Охота на Ромашку

— Я проснулся утром, и понял, что все что со мной произошло, была лишь удавшаяся шутка Сереги.

Она засмеялась, а я любовался ею, как будто мы были не в проклятом монастыре, а в приятном ресторанчике, в котором и беспокоиться-то не о чем, кроме счета в конце вечера.

Я сделал глоток из бутылки и передал ее Мари. Она тоже сделала глоток и игриво сказала.

— Тебе повезло! Было не так много людей, с кем бы я проводила так много времени! Я всегда одна, даже если с кем-то. Я почти всю жизнь была одна. — Она снова сделала глоток, поморщилась и продолжила. — Смерть близких людей всю жизнь преследовала меня.

— Это — неприятно... А как насчет твоего детства?

Она не на долго задумалась и грустно произнесла.

— Да... у меня было детство... но не долго... я слишком быстро повзрослела... Я родилась в небольшом городке неподалеку отсюда... Но это было трудное детство... не хочу об этом говорить...

— Ладно, значит не будем.

Она улыбнулась, и от этого у меня по телу разлилось приятное тепло.

— Помнишь, когда я тебя увидел вначале. Какой-то странный свет в твоих глазах. Он буквально заворожил меня.

— А может я колдунья? — Хихикнула Мари.

— Ну, это уж тебе решать. Но я не могу забыть этот взгляд... Чтобы жить надеждой нужно не бояться предначертанного! — Не в тему, но очень философски завершил я.

Мари горько усмехнулась, а потом вдруг неожиданно спросила:

— Я ведь нравлюсь тебе? Правда?

От такого прямого вопроса я замялся как школьник, пытающийся признаться в любви.

— Э-э-э... ну-у-у... да...

Мари смущенно отвернулась, но я успел заметить как краска залила ее щеки, и то как она улыбнулась.

Я взял уже стоящую на полу бутылку, сделал глоток, вздохнул и заговорил.

— Меня нужно классифицировать как романтика. Мой брат — очень строгий человек и прагматик, не мог простить мне мою неудачу в академии (тем более если учесть, сколько его денег ушло на то, чтобы я в нее поступил) а я жил в мечтах об утопичных ландшафтах и фантастических существах. Я верил в них всем своим сердцем. Но мечты всегда оставались мечтами. Все эти вещи я любил, когда был ребенком, и еще больше влюбился в них, когда повзрослел. Но все это было пустой тратой времени. Я жил в придуманном мире, а в реальности у меня не было ничего, чего бы я добился сам. В моем мире нет места мечтаниям. А потом я постепенно потерял интерес ко всему. Вот так. И вот я тут... знаешь Мари, я завидую тебе. Моей судьбы не заслуживает никто. Ты же свободна, а это значит выбирать... выбирать как жить. — Я снова отхлебнул из бутылки, и только после этого заметил злой взгляд Мари.

— А кто дал тебе право вести себя так, как будто ты меня вырастил? Ты хоть немного представляешь, как я росла? Ха — приключения! — Она всплеснула руками. — Это — смешно! Ты хоть представляешь какую боль нужно пережить, чтобы по собственной воле отправиться в такое место как это?!!! — Она вскочила и испепеляла меня взглядом. — Мой отец умер когда я была еще ребенком, я жила в трущобах, а моя мать была...

* * *

Серега заперся в лаборатории Скотта и нас туда не пустил. Он зажег газовую горелку, и некоторое время смотрел на синее пламя. Оно напоминало ему огонь на газовой плите в столь родном мире. Всего лишь маленький огонек, а как заболела душа. Где-то в ее глубине кошки скребли. Так хотелось оказаться в родном Приморском. Но нет, приходится почти каждую минуту бороться за свою жизнь. А до попадания сюда, жизнь казалась такой сложной и проблематичной. А ведь в сущности проблем-то и не было.

Серега еще несколько минут смотрел на огонек, а потом резко повернулся и начал водить по колбочкам пальцем в поисках нужных ингредиентов. Наконец он остановился на одной из баночек, открыл ее и понюхал содержимое. Такой запах ни с чем спутать невозможно, это был ацетон, хотя, опять же странно, он, вроде бы изобретен гораздо позже, но факт остается фактом.

