмыслив тем, пока было чем, и держалось на плечах, тунеядец стал больше вникать в суть работы — лишь делал вид, будто переменился, а также волынил.
Ясюлюнец как Варвар не смог долго снести данного издевательства над собой, подкинул наглецу камень в кусты. Сокурсник к вящей радости выскочил оттуда с голым задом, и запутавшиеся на ногах штаны с трусами, помешали вернуть их вовремя на место. Он упал, заставляя девок визжать от удовольствия.
— Вот же где засранец! А тот ещё голодранец!
Проучил Варвар, мгновенно научив уму-разуму Ишака. Даже топор всучил, рубить сучки.
— Пускай они их и рубят, — затеял голодранец валить от злости стволы деревьев. И завалил такое одно кроной на себя — заорал.
— А чтоб тя... — осерчал в край Ясюлюнец.
Ну и работника подсунули ему Зуб с Михом.
— Тьфу...
Больше тот не стоил по его сугубо личному мнению.
— Одно слово — Ишак! А кишка тонка!
Подошёл и разобрал завал из веток на нём.
— Ты как?
— Да как-то так... — сам ещё не понял Ишак, — не очень...
— Ну и нахрена бы эту дуру свалил? В ней же веса — и представить сложно! А метров двадцать в высоту — не меньше!
— Вот на пять брёвен и развалим... — мгновенно сообразил с ответом Ишак.
Считал сносно, значит, сотрясения мозга избежал. Хотя какое к чёрту сотрясение, когда Варвар не только считал, а знал: голова — кость, и по определению болеть не может. Что лишний раз и подтвердил Ишак — его догадку.
Вырубка дебрей леса вблизи лагеря продолжилась. Пора было рубить просеку, по которой следовало тащить сваленные брёвна к баракам. А путь неблизкий, если разобраться, и гужевой повозки нет. Самим впрягаться вроде бы не с руки — они вальщики леса, а не носильщики.
— Я это... — снова решил откосить Ишак от работы. — В лагерь — только туда и обратно!
— Нафига?!
— Ну, сам, Варвар, посуди: мы лес рубим, а кто-то должен же перетаскивать его! Так пусть параллель и корячиться! Не всё нам!
— А не боишься один идти по лесу? Вдруг дикари или тварь, какая, а?
— Так дай кого — да хоть Ворону!
— Угу, а Баки не хошь?
— Не, уволь...
— Это не ко мне, а к людоедам! Они живо из тя сварганят жаркое на барбекю! — ехидно соскалился Ясюлюнец.
— Не смешно!
— А кто говорит о том? Лично я вполне серьёзно!
— Думай, бригадир! Моё дело маленькое!
— Типа — умный... самый?
— Нет, я ж — Ишак!
— Вообще-то ты прав...
— Всегда... — напомнил сокурсник... про свои оценки за последний семестр — и не только, а за два предыдущих курса.
— Валяй... — уступил ему Варвар. — Только дурака — не вздумай!
— Ага, я мигом, аки ветер...
— Типа — одна нога тут, другая там... у людоедов... — снова выставил напоказ свои зубы Ясюлюнец, проветривая их.
Ишак едва стерпел, заскрежетав своими.
— Один вали...
Пришлось согласиться. Всё лучше в лагере бить баклуши, чем тут их, работая с топором. А труд не для него — не обезьяна, чтобы облагораживать себя им. Пускай иные приматы примитивами пашут на него.
Ишак улыбнулся довольно про себя и снова пошёл проторенной дорожкой за кусты. Топор пришлось оставить, но Варвар выделил ему кол — напутствовал.
— На всё про всё — пять минут!
— Десять в одну сторону и... короче — полчаса! Пока уговорю кого надо, а затем пригоню на штрафные работы...
— Время — и пошло... — напомнил Варвар, запустив секундомер на ручных электронных часах.
— А чтоб тя, Варвара... — пробурчал про себя Ишак, скрываясь из виду бригады лесоповала.
