Деревянный Меч и Та Которую Любит Небо

Но никто из гиалийцев не знал ни о том, как двигались корабли от звезды к звезде, ни о том, как они создавались. Общая память Единого Народа о самых первых веках истории гиалийцев почти ничего не хранила. Даже эпоха Заселения зияла то и дело лакунами, а уж время между Пробуждением и появлением в Мире На Закате вообще тёмная эпоха.

Так что в данном случае больше значили книги. Среди прочего в них говорилось и том, что люди — и гиалийцы, и трупоеды — произошли в Забытом Мире от каких-то животных. Потом были тиланги, заставившие участвовать дикарей в своих малопонятных войнах. Пробуждение первых гиалийцев — тогда ещё не Единого Народа, а просто скопища невежественных дикарей, получивших вдруг пугающие их самих способности.

Дальше — бегство через чёрную бездну от звезды к звезде. Годы страха друг перед другом, перед собой, ужас при мысли, что те, кто сотворил с ними всё это, настигнут их. Листы древних книг, наверное, не передавали и сотой доли боли и отчаяния предков. Того отчаяния, и той боли, в которых и родился Единый Народ.

-Люди жили в другом мире — сказал он — Это было давно, больше десяти тысяч лет назад. Тогда среди звёзд шла война, которую вели предки танаравитов между собой. Это сейчас они жалкие вырождающиеся создания, на которых охотятся эсхорцы, а тогда под их властью находились всё звёзды, видимые на небе. И множество тех, что нам не видны.

-Зачем им звёзды? — спросила Дандальви.

-Ты не понимаешь — усмехнулся Даргед — Звёзды — это такие же светила, как наше солнце. И они освещают такие же миры, как наш, где тоже живут люди.

Дандальви недоумённо пожала плечами: звезды — это звёзды, а солнце — это солнце.

"Война требовала всё больше и больше сил, и тогда танаравиты решили использовать в качестве воинов людей" — продолжил гиалиец — "Над частью людей совершили колдовство" — в аганском языке не было выражения "провели эксперимент", потому Даргед сказал "совершили колдовство" — "После этого они превратились в гиалийцев, по-вашему — в лумаргов. Наши предки сумели как-то разобраться в том, что происходит и вырваться на свободу, бежать".

В громкой речи, неважно, гиалийской или трупоедской, пропадала эмоциональная окрашенность, свойственная прямому общению разумов — оставалось скупое изложение канвы событий глубокой древности.

"Им удалось найти мир, где войны не было — тот, где мы сейчас и живём. Если верить нашим книгам, здесь всё было совсем не так, как сейчас: большая часть нового мира, особенно север, была безжизненна: танаравиты применили какое-то оружие, от которого погибло почти всё живое на суше. Потому, можно сказать что, войны здесь уже не было. Большинство животных, населяющих сейчас Мир На Закате, родом с нашей древней родины, из Забытого Мира. Наши предки потратили несколько веков, чтобы равнины и горы вновь зазеленели и наполнились зверьём. Как они это сделали — не знаю, в книгах много непонятного.

В песках Тхоу гиалийцы встретили танаравитов, которые попали сюда задолго до этого и одичали, забыв о том, кто были их предки. Книги говорят, что как раз против этих танаравитов применили оружие, уничтожившее полмира. А в лесах далеко на юге жили кентавры-киндава, часть которых разведчики-гиалийцы, ходившие на юг, привели в степи Загорья, где они обитают и поныне.

Большая часть Единого Народа обосновалась в Бидлонте, но небольшие поселения были основаны по всему материку и на самых крупных островах, что лежат в морях на западе.

Так прошло несколько поколений, до тех пор, пока люди, которых не затронуло танаравитское колдовство, не подняли восстание против своих господ и не истребили их всех. Безносые рассматривали людей как своих домашних животных. Они натравливали людей на своих врагов, как трупоеды сейчас пускают по следу дичи собак. Но люди — не животные. И показали это своим хозяевам. На сотнях миров не уцелело ни одного танаравита. Остались только те безносые, что живут и поныне в Песках Тхоу.