Потом он достал из ящика бумажную упаковку с порошком белого цвета и добавил его в нагреваемый ацетон, жидкость начала бурлить и пениться. Когда реакция унялась, он аккуратно плюнул в содержимое колбочки. Содержимое стеклянного сосуда, чуть не попало обратно в морду Сереге. А потом он долго наблюдал за тем, как жидкость постепенно меняет цвет, как ползет красная полоска термометра, и тогда он прикручивал огонь.

Руки у Сереги тряслись от напряжения, но он был максимально сосредоточен.

* * *

В небольшой полуподвальной комнате горел тусклый свет. Всего одна небольшая керосиновая лампа, с почерневшим от сажи стеклом, на столе, возле небольшой кровати — освещала ее. Окно в стене давно треснуло от мороза, и поэтому было закрыто грязной тряпкой. А в кровати лежала укутанная, много раз латаным, одеялом девочка по имени Мари, ей тогда было десять лет. Рядом с ней на кровати сидела красивая женщина и заканчивала рассказывать сказку. В ее голосе было столько нежности, а Мари смотрела на нее глазами полными доверия.

-... и вот, девочка нашла все-таки своего принца. Он приехал к ней на белом коне, и увез ее далеко-далеко, туда, где нет злых колдунов. В свое огромное королевство. А там они жили долго и счастливо, и никогда-никогда не грустили... Ладно, доченька, мне уже пора идти.

— Мам, — сказала Мари, — а колдуны бывают?

— Нет, конечно, Ангел. Это все только сказки.

— А дядя Себастьян?

— Глупышка. — Мама Мари нежно улыбнулась и погладила ее по голове. — Дядя Себастьян просто очень мудрый человек, но он не колдун. И уж тем более не злой.

— Ну а хотя бы принцы-то бывают?

— Принцы бывают, но не всегда и не у всех. — Она тяжело вздохнула и посмотрела на кусочек окна, не закрытый тряпкой, задумавшись о чем-то очень приятном, но давно потерянном. А из окна тянуло прохладой осеннего вечера. Прошло несколько длинных секунд и она снова продолжила говорить. — Но у тебя он обязательно будет. Я тебе обещаю. А теперь закрывай глазки и засыпай, мне пора...

Мари улыбнулась и послушно закрыла глаза. А мама задула лампу и тихо вышла из комнаты.

В другой комнате были слышны мамины шаги, скрип открывающейся двери, на несколько секунд комната наполнилась звуками вечерней улицы. А потом послышалось, как закрылась дверь.

Но сон Мари, несмотря на добрую сказку, рассказанную мамой на ночь, был обрывочным и страшным.

Во сне маму Мари кто-то тащил в страшный темный замок. Во второй руке у него топор. Лицо мамы было покрыто синяками, брови, и губа были рассечены. Она кричала, но вырваться — сил у нее уже не было.

Следом Мари увидела искаженное страхом и болью лицо мамы. На лице у нее появилась тень.

Кто-то замахнулся топором.

Глаза мамы.

Топор опустился.

Раздался хруст.

И напоследок Мари увидела постепенно расползающаяся на полу лужу крови.

Мари вскочила на кровати с криком, — "МАМА!!!" На щеках у нее блестели слезы, она вся дрожала и оглядывалась по сторонам. Ее била истерика. Она быстро слезла с кровати и на ощупь нашла спички. С четвертого раза у нее получилось зажечь керосиновую лампу, и она пошла к двери, ведущей из комнаты, она зашла в другую комнату, которая считалась гостиной, но, не смотря на это, была маленькой и бедной. В центре комнаты стоял стол, накрытый пожелтевшей от времени скатертью, рядом со столом находились три грубо-сколоченных стула. Больше в комнате, кроме шкафа в углу, ничего не было.

Мари тихо прошептала.

— Мама, мамочка, ну где же ты, мама...

Потом она села в угол рядом со шкафом, обхватила колени руками, предварительно поставив перед собой лампу. И продолжила тихо шептать, — "... мама ..." — ,постоянно вздрагивая от душащих ее слез.

Керосиновая лампа постепенно погасла, и девочка осталась в полной темноте.

