Лекарь.

— Дай хотя бы сюда приведу. Потом разберемся,— Он остановился и развел руки.

Я махнул ему — тащи. Сам повернулся к последнему разбойнику, он уже успел очнуться и слабо ворочался, пытаясь встать. Свист посоха рассекающего воздух, глухой стук, дернулись ноги, и мы с Ибрагимом остались одни в этом прекрасном месте.

Утро мы встретили за перебранкой, сидя у костра, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Ибрагим злился на меня за последнего разбойника. Я злился на него за его неуемную жадность. Хотя, что с него взять, вояка всю жизнь мечом зарабатывал свой хлеб.

— Ты тощая сволочь, за каким хреном, ты прикончил последнего?

— А затем что не люблю убивать пленных. Это тебе всё равно, а я не могу, мне было ....

— Я бы сам его кончил.

— Так и говори что Сам хотел прикончить. Что ты на меня всех шакалов в этой пустыне вешаешь?

— Я хотел его поспрашивать, сколько их? Откуда они? Куда идут? А ты морда мусульманская, что наделал, и куда мы с этими верблюдами пойдем? Придем, а нас на бревнышко, чик и все, за грабеж. И докажи потом, без своей пустой, тупой башки, что мы отбивались и это нас прикончить хотели. Это нам повезло, а не этим уродам,— Он кивнул головой в сторону бархану, у подножия которого были присыпаны неудачливые грабители.

— Да нам нужно всего два верблюда. И это ты виноват. Ушел за остальными, а он очнулся и стал уползать, мне пришлось его прикончить.

— Ах. Это я виноват? Да если бы ты смотрел по сторонам лучше, и дров в костер кидал по меньше, нас было бы не видно из пустыни.

— А кто мне говорил, что ему уже прохладно, подкинь пару веточек. Хочу погреть свои старые кости.

— Мухаммад. Ты собака.

— А ты свинья.

Разругавшись, мы отвернулись в разные стороны. Я стал копаться в сумах, выискивая, что нам нужно. Ибрагим звенел железом, изредка доносился свист клинка и удовлетворенное бормотание. Я первым не выдержал, повернулся и попросил сварить кофе. Ибрагим молча принялся готовить.

— Ибрагим, — Позвал я его. Он молча посмотрел и не говоря ни слова продолжил приготовление напитка.

— Ибрагим, хватит дуться, ну оба ошиблись, с кем не бывает.

— А я не дуюсь. Я пытаюсь понять, кто они были. Уж больно у них оружие было одинаковое, так и кажется что один мастер его делал. Светло станет, посмотрю внимательней.

"Не может быть. Я же старательно замел все следы и меня не должны были выследить. Нет. Ибрагим ты ошибся"

Подгоняемый такими мыслями я стал лихорадочно вытряхивать всё, перебирать и мять пальцами каждую складку и мои поиски были вознаграждены. Я нашел тонкую полоску выделанной кожи свернутую и положенную в маленький футляр с палец ребенка. Когда я развернул её.... Так и сел задницей на песок, держа в руке пергамент.

Ибрагим, увидев это, подошел ко мне, взял этот лист посмотрел на него и вернул обратно. Потом вернулся к костру, на котором уже булькал кофейник, налил, поставил рядом с собой, чтоб остыло, вторую подал мне. Я сидел, смотрел на светлеющую полоску неба, наступало утро.

— Юноша. Вы ничего не хотите мне рассказать?— Ибрагим отпил и отставил в сторону свою чашку. Сел в расслабленную позу, но было видно, что он настороже и при малейшей опасности броситься или бежать или в бой.

— Ибрагим, я тебе не враг, то, что я скрывал .... Просто я хотел .... Просто я не хотел тебе говорить. Не знал, как ты посмотришь на это. Ибрагим, поверь мне я не с ними, а против них.

— А кому я верить должен? Лекарю Мухаммеду или как тебя зовут на самом деле?

— Так и зовут. Мухаммад. Я действительно лекарь и на самом деле лечу людей и умею это лучше всего.

— И помогаешь неугодным отойти в мир иной?

— Нет, я только лечу.

— И калечу, скольких ты убил, лекарь? Такие как ты, убили моего брата.