— Перекур пять минут...
Кислый ещё больше сморщился. Сигареты закончились. Так что шутка была в тему. Благо хоть краткосрочный отдых. А то сокурсники Варвара выбились из сил — на них не было лица, и работали в поте, аки тягловые лошади, а толком, по его мнению, и не начинали лес валить.
Бревен лежало всего ничего, и заострённые уже с одной стороны для облегчения веса. Итого десяток. На шесть-семь метров забора. И пахали всего час. С такой скоростью им пахать и пахать от рассвета до зари не один день, а неделю, чтобы опоясать бараки по периметру вдоль рва. Но и там работа не кипела, а скорее чахла и затухала. Хотя искры летели, и не из-под лопаты Вежновца, а тех, кого он припахал, сговорившись с преподами.
И новая напасть — нет, не в лице дикарей, а дровосека.
— Ишак! Тебя, каким ветром сюда занесло? Не рано ли? — насторожился Паша.
— Ты много на себя не бери, да! Как староста — в прошлой жизни, а в этой им за полицая — Фашист, что нынче Варвар! Он и послал меня к вам!
— А дальше не мог...
— Короче — нужны люди таскать брёвна на частокол...
Те, кто рыли ров, расширяя его края и углубляя, застонали — почти все разом, побросав лопаты с вёдрами.
— О, а вот и желающие... — пособил Ишак Паштету в работе.
Изо рва снова донеслись стуки лопат и звон вёдер — в некоторые нагружали камни, выкапываемые из земли. Их было решено складировать внутри лагеря и в дальнейшем использовать либо как укрепительный материал для частокола и рва со стороны лагеря, либо в качестве метательного оружия против дикарей. Всё зависело от их количества да размера. И потом по необходимости можно было даже каменное основание стены соорудить, если измазать глиной. А добрались и до неё. Поэтому работа шла медленно и тяжело.
— Давай мужиков! Землю и бабы способны рыть! А их у нас в избытке!
— Слышь ты, Ишак... — выдали некоторые из них. — Больше к нам можешь не подваливать, а в барак ночью неча и заходить!
Они пообещали отходить его, если сунется, а нос покажет на пороге. Помои на голову точно обеспечены. Но его кто и интересовал из противоположного пола — Ворона. Он на неё глаз положил, а она на него то, чем и кичился Ишак, как мужик.
Чёрт присоединился к старосте с дровосеком — заключил:
— Да-да, Саковец прав, Паша. Без забора с частоколом нам никуда. Надо ему дать...
— Хорошенько!
— ...людей. Отбери покрепче парней и дуй с ними, а я тут подежурю вместо тебя.
Тот ещё бабник, а не одной юбки не пропустит. Едва ли под тридцать лет было ему, поскольку аналогичная чрезмерная любовь к спиртному состарила его на косой десяток лет вперёд.
Спорить было бессмысленно — это Вежновец и сам понимал: частоколу быть, иначе им не жить. День выиграли у людоедов — за счастье, а если два — им несчастье.
— Мужики...
Таковых не нашлось в ответ. Они не спешили подавать голоса.
— Баста! Арбайтен капут! Цурюк на...
Дальше мог не говорить, а и переводить не требовалось. Поворчав, парни из параллельной группы уступили. Сами всё прекрасно понимали, как и то: никто за них горбатиться не станет. А девок рвать нехорошо — их драть надо... иным образом. Это и пообещали им сегодняшней ночью — так что не отвертятся. Придётся платить по счетам. Иначе огородят свой собственный мужской барак и обособятся.
Дело едва не дошло до ругани. Работать явно никто не хотел, а с непривычки быстро выбивались из сил. Да и без еды никуда. Голод начинал одолевать. Водой пустой желудок не обманешь.
Лагерь остался, по сути, без прикрытия, поскольку Молдова с Лабухом ни в счёт, как и Чёрт. Толку от них. Один под парами, другой до сих пор отходил от того, что пыталось пожрать его, да чудом выжил и вышел из него. А третий...
