Цветное шитье

Каждый вечер, возвращаясь в дом Рауля, я встречал его доброжелательный взгляд и расспросы о прошедшем дне. И думал, почему не было такого со стороны Марко, ведь они одного возраста. Неужели нужно было сломать легкую перегородку между нами, поцеловать так, как было у нас с мастером, потрогать там и там — почувствовать, что мы люди, живые, чувствующие...

Не знаю.

У Рауля появилась подруга. Я был придирчив, но мысленно одобрил его выбор.

Наступила весна. Пора домой, на каникулы! Возможно, синьор Марко позволит мне жениться на Джулии, и она сама не будет против: после ее писем, полных жизни и любви, я понял, что моя симпатия к девушке готова перерасти в серьезное чувство. И мое существо под руководством Деи уже вышивало подвенечное платье!

Что Рауль будет сопровождать меня в Венецию, кажется, даже не обсуждалось.

Ему надоела размеренная жизнь рантье. И даже школа фехтования, созданная им в Париже, занимала не все его время. И даже страстная Женевьева не исчерпывала полностью его энергию и наслаждение жизнью.

Да, Рауль признался мне, что он наслаждается жизнью.

Мы однажды даже переспали. Это было замечательное переживание, но никто из нас не стал бы его повторять.

Итак, мы отправляемся в мой любимый город!

Эпилог.

Моя любимая супруга подарила мне дочку! Имя даже не обсуждалось: Дея Лаура Мария.

Сутки я изнывал от страха и боли, многочисленная родня, в объятиях которой я побывал за это время, уже смеялась над измученным мною, говоря, что впервые видит рожающего мужчину. Наконец, умница Теодора врезала меня по лбу чем-то, но не сковородкой. Я успешно потерял сознание и пришел в себя от воплей: Девочка! Доминико, у тебя красавица-дочка!

Я готов был озолотить доктора Алессандро, который спас моих девочек.

Марко тоже всю ночь просидел в кресле, дожидаясь внучки, но в отличие от меня, вел себя тихо и вежливо. Спеленутую девочку я сам положил на его колени и заметил радостные слезы в глазах моей любимой статуи.

А потом сел в тихом месте и перечитал свои записки. И сопоставил свою жизнь с жизнью господина моего Марко.

Врач, любовь, еще раз любовь, дневниковые записи, которые так легко использовать в предательских целях.

Младший Марко бегает вокруг, хватая цепкими ручонками то мою одежду, то цветы ириса в вазе, то бумаги на столе.

Поэтому я допишу историю моей любви, заполню пробел — и сожгу дневник на моей "Малышке", а пепел развею по волнам в жертву богу глубин, который хранил меня даже на суше.

Мои "чувствительные" заметки закончились на том, что после двух семестров учебы в Сорбонне я выехал домой на каникулы.

Однажды мокрым от дождя утром, проехав две трети пути, согласованного с Марко, мы увидели всадника в одежде цветов дома Лафорца — и сердце мое сжалось от ужасного предчувствия.

В послании, написанном неизвестной мне рукой, говорилось, что синьора Марко разбил удар, врачи не дают за его жизнь медной монеты, но его держит на этом свете желание увидеть своего наследника.

— Что было причиной такому ужасному событию?! — тряс я посланника обеими руками, и страшная мысль пришла мне в голову...

— Синьор Лоренцо...Его убили не на дуэли, а подло, из-за угла, — цокая зубами, ответил бледный вестник.

...Очнулся я в руках Рауля, на его лошади, как когда-то. Но он гнал вперед, а мой конь и запасные бежали следом. Я пересел в свое седло, и мы ускорили скачку. Мы заморили двух коней, но успели к похоронам Лоренцо. Одновременно упали у погребальных носилок. Я уткнулся в грудь покойника, и по горячим влажным шлепкам по затылку понял, что мастер Рауль плачет. В просвете рубашки Энцо я увидел магическое волосяное ожерелье и, наконец, рассмотрел цвет волос. Темные, которые я считал Вороновыми, казались черными только по контрасту с каштановыми...Это были мои и Марко волосы, сплетенные в страстном желании обладать нами обоими. Лоренцо любил собственного отца.