Потом начались войны между людьми. Побеждённые спасались бегством. Часть их попала сюда. Люди хлынули через Ворота между мирами, открывшиеся в двух местах: одни в Бидлонте, другие на юге, между горами и морем.

Сначала гиалийцы приняли людей как братьев, им позволили селиться в Бидлонте. Но вскоре недавние беглецы захотели поработить наших предков. Они сочли дружелюбие Единого Народа за слабость. Тогда тот применил оружие ужасной силы, оставшееся от безносых, и свои колдовские способности. Трупоеды, устрашённые этим, бежали прочь от границ Бидлонта. Постепенно они заселили весь мир, кроме островов, что раскиданы по всему океану. Потомками этих людей являются и аганы, и агэнаяры, и горцы, и луны, и эсхорцы — все племена нашего мира".

-Вот видишь, ваши сказания тоже говорят о великих битвах в древности — сказала Дандальви — Значит, вы, лумарги, сотворены Тхогой? — добавила она, пытливо посмотрев на Даргеда.

-Не было никакого Тхоги, и никто нас не творил. Мы такие же люди, как и вы, трупоеды. И танаравиты никакие не исчадья Злокозненного, а обыкновенные живые существа, лучше людей переносящие жару и отсутствие воды, зато сырость и холод их сводят в могилу в считанные дни. И вообще, в Эсхоре моим единственным другом был танаравит.

-Нет, наверное, ваши легенды что-то путают — решила женщина — Проклятый не мог спасти порождение злокозненного. Значит, лумарги появились без помощи Тхоги или его слуг.

-Или безносые не являются созданиями Тхоги — добавил гиалиец.

-Может и так — согласилась Дандальви.

-С рассказами о давно прошедших временах мы забыли о дне сегодняшнем. Пойду, принесу дров — подытожил спор Даргед.

На пороге он обернулся и бросил быстрый взгляд на жену. Дандальви встретилась с ним глазами — вроде бы он хотел что-то сказать, но промолчал.

Гиалиец вскоре вернулся с охапкой тонких берёзовых поленьев. Дандальви занялась разделкой оленя. Весь остаток короткого зимнего дня Даргед провёл снаружи: расчищал от снега дорожку, ведущую к роднику, рубил на дрова молодые деревца и валежник — только бы не видеть, как жена сдирает с убитого оленя шкуру, режет мясо на длинные полосы, отрубает рёбра и ноги. Внутрь он зашёл затемно. Дандальви успела полностью разделать добычу. Только неприятно пахнущее пятно темнело на земляном полу, да снаружи возле входа громоздилась груда потрохов, в которых рылся Хорг.

Даргед молча прошёл наверх, упал на свой топчан и сразу же провалился в вязкий и тяжёлый сон. Снились ему трупоеды — идущие по их с Дандальви следу, смеющиеся над ним, визжащие от ярости и страха, опять же перед ним. Снились аганские боги — древние, средние, молодые — все сразу. Снились гиалийцы — укоризненно качающие головами.

Проснулся он весь разбитый — впрочем, это от нечеловеческого напряжения предыдущего дня, а не от дурных снов. Но отдыхать сейчас некогда. Даргед встал. Его движения разбудили Дандальви.

-Куда собрался в такую рань? — пробормотала жена.

-Надо собрать найденное, пока птицы не собрали — ответил гиалиец, встречаясь с ней глазами, словно пытаясь сказать что-то.

-Ты только опять куда-нибудь не свались — сказала она и вновь заснула.

Даргед молча собрался и вышел прочь. Две попытки подряд заговорить с женой Прямой речью не удались. Да на что он надеялся: в предсмертном отчаянии сумел пробить её ментальный кокон, в который себя заключают с рождения большинство трупоедов, но вряд ли сейчас, когда всё нормально, возможно повторение подобного.

IV

Сбор смородины и орехов проходил без приключений: в первый день Даргед до темноты заполнил четыре сплетённых из тальника короба, укреплённых на санях. Вместе с Хоргом он довёз груз до жилища.