Открылась входная дверь, и в комнату вошла мама Мари. А из-за ее спины вместе с холодными порывами ветра слышался пьяный мужской голос:

— Ты, конечно, всего лишь шлюха, но что-то в тебе определенно есть!

Мама Мари игриво засмеялась и закрыла дверь.

Она повернулась в сторону шкафа. И ее лицо резко стало из искусственно игривого очень взволнованным. Она резко сбежала вниз, подбежала к Мари и, обняв ее, обеспокоено спросила:

— Почему ты здесь? Что случилось?!

— Мамочка, — Прошептала Мари, — как хорошо, что ты пришла. Я так волновалась.

— Так что же произошло?

— Мне приснился очень плохой сон. Не оставляй меня больше. Хорошо?

— Хорошо, Ангелочек мой, хорошо. Это был всего лишь сон. Все хорошо. — Твердила мама, непонятно, кого успокаивая: себя или дочку. Но в душу Мари закралось плохое предчувствие и осталось там навсегда.

Настало утро. Слышалось, как за окном шла жизнь. Колеса проезжающих карет громыхали по мостовой. Крики прохожих чем-то напоминали карканье воронья. И кто-нибудь постоянно проходил за окном. Мари сидела на кровати и смотрела на то, как мама прихорашивалась у зеркала.

— Мам. — Проговорила Мари.

— Что, Ангелочек? — Ответила мама, не отрываясь от своего занятия.

— А тебе обязательно нужно сегодня куда-то идти?

— Да, малышка.

— Но ты же говорила что больше никогда не оставишь меня одну.

Мама повернулась к Мари и очень и ласково посмотрела на нее.

— Ангелочек, но нам ведь нужны деньги.

Мари что-то обдумала, а потом, решившись, сказала.

— А можно я поеду с тобой? Я тебя буду охранять.

Мама опустила голову, и тихо засмеялась, потом медленно поднялась и подошла к дочке. Присела рядом на кровати и, обняв, сказала.

— И от кого же ты будешь меня охранять? — Ее голос был очень теплым и ласковым.

Мари же смело и на полном серьезе ответила, насупившись.

— От злых людей!

Мама снова засмеялась и ответила.

— От каких злых людей, Солнышко? Не волнуйся ты так, меня никто не обидит!

— Мам, но я все равно боюсь за тебя!

— Повторяю — не бойся. — Мама улыбнулась и снова села к зеркалу прихорашиваться.

— Мам, — Через некоторое время снова обратилась к ней Мари, — мне сон вчера нехороший приснился... — девочка долго подбирала слова, как описать сон, а потом все-таки решилась и сказала очень медленно, — ... в нем тебя убили.

Мама резко перестала что-либо делать. И тут Мари снова вспомнила сон во всех ужасающих подробностях.

Глаза мамы.

Топор опустился и раздается хруст.

Постепенно расползающаяся на полу лужа крови.

Мари снова начала плакать, вскочила с кровати, подбежала к маме, обняла ее и сквозь слезы выдавила.

— Мама, пожалуйста, не уезжай, я очень прошу тебя! Я буду всегда тебя слушаться! Только не уезжай! Пожалуйста... Хотя бы сегодня...

Мама тоже обняла Мари и вместе с ней заплакала.

— Все будет хорошо, Ангел. Все будет хорошо. Я скоро перестану работать по ночам. Я обещаю тебе. Это был всего лишь сон. Всего лишь сон, Ангел. Успокойся, Солнышко, Ангелочек мой.

— Так ты не поедешь сегодня никуда? — Воодушевленно спросила Мари.

— Мне нужно, Ангелочек, нужно!

На улицы города опустился вечер. По улице все еще сновали люди. Кто-то шел с работы, кто-то на работу, а кто-то и вовсе просто вышел прогуляться под руку с дамой или подышать свежим воздухом. В одном из домов открылась дверь в подвальчик и оттуда вышла мама Мари. Она аккуратно поднялась по ступенькам, приподняв подол платья, чтобы не испачкать, и пошла по улице, слившись с потоком людей. Через некоторое время дверь приоткрылась снова, и оттуда осторожно показалось лицо Мари, она осмотрелась по сторонам, увидела маму, и крадучись, последовала за ней.