Меня подбросило, как ударом молнии. Я ничем не помогу мертвому.

Оставив Рауля оплакивать Лоренцо за нас обоих, я кинулся в комнаты синьора Марко. В дорожной пыли, с лицом, испещренным грязными потеками слез, я упал у его постели на колени, вглядываясь в помутневшие глаза.

— Синьор Марко не может говорить. И ноги у него отнялись, — сказал незнакомый голос. — Я доктор Алессандро, меня нанял домоправитель вашего отца.

Домоправитель вышел из тени, поклонился и ускользнул, бросив напоследок: "Слава Марии, вы приехали, молодой господин, я пошел разгребать дела".

— Он в сознании? Узнает меня? — спросил я доктора.

— Я надеюсь, что ваше прибытие подействует на синьора благотворно.

— Синьор Марко...Отец, я вернулся, я успел проститься с Лоренцо.

Я взял Марко за безвольную руку.

— Отец...

Его глаза вдруг начали проясняться, в лице что-то дрогнуло. Осмысленный взгляд остановился на мне. В горле забулькало, он силился сказать, кадык подергивался. Я схватил с прикроватной тумбочки стакан воды и, приподняв голову, поднес к его губам. Марко жадно глотнул и вдруг сказал очень тихим, но ясным голосом, так что доктор от неожиданности отшатнулся:

— Здравствуй, сын.

Марко начал выздоравливать, но в норму так и не пришел. К нему вернулся голос и способность владеть верхней половиной тела. Сначала я ходил вместо него на заседания в магистрате, зачитывал его заметки — и голосовал, как Марко указывал. Затем начал привозить его в инвалидном кресле и озвучивал, что он шептал мне на ухо. Но с каждым днем замечал, что интерес Марко к общественной жизни ослабевает. Нет, мы по-прежнему ежевечерне рассуждали о судьбах мира, но все чаще синьор спрашивал о новых сортах ирисов и урожае винограда на наших плантациях.

Ирисы выращивали везде в наших владениях в память о Лоренцо, выведенные нашими садовниками сорта были нарасхват.

А потом вдруг оказалось, что мои личные замечания и предложения вызывают одобрение членов Совета магистров. Гильдия гондольеров протолкнула мою кандидатуру, Морская поддержала, даже кто-то из купцов подал голос — я занял место названного отца в магистрате.

Мама была счастлива, родной отец гордился, братья стали более придирчиво выбирать невест. Жены Беппо и Рико приобрели вес в собраниях молодых мам Верхнего города.

Джулия сначала не поняла, что мы отмечаем, вновь устроив праздник на "Малышке", а потом горячо обняла меня — и сразу застеснялась свидетелей. Она не стала красавицей, но ее чистая миловидность, ум и талант вышивальщицы были признаны всеми, хотя мое существо избегало общества, предпочитая обмениваться с мамой парой слов за час.

Я искренне любил ее. Сначала думал, что — как сестру. И когда поймал себя на мысли, что хочу ее как женщину, испугался. Но тотчас же пошел к Марко и высказался.

Свадьба скромной не получилась. Неожиданно у меня нашлось много приятелей, да и среди аристократов, уважающих семьи Лафорца, Лаверна и Орсеоло, оказалось немало тех, кто уважал меня как начинающего государственного деятеля.

Конечно, Рауль примчался на свадьбу из Парижа. Он так и не перебрался в Падую во второй дом мэтра Фомы, как угрожал, он так и не женился на Женевьеве, но глаза его были по-прежнему молодыми.

С Лаурой мы встречаемся и беседуем на философские темы. И не только. После смерти Лоренцо она оставила профессию, купила домик и устроила в нем приличный пансион.

За три последних года мне удалось выбить в магистрате деньги и построить белокаменный маяк, который когда-то вышила мама. Конечно, в его фонаре стоит не свеча, а горит нефтяной факел...

И да, я официально усыновил Марко-младшего. Теперь он наследник трех древних родов Венеции. И я научу его любить мой любимый город.

И цветное шитье.

2.05.10