Утром, предоставив Дандальви разбираться с добычей, гиалиец вновь отправился к лежащим в десяти харилях зарослям. В этот раз удалось обернуться в обе стороны дважды — благо с каждым разом дорога становилась всё более накатанной.

Восемь дней Даргед обирал ягодник и орешник. Только на девятый день он отправился за мёдом, до которого было, чуть ли не в два раза дальше. По дороге гиалиец осмотрел ещё раз место, где едва не погиб — за прошедшее с той ночи время шёл дважды снег, потому найти какие-либо следы он не рассчитывал. Однако размашистый след, ведший вверх по склону, куда ушёл непонятный его спаситель, по-прежнему виднелся отчётливо, только слегка запорошенный снегом.

Даргед прошёл по следу до гребня горы, спустился в долину на той стороне. Здесь след терялся на берегу речушки — незнакомец мог просто пройтись по руслу потока, обойдясь безо всяких сверхъестественных способностей, а мог вознестись на небо или как там ещё перемещаются аганские боги. "Прощай, Проклятый" — подумал гиалиец. Можно было бесконечно спорить и судить, кто был его спаситель — аганский бог Дандарг Проклятый или какой-то безумец, наделённый Силой. Но лучше обратиться к насущным заботам. И Даргед повернул обратно.

Возвращался гиалиец сегодня налегке — мёда оказалось не так много, как он рассчитывал, а заворачивать на порядком обобранные ягодники не хотелось, да и времени уже не оставалось. Идти поэтому было легко — Даргед почти бежал, торопясь добраться домой засветло.

В долине ручья, последнего ручья на пути домой, он остановился ненадолго, хлебнуть холодной воды. Когда ладонь коснулась воды, готовая зачерпнуть её, голову пронзил крик Дандальви, полный боли и страха. Забыв про жажду, гиалиец рванул к дому.

Вот и башня — её слегка перекошенный силуэт отчётливо виднелся на фоне красного заката. Вот только не вился над крышей дымок. Голос жены больше не звучал в голове, хотя он чувствовал её присутствие. Вроде бы дочь ард-дина была жива, но всё равно, полный мрачных предчувствий, гиалиец ускорил шаг. Дандальви навстречу не выходила.

Не чуя под собой ног, гиалиец преодолел последние десятки шагов, отделяющие его от башни. Дверь была не заперта. Внутри тихо и темно. Сверху доносились дикие вопли Дандальви. Даргед в два прыжка, отбрасывая ногами попавшуюся на пути утварь и топчась по лежащим на полу шкурам, добрался до лестницы, взбежал на второй этаж.

Встревоженный Хорг сидел у полатей, на которых лежала, корчась и крича, Дандальви. Гиалиец облегчённо вздохнул: кажется, начались роды. В роли повивальной бабки ему бывать не приходилось, но что делать, Даргед представлял чётко — последние месяцы, пока жена ходила беременной, он не раз мысленно принимал в свои руки окровавленный и кричащий комочек. Спасибо воспитанию, обычному для Единого Народа, включающего переживание стандартных человеческих ситуаций. Рождение и смерть входили в их число.

Дандальви, измученная и успокоившаяся, задремала, обняв новорожденного мальчика, вымытого тёплой водой и вытертого о баранью шкуру. Ребёнок, едва мать сунула ему в рот сосок, перестал плакать. Гиалиец вышел в морозную темноту. Руки его были в крови — крови, из которой родилась новая жизнь.

Отерев кровь с рук, лица и одежды, Даргед вернулся внутрь. Было темно — лишь багрово светились догорающие головёшки. Он подбросил дров в очаг. Вскоре пламя, весело треща, осветило неровные каменные стены, выхватило из темноты висящие на колышках и валяющиеся вдоль стен куски туш. Только теперь он мог оценить по достоинству царящий здесь беспорядок — скребки и нож бросила Дандальви, когда начались схватки, а котелок с растёкшейся луковой похлёбкой, например, улетел в дальний угол, отброшенный туда самим Даргедом, спешащим к жене.