Третий предложил сгонять в лес по ягоды-грибы. Жрать-то чё-то надо было, а хотелось, как из пушки. Но при упоминании дебрей, Молдову начало трясти. Пришлось вылечить. Лабух влепил ему подзатыльник и... как говориться: клин клином вышибают.
— Я те русским языком говорю, гастарбайтер, айда со мной по ягоды-грибы. Может повезёт и найдём такие от которых штырит и колбасит!
— А... — выдал многозначительно и в то же самое время коротко Молдова. Затея напарника пришлась ему по душе.
В окно, чтобы никто не видел, они и выбрались из барака, подавшись в противоположном направлении вырубке леса.
Было тихо и спокойно, а на душе кошки скребли. Ягодникам-грибникам постоянно казалось: кто-то их сверлит со спины злобным взглядом. Чувство не из приятных, но надо было учиться как-то перебарывать страх — иначе нельзя, а выжить тут, пусть даже из ума. А по жизни были утырками.
— Смотри, — обнаружил какой-то яркий плод на дереве Лабух, заинтересовав им попутно Молдову. — Это чё?
— Типа — висит груша нельзя скушать, — залепил Молдова.
— Боксёрская... Ха-ха... — сбил её в два счёта Лабух. Сначала потрогал — не кусается ли. А затем понюхал — не ядовитая ли. Ну и естественно укусил, пробуя на вкус.
— И как? — настороженно поинтересовался Молдова.
Лабух выпучил глаза и захрипел, хватаясь за горло. Стал плеваться.
— Ты чё это, а? А-а-а... — подвергся панике Молдова.
Лабух завалился на колени, а затем зарылся лицом в мох — ещё разок дёрнулся точно в предсмертных конвульсиях и расслабился.
— И-и-изд-Ох... — послышалось оханье от Молдовы.
— Почти... — отнял лицо ото мха с ухмылкой ехидства Лабух. — Нормальная груша. Будешь?
— Нет, спасибочки, я подожду...
— Чего, когда съем всю? Или выйдет из меня?
— Нет, что из этого у тебя...
— Да я и грибы сырыми жрал — поганки. И знаешь — понравилось! Круче даже чем "колёса" глотать!
Молдову было не переубедить. Лабух и не спешил, а куда, на дерево за иными плодами с яркой окраской, обычно предупреждающей об опасности того, кто затеет полакомиться ими. Это своего рода защита в диком мире, как среди фауны, так и флоры. Иначе не выжить. А вот Лабух, похоже, из ума.
Наколотив целую кучу плодов, он принялся надкусывать их, надеясь, что по возвращении с ними в лагерь, сокурсники побрезгуют доедать за ним объедки — наивный. Явно переборщил. Ему стали мерещиться повсюду глаза.
— Ты видишь их?
— Кого? — с опаской закрутил головой по сторонам Молдова.
— А слышишь?
— Да что? Толком объясни... — готовился к измене спутник.
— Да вот же! — вскочил Лабух. — Глаза горят! Уши торчат! И прёт прямо на нас...
Он указал на дерево. Оно не выглядело как тот истукан, что пожрало Молдову. Хотя напарник сам перетрухал, да вроде бы обошлось. Проверил, метнув плодом — и ничего существенного не произошло — ответной реакции не последовало. Знать не истукан, а кто — Лабух — и дожрался ядовитых плодов.
Принялся швырять ими во всё вокруг себя, даже Молдову не признал.
— А... дикарь!..
— Уймись! Угомонись! Это же я — твой друг!
— Знаем мы вас, дикарей! Все вы людоеды-ы-ы...
Лабух кинулся на Молдову, а влетел в дерево — и прилично, цепляя головой. Затих, отвалившись спиной на мох.
— М-да... — взглянул напарник на дебиловатое выражение лица с улыбкой психа на устах, каким ему казался Лабух. — Коль пошла такая пьянка — режь последний огурец!