Мама подошла к карете, которая остановилась неподалеку, и из нее вышел бородатый мужчина. Он взял маму Мари под руку, и галантно помог подняться по ступенькам внутрь кареты, когда женщина села в карету, игриво виляя бедрами, бородач осмотрелся по сторонам и мельком глянул в сторону Мари.

Мари узнала мужчину. Это он был во сне. Это у него был топор. Девочка испуганно вздохнула и затаила дыхание, приложив ладошки ко рту.

Она снова вспомнила сон, в котором ее маму кто-то тащил в замок. Лицо ее было покрыто синяками. Мама кричала, но вырваться уже не могла.

А потом кто-то замахнулся топором и...

Мари, не отводя ладошки ото рта, прошептала.

— Мама...

Бородач сел в карету следом за женщиной. Кучер прикрикнул на лошадь. Послышался щелчок кнута и карета тронулась с места.

Мари несколько мгновений не в силах сойти с места. Руки ее медленно опустились, а перед глазами снова появилось искаженное страхом и болью лицо мамы.

Мари сорвалась с места и побежала за каретой, на бегу крича:

— МАМА!!! ПОДОЖДИ!!! ЭТО ОН!!! МАМОЧКА!!! ЭТО ОН!!!

Мари споткнулась и упала в грязь, приподнялась на трясущихся руках, и подняла глаза полные слез вслед удаляющейся карете.

По перепачканному лицу Мари катились слезы, размывая грязь, а она продолжала твердить:

— Мамочка, это он... — Мари опустила голову и начала слегка вздрагивать от слез.

Мари сидела на улице в углу между домом и какой-то деревянной коробкой, ее платье было испачкано, лицо тоже вымазано грязью размазанной от вытирания слез. Истерика у нее закончилась, она просто сидела и смотрела в одну точку. Но из глаз все равно продолжали течь слезы. Периодически мимо нее проходили люди, но они совершенно не обращали внимания на замарашку. Но тут перед ней остановился какой-то человек, и присев на корточки, спросил.

— Мари, что случилось? Почему ты тут? — Голос у него хриплый, низкий, но приятный.

Девочка удивленно подняла глаза, а потом узнала мужчину и, обняв его, тихо заговорила.

— Маму увезли, дядя Себастьян... Ее увезли... — говорила она очень серьезно и обреченно.

— Не волнуйся, малышка, у нее такая работа. Она скоро приедет. — Попытался успокоить Мари дядя Себастьян. Он выглядел как настоящий бездомный бродяга, бородатый, одет в лохмотья, один глаз завязан грязной повязкой, а через щеку, из под повязки, виднеется огромный доходящий до лба шрам.

— Нет... ее больше не привезут... — Мари выдержала небольшую паузу, а потом тихо прошептала, глотая слезы, — ... ее убили, или убьют, но очень скоро... — Глаза Мари были грустными, но только одна слеза скатилась по перепачканной щеке.

— Как? — Удивленно спросил дядя Себастьян. — Этого же не может быть. Она... — тут он что-то понял и произнес скорее для самого себя, чем для девочки. — ...Или может...

— Дядя Себастьян, про вас говорят, что вы колдун, это правда?

— Нет, девочка моя, но я много знаю. Много страшных вещей, которые не должны знать другие.

— Научите меня, и я отомщу тем, кто убил мою мамочку.

— Ты еще ребенок, Мари.

— Но больше никто этого не сделает.

— Ладно, Ангел, пойдем. Может все не так уж и плохо...

Дядя Себастьян протянул руку Мари. Та схватилась за нее как за спасительную соломинку и поднялась на ноги.

— Не называйте меня Ангелом, так меня может звать только моя мама.

— Хорошо, Мари, хорошо. — Он грустно улыбнулся.

Мари снова стояла на том же месте, откуда увезли ее маму, с того момента прошло уже восемь лет, но она все равно приходила в немыслимой надежде, что мама вернется и обнимет ее как прежде. Но кареты всегда были не те. Да и надеяться было не на что, но она все равно провожала каждую взглядом полным надежды.