-Ибрагим, мой учитель, вывел меня в люди, он отправил меня в другой город и я начал новую жизнь,— Я рассказал всё, всё что мог и чтобы он поверил.

Солнце уже взошло и день вступил в свои права , а я всё говорил, впервые в своей жизни.

Ибрагим стал вторым человеком, который узнал обо мне, первым был учитель.

Он молча выслушал историю моей жизни, встал и ушел. Его не было совсем немного, молча прошел на свое место, сел. Посмотрел мне в лицо.

— Мухаммад, — И замолчал, рассматривая меня в упор,— Я тебе верю. Но мой друг, теперь ты должен будешь заново завоевать мое доверие. Собирайся, мы уходим.

До ближайшего города мы добрались к вечеру. Когда вдали показались стройные иглы минаретов, мы остановили верблюдов. Забрали только свои вещи. Пошли дальше пешком, бросив животных в пустыне. Когда на небе засветились первые звезды, мы подошли к воротам, закрытым на ночь. Потолкавшись среди опоздавших, как и мы, нашли свободное место, стали устраиваться на ночлег. Ночь прошла спокойно, сказывалось наличие городской стражи. Мы коротали время, сидя у маленького костерка, разведенного только для того чтоб разогреть еду.

— Что делать будешь, Мухаммад?

— Не знаю, впервые в жизни не знаю. Я даже не могу понять, почему они хотят убить меня.

Я не клялся ни в чем, я не давал обетов. Я ни одного дня не служил им....

— А сколько твоему учителю лет, было бы сейчас?

— Где-то около восьмидесяти. Но я не уверен, сужу по паре оговорок допущенных им в разговоре со мной. Но я точно знаю, его убили. Сам видел.

— Расскажи, как это произошло и где? В какое время дня или ночи. Что я тебе говорю, ты и сам можешь не хуже меня задавать вопросы, соберись.

Мухаммад, я тебя не узнаю. На меня тоже охотятся или нет года три, как всё успокоилось, не было больше нападений.

— Ты сколько такой жизнью живешь? А я только сегодня узнал, что стал вне закона и каждая собака может меня убить. Так и кажется, что вон тот феллах что смотрит на меня, не просто смотрит , а прикидывает на что потратит динары полученные за мою голову.

— Успокойся, я также мучался, потом привык. Это первые десять лет, потом пройдет. Про учителя своего лучше говори, как его на самом деле звали?

Я усмехнулся, — Ибрагим, я потратил два года своей жизни на это.

— И что?

— Да, ничего, пусто, имен куча, но в каждом городе его звали по-разному, бывало, так, что на одном конце его зовут Мустафа, на другом Сеид, а по середине, какой ни будь Аликпер. Но самое главное, что облик его везде был разный. Убеленный сединами старец, молодой богатый, мужчина. Воин идущий по своим делам с не проницаемым лицом.

Я не знаю, как его зовут, поэтому и зову его, учитель, так как привык с самого детства.

— Мухаммад, а мне кажется, что ты всегда был на службе и твой учитель не погиб, а тайно следил за тобой, но после того как ты стал делать что-то не так, тебя решили убить. Но они просчитались. Тот, кто за тобой следил и послал, по твоим следам, убийц не знал, что с тобой иду, я. Мухаммад, какой город был последним, перед тем как ты встретился со мной? Не происходили там с тобой странности?

Я заинтересованно слушал своего друга, я надеялся на это, — Ибрагим, Ты задаешь вопросы как Гафур. Какие то они ....

— Так я же хочу тебе помочь. После твоих рассказов мне самому уже стало интересно кто ты? И что ты? Вот я и стараюсь изо всех сил, у меня от этих размышлений голова уже заболела.

— Тебе сделать отвар?

— И как я сдохну? Сразу или через месяц?

— Ну и хрен с тобой, прекрасная пери, мучайся и не верь, злись на меня и на себя.

— А я здесь причем?