Молдова и сам понюхал плод, даже лизнул. Язык стянуло — несильно. Фрукт напомнил ему одну ху*ню типа хурмы. Перекрестился и зачавкал. Голод терпеть не осталось сил, а следовало подкрепиться, дабы не растерять их окончательно.
В лагерь по прошествии какого-то времени оба и заявились, держась друг за дружку, поскольку без дополнительной точки опоры давно бы упали, а делали это не раз, вот и в яму свалились, принявшись блуждать в поисках выхода.
— О, девки... Ик-и...
— Вы где так нализались? — позавидовал им Чёрт.
— Где-где... Уметь надо... А знать места...
— И всё же, если не секрет... — настоял препод.
— Т-с-ш... — глупо приложил один из них другому указательный палец к устам на брудершафт. — Ты не ори, Чёрт тебя дери... на всю округу!
И сунули ему какой-то погрызенный плод.
— Издеваетесь?!
— Не чокаясь...
— И впрямь чокнулись... — решил поначалу Чёрт, а затем не удержался и откусил плод, показавшийся поначалу кислым, а затем понял: ему стало легче с похмелья. — Так вот оно где спрятано это зелье!
Оставил вместо себя Тушёнку руководить процессом рытья рва, а сам заявил, дескать, пошёл проведать гулящую парочку. Та согласилась, но потребовала раздобыть еды — той, которой с ним поделились студенты.
— Нет базара...
На базар — в лес и не по дрова — отправились те, кто выглядел также. Чёрт помогал идти студентам, а назад уже они ему. Не пропадать же добру. Ту часть плодов, которую не удалось унести из райских кущ они решили уничтожить, но не оставлять дикарям или диким зверям — пожадничали. И переели, а перебрали, следуя одному жизненному постулату: лучше переесть, чем недоспать.
— Явились... — осадила их Тушёнка. — Вы где были? А хороши, красавцы!
— На... и вали на... — сунул ей плод в единственном экземпляре Чёрт, и рухнул к ногам, как убитый.
— А вы чего стоите и смотрите? — озадачила Тушёнка студентов потерявших контакт с Чёртом, но не с землёй и также прильнули на неё к нему.
Она обыскала их и нашла что искала.
— Валя... — позвала она Лаптеву, проливающую слёзы не один день напролёт с момента потери мужа.
Та даже не откликнулась, а не то, что вышла. И Тушёнка сама подалась к ней угощать дарами леса.
Подруга отказывалась есть.
— Найдётся твой мужик! Держи себя в руках! Мы обязательно выберемся отсюда...
— Откуда?
— Точно не знаю, и как, но... Ешь давай! Это вкусно — я пробовала.
Тушёнка даже не почувствовала никакой кислинки. Подруга также. И вскоре обе творили нечто невообразимое — голосили какие-то песни, от которых волки в лесу дохли.
— Хватит с меня... — кинула лопату Анюта. — Мы пашем, как скоты, а они — класуки!
Её примеру последовали остальные сокурсницы, и подались дружной гурьбой по своим делам в барак — прихорашиваться. Одно слово — женщины! А бабы — у них своё на уме, а всегда только: выглядеть красиво. Даже если окажутся в качестве блюда в меню у дикарей. И то не сразу поймёт, что к чему, надеясь наивно: а вдруг изнасилуют?
Лагерь остался без прикрытия. Можно было брать голыми руками. Да из дикарей тут только лазутчики — и то парочка. Остальные все близ скал в ущелье. И собирались там с новыми силами. Численность дикарского воинства увеличивалась, вот только толку от него было мало. Количеством чужаков запугать не удастся — доказали это уже ни раз в схватке с ними. А тут ещё один из разведчиков-следопытов явился и сообщил: чужаки вернулись с водной прогулки на остров, и у них при себе славная добыча — ящер водных просторов. Про тех сородичей, кто должен был устроить облаву на них — ни слуху, ни духу. Как в воду канули.