Гиалиец принялся за уборку. Теперь вся работа — и по дому, и по добыче пищи — в течение не одного дня будет на нём.

Приведя в порядок помещение, новоиспечённый отец поднялся наверх и осторожно лёг на самом краю лежанки.

Глава десятая. "Весна, принёсшая смерть многим".

...если ты в распре

с мужами смелыми,

лучше сражаться,

чем быть сожжённым

в доме своём.

Речи Сигрдривы.

I

Дандальви угасла, тихо и незаметно в один из тёплых весенних дней. Смерть её прошла незаметно для всего мира, кроме поседевшего раньше времени мужчины, уронившего на застывшее навеки лицо скупую слезинку, младенца, разразившегося рёвом, когда в положенный срок его рот не нащупал сочащийся молоком сосок матери, да волка, огласившего округу воем скорби по Ласковой.

Гиалиец опустошённо смотрел на заострившееся в смерти лицо. Вот и нет больше его маленького Единого Народа. Остались только пустота и сосущая тоска: словно и не было целого года вдвоём. Только неверная и зыбкая память, хранящая тепло и нежность. Но что толку в этих воспоминаниях — от них нынешнее одиночество только мучительнее.

Впрочем, есть ещё тёплый комочек, заходящийся в обиженном крике: ещё ничего не понимающий, не отдающий другим тепла своих мыслей, но требующий внимания и заботы.

И потому ему, Исключённому Из Перечня Живых, дважды потерявшему свой единый Народ, не когда горевать — надо жить, чтобы будущий человек — не важно, трупоед или гиалиец, выжил. Вот только как это сделать без молока? До ближайшего людского поселения не один день пути — это если знаешь, куда идти. Можно попробовать поймать какое-нибудь дикое животное. Ведь выкормила же волчица аганского бога Дандарга. Только беда — волки в горах не водятся, предпочитая малоснежные степи. Впрочем, по горам лазят горные козы — можно поймать одну из них. Для этого пригодятся способности, присущие всем гиалийцам — подчинять зверей своей воле. Охотясь, Даргед не пользовался знаниями и умениями своего народа — казалось нечестным приманивать к себе зайца или оленя, чтобы перерезать горло послушно следующему за тобой зверю. Но сейчас он не собирался никого убивать — наоборот, пойманной козе или оленихе будет обеспечена сытая и спокойная жизнь — главное, чтобы она давала молоко, нужное маленькому Дагодасу.

Но сначала самое важное — предать земле Дандальви. Даргед вынул меч из ножен. С осени клинок не использовался ни разу — с тех пор, как им была выкопана яма, ставшая могилой для двоих трупоедов, павших от руки гиалийца. И теперь благородному оружию вновь предстоит послужить лопатой могильщика.

Даргед пошёл вверх по склону горы, возвышающейся к западу от башни. Последний приют его любимой должен быть открыт всем ветрам, ей это должно понравиться. Вот, кажется, подходящее место: почти ровная площадка, с которой просматривается округа на сотни харилей во все стороны. Снег здесь сошёл дней десять назад и, уже подсохло. Почва, как и везде в горах, каменистая, но ничего, древний клинок выдержит — не сломается, не затупится. А уж у него, Даргеда, сил выкопать яму поглубже хватит.

Гиалиец окинул взглядом окрестности: лесистые горы с проплешинами каменных осыпей и лужайками, заметно понижающиеся к югу, межгорные долины, покрытые слежавшимся снегом. Самые высокие вершины еще покрыты льдом и снегом — их время придёт в начале лета, когда жаркое солнце наполнит по второму разу водой речки и ручьи, бегущие с гор. Глаза Даргеда скользнули по ярко-синему небу. И гиалиец бессильно опустил меч, занесённый для первого удара: Несколько десятков точек быстро передвигались по южному краю небосвода. Сомнительно, чтобы дикие "секущие" забрались так далеко от своих любимых пологих степных холмов.