— Как причем, ты видел как я лечу, видел что они все остались живы, но ты мне хочешь доверить свою пустую тыкву, поэтому ты начинаешь злиться сначала на меня, что я такой плохой, потом на себя, что ты такой несчастный. Но она болит все сильней, и будет болеть, пока не выпьешь отвар, но тебе страшно принимать его из моих рук, хочешь я его тебе, в лужицу на земле вылью, и ты свинья христианская и оттуда выхлебаешь. Ведь тебе кажется, что мусульманская собака хочет тебя отравить и отравлю, потому что ты мне нужен живым и здоровым. Не будь тебя в эту ночь, это меня присыпали под тем барханом, или бы бросили на съедение шакалам. Я мог бы тебя прикончить, еще две луны назад, когда ты только назвал свое имя.

И произнес угрожающим тоном,— Сварю, будешь пить или за шиворот вылить?

Ибрагим смотрел на меня злым взглядом, потом с его лица исчезло, всякое выражение осталась только боль. Он махнул рукой и что пробормотал на своем родном языке.

— Ибрагим, что ты сейчас сказал?

— Поговорку с моей родины. — Он обхватил голову руками и застонал,— Вари быстрей отравитель, может, сдохну быстрей и мучиться не буду.

Я засуетился, доставая то, что насобирал по дороге и что нашлось у моих несостоявшихся убийц. Горячая вода была и очень скоро Ибрагим пил, слегка остывший отвар.

— Ну а всё-таки, что за поговорку ты сказал, что-то подобное я слышал однажды.

— Двум смертям бывать, одной не миновать.

— А это как? Разве можно умереть два раза? Про одну понятно, но две?

— Мухаммад, я знаю, от чего умру, ты меня заболтаешь до смерти. — Он сидел с таким видом, словно боялся расплескать содержимое своей головы, поворачиваясь всем телом, следил за округой, за все время нашего разговора.

— Всё хорошо. Еще немного, самую малость и тебе станет легче. Давно у тебя такое?

— Давно, с тех самых пор как проломили череп. Пол года заживало.

— Храбрый воин назови мне хоть одну кость, какую тебе не ломали, за всю твою службу?

Он ткнул себе между ног, — Это единственная, целая кость.

Я рассмеялся, — Вот ты и начал оживать, ну что продолжим?

— Мухаммад, что ты сюда намешал, сколько меня не лечили, но так быстро, ни разу не было?

— Ты меня убьешь! Поклянись, что не тронешь меня пальцем, и я скажу. Или я буду молчать, а ты мучаться от любопытства.

— А — а, клянусь, отравитель, что не трону тебя пальцем, я тебя задушу, если ты не откроешь мне истину.

— Ну так умирай от любопытства. Только смотри, мой отвар будет помогать от боли некоторое время, потом, если станет опять плохо, пей по одному глотку, но не больше. И часто его нельзя. Один раз в семь дней.

— Почему?

— Привыкнешь, помогать перестанет.

— Я так и знал, отравил. И когда я умру?

— О. Мой яд который ты выпил. Это очень сильная отрава, она будет убивать тебя долго, и ты умрешь в страшных мучениях лет, — Я сделал скорбное выражение лица и сложил руки как для намаза, — через двадцать.

Он закатил глаза под лоб и откинулся на спину как будто умер. И жалобным голосом произнес,— Ты обманул меня, я проклинаю тебя и завещаю тебе. Воспитывать моих потомков пока они не вырастут и не станут большими и сильными и после этого они убьют тебя, отомстив за мою смерть.— После этого он сел и довольным голосом сказал,— А я буду приходить к тебе каждую ночь и мучить тебя до утра.

Потом его лицо стало серьезным, — Ладно посмеялись и будет. Так в каком городе ты был?

Я задумался, вспоминая,— Это был Ярмук.

— Ярмук? И Ты был там?

— Что значит и ты? Да, я был в нем, провел там неделю и ушел дальше. По дороге встретил Юсуфа, а потом тебя.

— Да про другое , я ведь тоже был там. Ты в какую сторону вышел? Я на юг пошел, но по дороге попал, в самум, верблюд сдох и мне пришлось тащиться пешком, случайно набрел на вас, видел, как Юсуф зарезал, того беднягу.

— Тебе не повезло, Я вышел через восточные ворота, и вполне благополучно добрел до маленького городишки, где решил пожить пару дней, а потом идти дальше.

Ибрагим завалился на спину, выдернул соломинку, сунул в рот, закинул руки за голову. И стал смотреть на звезды, которыми было усеяно всё небо.

— Мухаммад, а пошли на мою родину? Ко мне, познакомлю тебя со своими родичами.

Знаешь, я так устал скитаться по вашим пескам, так хочется простого снега, пушистого, белого, мороза обжигающего щеки. Я не хочу думать о том, где мне взять воды, чтоб попить, я не говорю умыться.

Он перевернулся на бок и посмотрел мне в глаза, — Я хочу умереть дома. И пусть тот, кто меня убьет, будет из моего рода. Если мне дадут слово, старейшины, я его скажу, если нет, приму судьбу. Пойдешь со мной?

— Ибрагим, я пойду с тобой, только с одним условием, что ты проводишь меня обратно, после того как тебя убьют. Что я буду делать один в твоем доме? Я бывал пару раз на перевалах и попадал под снег, и мне не хочется попадать под него и мерзнуть, я очень люблю тепло и моё жаркое солнце.

— Значит, не хочешь со мной идти? Отказываешь в последней просьбе? Я ему верю как другу, а ...

— Веришь, но не доверяешь.

— Да не доверяю, но если пойдешь со мной, буду доверять.

— А так нечестно!

— Честно, а вот обманывать меня, можно?

— Ибрагим , когда я тебя обманывал?

Он сник и махнул рукой, — Ну тебя, сторожи, только не так как прошлой ночью.

-Эй, Ты, что спать собрался? Нет уж, я буду, а ты охраняй

Он меня разбудил, когда горизонт окрасился яркой полоской света, и можно было рассмотреть всё вокруг. Ничего интересного, флегматичные верблюды, лениво жующие свою жвачку, блеющие овцы, пригнанные в город для продажи, заспанные люди.

— Доброе утро Мухаммад, просыпайся, скоро откроются ворота, нам надо быть рядом с ними, чтоб первыми войти пока не погнали животных. Слушай, нам обязательно туда идти?

— Я хочу на рынок, у меня нет ни каких трав, инструментов, я голый, без всего этого, как без рук. Всю дорогу с ужасом думал, что если чего ни будь случиться, ни чего не могу сделать.

Объясняя это, продолжал умываться, пальцем почистил зубы, поскреб ногтями, бритую голову.

— Ибрагим, а на твоей родине бывают теплые дни?

— Хочешь пойти со мной? Тебя с собой, не возьму, я передумал.

— Оп — па, всю ночь уговаривал, а сейчас отказывается.

— Не люблю лиловых арабов

Я, поперхнулся водой, которой полоскал рот, Ибрагим пару раз похлопал по спине, с трудом успокоил кашель. — Каких?

— Вы от холода, цвет меняете, вот я когда мерзну, становлюсь синего цвета, а ты будешь лиловый.

— Я не хочу, становиться лиловым мне нравиться мой цвет, — Я посмотрел на свое отражение в ведре с водой.

— Не бойся это ненадолго....

— Ибрагим, а почему ты отбивался дубиной?

— Не поверишь, спросонья ухватил и откатился. Когда на ноги встал, понял что меч там остался. Старею, пора на покой.

— Ибрагим, я тут подумал, что мне надо уйти, иначе меня найдут и прикончат.

Я согласен пойти с тобой.

— Решил шкуру спасти?

— А ты как думаешь? Она у меня одна и если в ней лишних дырок понаделают,

— Раз согласен, тогда разделимся, пойдешь в город, я здесь останусь, верблюдов куплю.

— Может за оставленными вернемся?

— Или гиены сожрали, или подобрал кто, а мы будем ходить туда сюда. Не, новых куплю, денег только оставь.

На воротах с меня взяли мелкую деньгу, ощупали внимательным взглядом и пропустили.

Я шел в толпе на центральную площадь, где был базар, народ толкался, все спешили занять лучшие места, я придержал шаг и при первой возможности свернул в проулок. Кривая улочка , деревянные двери выходящие на неё , синее небо, и пыль. Больше там не было ничего, я прибавил шагу в стремлении пройти это место быстрей. Спереди раздался скрип петель и со двора вышли трое мужчин. Увидев меня, они переглянулись. Один шагнул назад и скрылся внутри, а двое оставшихся пошли мне навстречу. Придержав шаг, оглянулся с улицы в проулок заходили двое. Я остановился, крепко сжимая в руках посох, и прижался к стене.